«...Когда говорят о глобальном мире, на самом деле имеют в виду не мир народов, а мир элит, неожиданно вышедших из-под системы национального контроля и принимающих решения за спиной местного населения», – пишет в книге «Народ без элиты: между отчаянием и надеждой» философ, политолог, бывший профессор МГУ Александр Панарин. И дальше: «... элита, переориентированная на глобальные приоритеты, перестала быть полпредом нации, и ее голосом». Посмотрим и мы на Европу изнутри глазами обычного туриста.
Приключения «Алёнки»
Доброжелательность, настоянная на уважении и пиетете. Ни малейшего сарказма или пренебрежения. Ни холодного равнодушия, или вежливого отказа. Ни улыбки с неприязнью в душе. Я зря накручивал себя, разогретый нашими политическими телешоу. В Европе к русским относятся в высшей степени почтительно и благодушно.
...Мы с женой любим путешествовать. Обычно селимся в недорогих апартаментах, заказанных и оплаченных за месяц, а то и раньше. Чужая, но квартира, а не гостиничный номер, дарит пусть мимолетную, но иллюзию некоего родства с городом, в который ты приехал, как турист. К тому же домашний уют ничем не заменить, а мы уже не молодые.
У нас с женой правило – оставлять после себя квартиру чище, чем она была до нашего заселения. И обязательно на столе букетик свежих цветов. Драя перед отъездом кухонный стол и плиту, вынося мусор, протирая журнальный столик в лоджии и стол письменный, я с вызовом думаю: «Пусть Европа знает наших...».
При знакомстве с хозяйкой апартаментов, выслушиваем вежливый инструктаж (в квартире не курить, гостей не водить, после 23:00 не шуметь, бутылки с балкона не бросать, окурки и бумагу в унитаз не сливать, полотенца не воровать...). Перечень предупреждений и запретов может показаться курьезным, если не оскорбительным, и говорит о печальном опыте хозяев, рискнувших сдать туристам жилье.
Выслушав монолог чуть взволнованной хозяйки (а теперь, пожалуйста, ваши паспорта, я сниму с них копию), прощаясь до дня отъезда, я обязательно дарю ей шоколад «Аленка», специально привезенный из Москвы. Проверенный советский бренд знаменитой кондитерской фабрики «Красный Октябрь». Такого шоколада за границей нет. Есть лучше, но такого нет. Да и девочка Алена с глазами в полнеба на обертке лишний раз намекает иностранкам, что самые красивые женщины в мире вырастают именно из наших девчонок.
А если серьезно. Иностранные хозяйки оставляют в соцсетях восторженные отклики о таких туристах и рекомендуют нас всем-всем-всем...
Во Флоренции «Аленка» ушла по назначению. В Генуе у «Аленки» была другая история.
...Ждать паузу в разговоре было бессмысленно, а мы спешили. Когда беседуют (точнее перестреливаются очередями фраз) две итальянки, пауз не может быть по определению. Я ворвался с вопросом в момент, когда одна из собеседниц брала дыхание. Дело было на железнодорожном вокзале, и я спросил ту, что показалась мне респектабельнее, а значит со знанием английского, каким автобусом удобнее добраться до улицы Гарибальди (местные же таксисты, что написано даже в их, итальянских, памятках для туристов, при посадке называют одну цену, а при высадке цена возрастает в разы – потому автобусом надежнее). Женщина мгновенно переключилась на меня, забыв о той, с кем только что зацепилась языками. Моя просьба была серьезнее. Она видела это и по тревожному взгляду моей жены. Как назло, на вокзале во Флоренции нет свободного Wi-Fi, и мы не могли дозвониться до встречавшей нас хозяйки квартиры.
Английский итальянки был еще более искрометным. Дело кончилось тем, что Альба (так представилась итальянка средних лет, «альба» – с итальянского «рассвет») со своего телефона позвонила хозяйке нашего жилья, уточнила время и место встречи, изменила свой маршрут, села с нами в автобус 23 D и, убедившись, что теперь мы уже точно не заблудимся, выскочила лишь остановкой раньше, чтобы пересесть на свой автобус. Прощаясь, мы обнялись. Я подарил Альбе «Аленку».
Мы расстались как родственники, а прошло-то всего минут 15-20. В дверях автобуса Альба показала нам большой палец: «Москоу – во!». Хотя ни разу в Москве не была.
В автобусе во Флоренции я уступил место даме (о ее возрасте можно было судить по мужу, тяжело опирающемуся на палку). Дама поблагодарила по-английски и тут же рассказала, что шесть часов провела на ногах, четыре из которых – в галерее Уффицы, что она англичанка, а муж – немец, что последний раз они были во Флоренции в ее 60-летие, а значит – очень давно, что их сын женат на испанке, а внучка дружит со шведом...
– Интернациональная семья, – простенько отреагировал я.
– Да. – Вздохнула английская леди. – Мы живем на два города – полгода в Берлине, полгода в пригороде Лондона. Но я мечтаю остаток жизни прожить во Флоренции...
Следуя этикету, я пригласил даму в Москву. Прощаясь, мы обнялись. Очередную «Аленку», конечно, я подарил этой английской «королеве».
Вот вам и отношение к русским «террористам», «отравителям», «завоевателям»... К мужикам в «шапках-ушанках», «пропахших водкой и чесноком».
В Генуе жена сушила волосы феном, и тут же во всей квартире вырубился свет. Хорошо, было утро. От перенапряжения в сети элементарно среагировало реле напряжения. Пустяк. Открой щиток, верни реле в исходное положение и точка. Но не было гарантии, что сбой не повторится. Явно что-то с феном. Звоним хозяйке. Тысячу извинений! Через полчаса нам принесли новый фен и... огромную коробку итальянского печенья в подарок.
Эта бытовая мелочь, казалось бы, могла стать трещинкой в наших отношениях, а она, напротив, еще больше сблизила нас. Мы отнеслись к пустяку, как и должно – с доброжелательной улыбкой, а «итальянская сторона» – с утроенной ответственностью и с благодарностью за нашу терпимость. В соцсетях мы обменялись теплыми отзывами друг о друге.
В той же Генуе мама с восьмилетней дочкой не поленились сделать с нами хороший крюк, чтобы по лабиринтам узких припортовых улиц вывести нас к океанариуму.
В Милане совсем молодой человек, наверное, студент (то есть, представитель новейшей политической формации, по моим представлениям «должно быть» нашпигованный антироссийскими настроениями), отключил в смартфоне музыку, которой наслаждался всю прогулку, настроил навигатор и до «миллиметра» уточнил наш путь к гостинице «Чемпион», пожелав хорошего дня и солнечной погоды (моросил дождь).
Да я в родной Москве давно не встречал таких воспитанных молодых людей! Или мне не везет?
«Мы любим русских – русские любят нас»
Худощавый, выдубленный солнцем, спортивный, уверенный в себе, с пронзительным взглядом и острыми чертами лица, похожий на голливудского ковбоя, водитель такси Мирко (друг хозяев наших апартаментов в местечке Святой Стефан в Черногории) в сезон отпусков (с мая по октябрь), от зари до зари, без выходных встречает, развозит по отелям и виллам, и провожает отдыхающих. Спит, по его словам, не более пяти часов в сутки, но и он, Мирко, едва мы поздоровались в аэропорту Тиват, начал наш диалог с анекдота о черногорцах.
– Встречаются два приятеля. – Мирко хитро улыбается в салонное зеркальце заднего вида. – Один спрашивает другого: «Что бы ты делал, если бы у тебя было много-много денег?». «Я бы уселся в кресло-качалку, и смотрел бы на закат», – отвечает приятель. «Хорошо... Год смотришь... Второй... Надоело...Что потом?». «На третий год я потихоньку начну раскачиваться».
Мирко смеется. И мы, пассажиры, тоже, но через паузу, переварив колючую смесь из сербских и русских слов. Мирко, жестикулируя и почти не касаясь руля, виртуозно выбирается из беспорядочного, на разные голоса клаксонящего «табуна» автомобилей. Выруливаем на горный серпантин трассы. Справа – обрыв и море. Слева – циничная в своем равнодушии скальная стена. Море, то дышит полной грудью, то не дышит вообще. Совсем как мы в машине. Сербы-черногорцы – лихие водители, чем гордятся и бравируют.
Мирко еще и политически подкован.
– Нынешний президент у нас вот тут сидит. – Мирко на секунду выпустил руль и постучал себя по шее. – Он хочет в НАТО, а мы не хотим. Мы маленькая страна. У нас много солнца и моря. Мы любим русских – русские любят нас. Посмотрите, сколько понастроено! Это все русские. Русские обустроили современную Черногорию. Мы вам благодарны.
Мирко хотел развернуться к нам, сидящим на заднем сидении и протянуть руку, но вовремя спохватился – машина входила в крутой горный вираж.
Это не просто слова.
Доброжелательность черногорцев ощущаешь на каждом шагу – в магазинах, кафе, на улочках, пляжах... – расскажут, покажут, за ручку отведут. С улыбкой. С теплотой в глазах. Русских, правда, много. И туристов, и тех, кто выбрал Черногорию на жительство.
В городе Бар, что на границе с Албанией, женщина, видя, что я ищу глазами того, кто мог мы нас с женой сфотографировать возле традиционного символического городского монумента «I love Bar», предлагает свою помощь. Разговорились. Надя из Перми. Точнее, родилась на Дальнем Востоке, вышла замуж в Перми. Родила дочь. Открыла свой бизнес. Дочь выросла. С мужем не сложилось... Отправила дочурку учиться в Англию, а сама переехала в Черногорию, в Бар. Бизнес в Перми процветает, о чем говорит и место учебы дочери, и роскошный «мерин» – слияние науки и страсти. Надя и в Баре открыла бизнес, чтобы иметь удобную визу.
– Раз в полгода пересекаю границу с Албанией, попью там кофе, и возвращаюсь.
Довезла нас на своем мерседесе до Старого города – главной исторической достопримечательности Бара. Расстались как родственники.
Под черногорским солнцем люди становятся добрее.
От улыбки сразу всем светлей...
Говорят, на немецком языке можно только командовать. На английском вести деловые разговоры. На итальянском – петь и признаваться в любви...
На испанском языке можно делать и то, и другое, и третье, но с удвоенной страстью.
Мы сняли крохотную квартиру-студию в 20 минутах пешком от музея Прадо, ради которого, собственно, и приехали в Мадрид. В старом, на границе с «цветным», квартале. Границей служит узкая, в ширину раскинутых рук, улочка. Окно в окно. Если не зашторивать окна и не опускать жалюзи, то твое личное пространство становится пространством соседа. И наоборот. Жизнь, как на ладони. Здесь принято, встретившись взглядом, улыбнуться друг другу, а лучше помахать рукой в знак взаимной симпатии: «Нola» («Ола-а-а-а»)...
Это «hola» в разных интонациях ты услышишь и произнесешь сам десятки раз на дню – у прилавков в магазине (мясной, молочный, рыбный, хлебный... – отдельно); расплачиваясь, у кассы; от прохожего, случайно встретившегося с тобой взглядом; обязательно – от соседа у лифта или у подъезда; у кассы в метро, в аптеке, в пекарне, в баре... Это короткое, с двумя распевными гласными приветствие как бы сообщает собеседнику о твоих добрых намерениях и доверии, исключает подозрительность и тревогу. Если хотите, объединяет незримой нитью пусть временного, но землячества – мы в Испании и рады этому. Мы приехали сюда с уверенностью, что нам понравится. И нам нравится...
«Цветные» наполняют квартал своими красками. Обживают его по законам своих национальных традиций и привычек, но чувствуя грань, понимая, что со своим уставом в чужой монастырь лезть глупо, да и опасно.
Здесь своя манера говорить, двигаться, жестикулировать, улыбаться, молчать, пить кофе... Своя манера одеваться. Часто не по сезону и не ко времени пестрая, как кажется приезжему туристу. Впрочем, не вызывающе пестрая, а лишь выделяющая ту или иную экзотически разодетую персону на общем фоне. Внешний вид, как «визитка» – я из северной части Африки, а я – из Латинской Америки. Это как сигнал окружающим: общаясь со мной, будь любезен учитывать особенности моего «я».
Аляповато-яркие, до бедер туники из хлопка («дашики») с джинсами; до прозрачности белоснежные, легкие, как тюль, платья для мужчин («кандура»), из-под которых видны натруженные ступни в сандалиях... Футболки, расписанные под павлиний хвост; арабская мужская джалябия; индийские шаровары; туники гран-бубу, скроенные а ля летучая мышь...
Строгий английский костюм-тройка, как правило, синий, со вкусом подобранный галстук, лихо заломленный синий (хемингуэйевский) берет здесь большая редкость. Пересекаешь улочку, и физически ощущаешь перемену качества жизни. Негритянка сидела в тени магнолий и абсолютно слилась с чернотой. Только уголек сигареты обнаруживал ее присутствие в этом черном квадрате Малевича. Наверное, в этом квартале говорят, ссорятся и смеются громче, чем в остальных, но (на удивление) это не создает ощущения тревоги и напряжения. Впрочем, кто хочет, тот и восторг примет за агрессию. Заячья нора даже в отсутствие зайца полна страхом, остроумно заметил Жюль Ренар.
В Мадриде много уличных продавцов с Черного континента. Сумки, бижутерия, темные очки, зонтики... В швы палатки, на которой лежит товар, по периметру вдеты шнуры. При виде полицейских, палатка мгновенно складывается в мешок. Такие торговцы могут занять целую улицу. Интересно, на кого, на какого покупателя рассчитано это уцененное барахло? Я видел приценивающихся к товару темнокожих продавцов, но – ни разу что-то купившего.
Как только не по-испански хрупкая Лаура (в основном, немолодые испанки, кряжистые, как крестьянки), в которой я тут же угадал учительницу, хозяйка скромной квартирки, которую мы с женой сняли в Мадриде, с юмором и до мелочей объяснила нам, как пользоваться бытовой и технической начинкой ее жилища, и, попрощавшись «до следующего приезда в Мадрид», так... кончился газ в баллоне на кухне. Раскаленная сковородка с телячьим стейком аппетитно журчала оливковым маслом, а желто-синий фитилек пламени под ней умер. Я увидел в этом символ и задал себе грустный вопрос: что мы, россияне, будем делать, если от нас отвернется наш главный кормилец – газ? Впрочем, не прошло и получаса, как Лаура привезла нам новый баллон и корзину фруктов в знак извинения за причиненное неудобство.
Я ее успокоил:
– Это только в России газ бессмертен.
Стейк мы запили вином.
Прошу, пане!
Насмотревшись телевизионных политических шоу с участием политиков, политологов и коллег журналистов, ехал в Польшу с неуютным чувством тревоги – как примут? Не испортят ли поездку мелкие пакости «обиженных на Россию» поляков? Изжогой напоминали о себе ядовитые слова популярного в Москве польского журналиста Зигмунда Дзеньчковского (частого гостя телевизионных политпосиделок на всех наших до мазохизма терпеливых госканалах): «Россия всей Европе вот как надоела!». Дзеньчковский для убедительности резанул себя в студии по горлу ребром ладони. При этом взгляду «акулы пера» позавидовал бы только что укусивший врага скорпион.
Реплику польского коллеги я, собиравшийся наутро в Польшу, воспринял на личный счет. Меня успокаивал сын, только что вернувшийся из поездки по Польше: «Папа, не принимай близко к сердцу. На то и шоу, чтобы стулья летали. Поляки нас как минимум уважают. Мне там было очень комфортно».
Сыну 23 года. Поколение без шлейфа «исторической пыли». Да еще преуспевающий джазовый пианист. Человек самой безразличной к политике профессии. Ему хорошо. А мне, уже седому «журналистскому волку» с советской биографией, при желании всегда могут на деле продемонстрировать слова коллеги Дзеньчковского. Я не исключал, например, что в кафе или ресторане официант, разгадав в нас с женой русских, может плюнуть в тарелку, а потом с улыбкой принести нам этот «деликатес»: «Прошу, пане».
У моей «шизофрении» есть исторические причины. Вот и в Скарышевском парке Варшавы как раз накануне нашей поездки в Польшу неизвестные осквернили памятник советским солдатам. На монументе нарисовали свастику и эмблему вооруженных сил польского подполья времен Второй мировой войны «Армия Крайова». Памятник испохабили надписями: «Красная чума», «Долой коммунизм!», «Вон!». Этот памятник советским солдатам в Варшаве вандалы неоднократно обливали красной краской, писали непотребные словечки. Словом, мои опасения в известной недоброжелательности поляков имели под собой почву.
Каково же было мое изумление, когда во всех городах Польши, по которым мы путешествовали (Варшава – Вроцлав – Краков – Варшава) нас принимали как родственников. И подскажут, и покажут, и за руку отведут...
Заскочили в трамвай, а мелочи, чтобы оплатить проезд, нет. Без проблем! Разменяет с улыбкой каждый пассажир. Затрудняетесь, как оплатить карточкой через терминал? Покажут. И в магазинах, и в кафе, и в купе поездов, и в кассах вокзалов... – все сама учтивость. Я и не рассчитывал, а девушка в железнодорожной кассе Вроцлава подсказала, что мне по возрасту положена скидка. И предложила билет на треть дешевле. А где же яд?
Журналист Дариуш Цыхоль, попавший в немилость к властям только за то, что учился в МГУ и (разумеется) прекрасно знает (и любит!) русский язык, «вправил мне мозги» за званым ужином. Старик, горячился Дарек, простой народ не держит на Россию, на русских зла. Больше того! Уважают хотя бы за то, что вы единственные, кто на деле противостоит Штатам.
Дариуш (друзья зовут его Дарек) закончил журфак МГУ в 1988 году. Опубликовал серию статей в польском интернет-издании «Голоса России», за что правый еженедельник «Gazeta Polska» обвинил Дарека в... антигосударственном заговоре. Авторы статьи «Тень Москвы на Польском телевидении» убеждали читателей, что внутри государственного телевидения TVP (тогда Дарек работал на ТВ) зреет антипольский заговор. Одним из главных «героев» «заговора» авторы сделали Дарека, работавшего корреспондентом Польского агентства печати в Москве, военным репортером, заместителем главного редактора газеты NIE. Дариуша Цыхоля назвали «рупором Кремля» и «российским агентом». Сейчас Дариуш возглавляет еженедельник «Факты и мифы». Так же любит Россию и русский язык. И ни на йоту не отступил от своих взглядов. Так вот.
За ужином с польским коллегой мы сошлись на том, что от того, что во всех бедах современной Европы обвиняют Россию, хуже не России, а самой Европе. Ибо русофобия дезориентирует европейских политиков. Парализует их профессиональную волю. Подсовывает ложные ориентиры, а они бьют по ложным мишеням.
Нет единой, одинаково мыслящей Европы. Европеец перезагружается и не всякий понимает, чем все кончится.
Я начал этот очерк цитатой из книги философа Александра Панарина. Закончу его же выводом: «Элиты, пожелавшие стать глобальными, не только отказались от национальной идентичности и от защиты национальных интересов. Они отказались разделять с собственными народами тяготы существования, связанного с заповедью "в поте лица своего добывать хлеб насущный"».
Сергей Рыков
