Всеобъемлющий договор с КНДР, ратифицированный 24 октября Госдумой РФ, делает сегодняшний статус Северной Кореи в России беспрецедентным. Статус, ближе всего к которому подходит союзный договор России и Белоруссии. Иными словами, скоро словесные обороты вроде «союз России, Белоруссии и КНДР» могут стать вполне обычными. Речь, может быть, и не идет еще о том, чтобы «срочно учить корейский», однако, похоже, на наших глазах создается новая политическая конфигурация Евразии. И потому наш сегодняшний интерес к Корее более чем уместен.
Но много ли мы знаем об этой стране? Всем известны либеральные мифы о КНДР как о стране-нонсенсе, некоем историческом недоразумении. Северная Корея и правда кажется страной уникальной, и так это во многом и есть. Однако марксистская мифология, революционная борьба, коммунистические вожди и прочий псевдобольшевистский мусор не должен застилать глаза наблюдателю. Глядя лишь на плакаты, транспаранты и картинки журнала «Корея», мы никогда здесь ничего не поймем. Нет, здесь совсем «не то же, что у нас», и герой песни Егора Летова не понимал Корею так же, как не понимаем ее (в большинстве своем) и мы.
Чтобы начать понимать Корею, надо прежде всего отнести на помойку товарищей Маркса и Ленина со всей их марксистско-ленинской коммунистической макулатурой. Корея никогда этим не жила и тем более не живет сегодня. Единственное серьезное «коммунистическое» влияние, которое она действительно испытала, – это влияние сталинизма и маоизма. Надеюсь, не надо никому объяснять, что Сталин и Мао – это далеко не Маркс и Энгельс.
Отметим, кстати, это своеобразие Юго-Восточной Азии в целом. Китай, Вьетнам, Камбоджа, Корея – все они так или иначе переболели коммунистической чумой, однако ничуть не потеряли в универсальном интернационализме своих национальных корней. Коммунисты приходят и уходят, народы остаются – можно было бы сказать и так. И особенно это очевидно в Азии, где «коммунистическая» идеология сыграла, как это ни парадоксально, роль охранительную: в отличие от «свободного мира», где исторические нации были разложены токсичным ядом либерализма, на «коммунистическом» Востоке нации сохранились. И слово «коммунистический» мы берем в кавычки именно потому, что коммунизма в национальном социализме Юго-Востока нет в принципе. Это никакой не марксизм, это – тысячелетний конфуцианский национально ориентированный социализм.
Если корейцы и говорят о построении рая на земле, то речь идет о чисто конфуцианско-корейской традиции «чисан чхонгук». Если говорят слово «массы», то речь, опять же, не о пошлом марксовом «пролетариате», а о нации в ее чисто традиционалистско-иерархическом смысле: как воинском организме, единстве крестьян и воинов. А если здесь говорят слово «вождь», то подразумеваются не большевистские идолы, а следование древней имперской традиции: Кимы – это великая императорская династия, завершающая тысячелетнюю историю Кореи, великого государства Чосон (1392–1910), почитание предков и основателей которого – долг и обязанность каждого корейца.
Так как же Корея воспринимает сама себя? Если вы спросите об этом в КНДР, то едва ли услышите привычную нам (в недавнем прошлом) большевистскую галиматью, а услышите вот о чем: о более чем тысячелетней истории нации, победно завершившейся воцарением династии Кимов; о человеке (а Нация – это большой человек), который есть властелин мира и хозяин своей судьбы; о крылатом коне Чхоллима (персонификации народа), который скачет с земли на небо со скоростью тысяча ли в день; о легендарном правителе Тангуне, внуке бога небес, пришедшем с заснеженных вершин Пэктусана, чтобы положить начало корейской государственности…
Как мы уже заметили, азиатские нации, прошедшие через коммунизм, оказались сохранены в гораздо большей степени, нежели, скажем, нации европейские. Связано это не столько с коммунизмом, сколько вообще с двухполярностью, которую мир обрел после Второй мировой. Итоги этого противостояния наиболее очевидны в противостоянии Северной и Южной Корей.
Как мы знаем из либеральных мифов, Южная Корея является страной передовой, а Северная – отсталой. Но если посмотреть внимательнее, окажется, что Южная Корея переживает глубочайший кризис своей идентичности. Болезненная вестернизация обернулась национальной трагедией: нация находится в состоянии глубокого распада, разложения, демографической катастрофы. Как и в любой иллюминированной либерализмом стране, здесь процветают всевозможные формы суицидальности и аутизма (что можно понять и по южнокорейскому кино), а кроме того, самые дикие формы кальвинистского реформизма: фанатичные толпы южнокорейских псевдохристианских сект (как сублимация подлинной народности) – это настоящий бич, гораздо более болезненный, нежели пресловутый «коммунизм Кимов». В целом пример Южной Кореи (аналогично обстоят дела и в оккупированной США Японии) понятен – нация, потерявшая свои корни, стремительно вымирает и заменяется суррогатами.
Совсем не то в Корее Северной. Пусть и в форме, которая внешне выглядит весьма странно и фантасмагорично, но нация здесь по-настоящему жива и сохранила притом огромную пассионарность. В условиях фактической мировой блокады, в совершенном одиночестве нация выжила. И не просто выжила: КНДР – страна технократическая, мощно развивающаяся и имеющая огромный потенциал. Благодаря чему? Ответ однозначен – благодаря идеологии чучхе.
Идеология, разработанная Ким Ир Сеном в 1950–1960-е годы, предлагала именно это – выживание и развитие нации в полной автаркии, одиночестве и блокаде, в опоре исключительно на свои собственные силы. И да, чучхе – идеология прежде всего мобилизационная, революционная, однако в основе ее лежит не марксизм, а конфуцианство. Слово «чучхе» («чу» – хозяин, а «чхе» – «сущность, субстанция, природа») можно перевести как самобытность, как «сам себе хозяин», как «тот, кто подчиняет себе мир».
Собственно, чучхе это и не вполне идеология. Она не проработана научно, у нее нет священных текстов вроде «Капитала» или «Краткого курса». Чучхе – это, скорее, мечта, данная в исторических контрапунктах (а если уж сравнивать ее с модернистскими идеологиями недавнего прошлого, то, скорее, с «религией социализма» и тектологической мифологией Богданова-Луначарского). В основе чучхе – национальная культура и вождизм как момент единения нации в ее устремлении в небесную бесконечность.
Скажем даже так: единый народ, руководимый вождями, представляет собой мощнейший «энергетический контур», когда народ отдает свою энергию вождю, а вождь объединяет ее, собирает, направляет и возвращает, утысячеренной, народу – так и генерируется энергия жизни нации, так творится история, так человек побеждает материю и природу и шагает в вечность.
Здесь, как мы видим, нет никакого марксистского рацио и уж тем более никаких марксистско-фрейдистских изводов нынешней западной левизны в исполнении Демпартии США. Перед нами, еще раз, – абсолютно конфуцианская, имперская модель, которой Корея жила и которую воплощала (точнее, пыталась жить и воплощать, разрываемая многочисленными противоречиями) все века своего существования. Чтобы в имперской династии Кимов обрести наконец свою счастливую звезду и коснуться ее рукой – вот главное, что надо понимать в корейской мечте.
Это почти исключительно традиционалистская (пусть и чуть в модернистской обертке) идеология. Но модернистская оболочка при том совершенно осмысленна, вполне конструктивна и исполняет важнейшую функцию: ибо условие выживания нации лежит в успехе ее технологического рывка.
Лишь начав понимать все это, мы начнем понимать Корею во всем ее своеобразии. Божественная фигура императора, божественные ушедшие (но тем не менее живые в памяти нации) предки – вся тысячелетняя Корея, работающая на энергию будущего, на последний победный скачок крылатого коня Чхоллима в небесную бездну блистающей вечности.
Возможно, Северная Корея – это вообще единственная сохранившаяся сегодня традиционалистская цивилизация на планете, живущая притом в состоянии перманентной мобилизации (подобно сословию стражей в «Государстве» Платона). Способны ли мы вообще понять такую цивилизацию? Поймем ли мы древних египтян, появись они здесь сегодня? Поймут ли они нас? Скорее всего, они посмотрят на нас, как на окончательно спятивших демонов, забывших и потерявших все, ради чего стоит жить.
Итак, еще раз – забудьте про марксизм-ленинизм и прочую дешевую большевистскую бутафорию, даже если вы отыщете ее в официальной фразеологии. От всего этого Корея вполне свободна уже сегодня, а завтра (это видно и по Китаю) отбросит полностью. Но отбросит отнюдь не ради глобализации или либеральных версий марксизма.
Корея всегда опиралась и всегда опирается исключительно на собственную тысячелетнюю историю и традицию. Как и сегодняшнее бытие Кореи мало отличается от того, чем она жила предыдущую тысячу лет: раздробленность (Север – Юг), закрытость, зависимость от Китая, противостояние с Японией, соседство с Россией. Все это в исторических традициях Кореи. Как и поиск своей идентичности: не материк, но и не остров, гористый край, лежащий между сильными и своеобразными цивилизациями, всегда на нее претендующими.
Никто, конечно, не говорит, что в Корее все замечательно. Речь вообще о другом. О том, что здесь нам дано увидеть принципиально иную цивилизацию и увидеть себя со стороны. Качество жизни? Но что такое качество жизни: потребительская корзина, набитая упаковками из супермаркета, или сознание своей сопричастности к чему-то по-настоящему великому? Нация, осознавшая себя единым утысячеренным человеком, способным на величайшее из свершений… Как минимум к этому опыту стоит присмотреться и, возможно, чему-то у него научится. Корея трудно себя искала, но сегодня она уверена, что ее тысячелетняя мечта наконец сбылась и что на своем крылатом коне Чхоллима она несется к высочайшей из своих звезд.
Владимир Можегов
