Каждый ювенальный случай — это удар не только по конкретной семье, но и по государству. Допуская беззаконие по отношению к семье, чиновники внушают недоверие к государственной системе.Причем внушают не только самой семье. Ведь об этом случае узнают, как минимум, в ближнем кругу семьи — родные, друзья, соседи. Когда в 2012 году активисты РВС собирали подписи против ювенальных законопроектов многие удивлялись и спрашивали — что такое ювенальная юстиция. Теперь таких вопросов не возникает ни у кого. И это — главная «заслуга» ювеналов, заколачивающих по гвоздю в гроб государства каждым случаем произвола по отношению к семье.
Очередной такой случай произошел в подмосковных Мытищах. 17-летняя девочка, живущая с мамой и бабушкой в старом, намеченном на снос доме, родила сына. Еще до родов к семье стали наведываться из опеки с предложениями отказаться от ребенка.
Получив отказ, не успокоились и после родов, под предлогом того, что малыш слабенький, уговорили мать и ее родных оставить дитя «на месяц» в Доме малютки. Однако ни через месяц, ни через два, ни через полтора года малыша вернуть не удается.
Матери опека отказывает по причине психиатрического диагноза — у нее умственная отсталость в легкой степени. Надо при этом отметить, что мама не инвалид, не лишена гражданских прав. В настоящее время уже закончила школу и выучилась в колледже на швею. За то время, пока ребенок удерживался в Доме малютки, по инициативе опеки прошел суд, ограничивающий мать в родительских правах. Однако бабушке ребенка тоже не отдают, хотя никаких законных причин этого делать нет!
Бабушка собрала все положенные документы, принесла в опеку и тогда, не зная к чему еще придраться, специалисты опеки предлагают бабушке пройти новое обследование в подконтрольном опеке учреждении. И оно также выдает положительное заключение, правда с оговоркой: «Рассматривать кандидата в качестве замещающего родителей рекомендовано только в сопровождении муниципального органа опеки и попечительства». Несмотря на это, опека отказывает бабушке в оформлении опеки над внуком, а также отказывается принять документы у дедушки, на том основании, что их брак с бабушкой, заключенный полгода назад, якобы фиктивный.
Тем временем ребенок томится в Доме малютки, приобретая там целый букет заболеваний, специфичный для таких рано разлученных с матерью детей. Вплоть до паховой грыжи, которая может появиться, например, если малыш долго громко и безутешно плачет, фактически, кричит. А такое поведение, по понятным причинам, характерно для младенцев, разлученных с матерью.
Вот выписка из психолого-педагогической характеристики малыша: «Преобладающее настроение возбужденное, неустойчивое. Не нуждается в общении с детьми и взрослыми. Не всегда реагирует на свое имя. Потребность в ласке и нежности, свойственная детям раннего возраста, отсутствует, он даже избегает ее. Предпочитает находиться в одиночестве. Присутствие людей утомляет его, привносит беспокойство и тревогу, что вызывает частый крик и раздражение. Засыпание длительное, сон беспокойный и кратковременный, вскрикивает».
Картина характерная для ребенка, получившего тяжелейшую психологическую травму из-за потери матери. Но даже такая страшная картина не побуждает опеку помочь семье воссоединиться. Вообще, создается впечатление, что слово «помощь» им не знакомо. Одна из основных претензий опеки к бабушке — что та работает! Надо отметить, что это весьма необычная претензия. Обычно органы опеки требуют от родителей устраиваться на работу, причем официально. Тут же ровно противоположная ситуация. Можно в каком-то смысле понять беспокойство чиновников — с кем будет оставаться ребенок в ситуации, когда мама ограничена в правах, а прабабушка малыша, в силу преклонного возраста, не может уже полноценно заботиться о ребёнке.
Но это и обнажает всю сущность, всю изнанку этой системы — она не умеет и не может заботиться, она может только указывать и наказывать, причем сразу обе стороны — родителей и ребенка. Хотя, казалось бы, это именно тот случай, когда государство может и должно взять под опеку всю семью! В справке, выданной маме, говорится, что в силу «сниженных интеллектуальных и когнитивных способностей» она «нуждается в защищенных социальных условиях и поддержки со стороны окружающих». Но под окружающими, видимо, понимается кто угодно, только не представители государственных органов. Они могут только отобрать у матери ребенка. На этом их возможность помочь исчерпывается.
И ведь это не сарказм, это буквально так! Фактически, единственный вменяемый аргумент, который мы услышали от чиновников — это то, что бабушка работает, содержит семью и поэтому не сможет сидеть всё время с внуком. Мы неоднократно спрашивали чиновников, включая представителей опеки: что может сделать государство для людей, которые самым очевидным образом нуждаются в помощи? Ответом было либо молчание, либо ответ: ничем.
Стоит отметить, что с момента отобрания ребенка прошло уже полтора года и аргумент, что бабушка работает не является критическим: ребенка можно было бы уже отдать в ясли, ему можно нанять няню. Но любые предложения наталкиваются на холодный отказ чиновников из опеки.
Родственникам малыша остается надеяться на помощь других граждан, окружающих эту семью. И эта помощь действительно оказывается. Соседи попавшей в беду семьи принимают живейшее участие в их судьбе. Приносят детские вещи (у семьи есть уже две коляски и две детских кроватки!), жалеют, пишут коллективные обращения.
Ситуация живо напомнила мне ту, что была более 100 лет назад и которую описал в своей статье «Так что же нам делать?» Лев Николаевич Толстой. Писатель участвовал во всероссийской переписи населения с расчетом найти подлинно нуждающихся и оказать им помощь. К своему изумлению, Толстой увидел, что он не в силах оказать этой помощи так как из бедности вызволить он всех несчастных не может, а неотложная помощь оказывается несчастным их соседями:
«Когда я встречал эту нужду, я всегда находил, что она уже была покрыта, уже была подана та помощь, которую я хотел подать. Помощь эта была подана прежде меня и подана кем же? Теми самыми несчастными, развращенными созданиями, которых я собирался спасать, и подана так, как я бы не мог подать.
В одном подвале лежал одинокий старик, больной тифом. У старика никого не было. Женщина-вдова с девочкой, чужая ему, но соседка по углу, ходила за ним и поила его чаем и покупала на свои деньги лекарства. В другой квартире лежала женщина в родильной горячке. Женщина, жившая распутством, качала ребенка, делала ему соску и два дня не выходила на свой промысел и должность. Девочка, оставшаяся сиротой, была взята в семью портного, у которого своих было трое».
Что мы видим сейчас на примере мытищинского случая? Примерно то же самое, вот только государство, которому свыше ста лет назад не было дела до беднейших граждан, нынче обратило на них свое лицо, но не для того, чтобы помочь, нет. А лишь для того, чтобы поучать и отбирать детей за непослушание.
При этом нарушаются не только гуманистические принципы, но и законность. Но об этом мы расскажем в следующей статье.
Владимир Васильев
