Органы опеки превратились в автономную структуру, которая выведена из-под контроля государства. Система профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних больше похожа на круговую поруку людей, объединённых общими коммерческими интересами. Судьба сирот, детей и семей в трудной жизненной ситуации их вовсе не интересует. Почему так произошло и что делать, мы поговорили с Надеждой Гольцовой, адвокатом Московской коллегии адвокатов, юристом РОО "Иван Чай". Надежда давно и плодотворно защищает права семьи, представляя в суде интересы родителей, родственников и опекунов.
"Государственные" дети
Надежда Гольцова: Люди представляют себе, что у нас правовое социальное государство. Мы ищем логику, рассчитываем на соблюдение конституционных прав: неприкосновенность жилища, право воспитывать своих детей, право на получение информации о них – всё это разом перестаёт работать тогда, когда в деле появляется опека.
Это она, приходя в дом, считает, что неприкосновенность жилища и частной семейной жизни – это их не касается, потому что они поставлены непосредственно государством. Нам, адвокатам, даже часто говорят:
Нас президент поставил, потому что дети – государственные!
И это не частное мнение какого-то чиновника или работника – эта формулировка принята во всех регионах.
Александра Машкова-Благих: Такое ощущение, что у них есть где-то бункер, в котором они просвещаются на тему того, что дети государственные, а потом выходят в люди и несут нам свои представления
Н. Г.: Есть много вещей, которые не прописаны в законах, но эти разрушительные алгоритмы работают с завидным единообразием везде, что лишний раз укрепляет во мнении, что, действительно, есть какой-то штаб, где вырабатываются эти жуткие принципы работы с родителями или потенциальными опекунами.
И принципы эти разработаны не для помощи детям или улучшения условий жизни семьи. Вся система работает на самообслуживание и воспроизведение удобных сценариев.
Например, в случае смерти матери ребёнку, очевидно, было бы легче пережить потерю и устроиться у родных, у знакомых людей. И у опеки есть и инструменты, и полномочия для того, чтобы помочь ему в этом. Но ребёнок попадает в приют, в детский дом и дальше идёт по сиротскому конвейеру или в приёмную семью.
Недавно произошла такая история: мама маленькой Ксюши умерла после продолжительной болезни. Девочка последние два года фактически жила в семье своей крёстной, эта семья была готова удочерить Ксюшу. Однако супругам было отказано даже во временной опеке – девочку поместили в приют и, несмотря на наличие претендентов на удочерение, стали готовить к передаче в приёмную семью, которая "уже два года стоит в очереди на девочку".
Ребёнок с недвижимостью – на прицеле у опеки
Есть подозрение, что в данном случае имеет значение и квартирный вопрос. Например, у бабушки Ксюши зачем-то отобрали паспорт, мотивируя это тем, что она его непременно потеряет или отдаст квартиру мошенникам.
В моей практике была абсурдная ситуация, когда бабушка взяла внучку под опеку в связи со смертью матери ребёнка. Бабушка была бодра, активна и с ясной головой. Но она решила, что нужно подарить внучке дом, в котором они вместе проживали, – на всякий случай закрепить имущественные права внучки. А дальше произошло интересное: спустя непродолжительное время опека в одностороннем порядке расторгает договор с бабушкой! Внучку забрали в приют, а бабушке сообщили, что ей нужно платить арендную плату за проживание в доме, который является имуществом несовершеннолетней гражданки, находящейся под опекой государства! Имущество должно быть использовано в интересах несовершеннолетней, а её интересы – получать деньги. И если бабушка не в состоянии сама оплатить аренду, мы, мол, найдём более богатых съёмщиков.
В целом – да, наличие недвижимости у ребёнка заставляет опеку присматриваться к нему внимательнее.
А. М.-Б.: Одновременно с этим, если речь идёт уже о выдаче жилья детям-сиротам, опека начинает вилять хвостом, чтобы его очередь отодвинуть как можно дальше и реализовать его право на жильё наиболее витиеватым и странным способом.
Н. Г.: В кризисных ситуациях органы опеки зачастую действуют не в интересах ребёнка, а по какой-то своей логике, которая, кажется, направлена исключительно на пополнение приютов и детских домов. Некоторым снисхождением пользуются приёмные "профессиональные" семьи, которые интегрированы в систему, прошли соответствующее обучение и всегда находятся немного на виду.
Возможность передачи под временную опеку была разработана специально для того, чтобы ребёнок, оставшийся без попечения родителей, мог жить у родственников или знакомых семьи.
А. М.-Б.: Почему такое недоверие к родственникам и отсутствие мотивации с ними сотрудничать?
Н. Г.: Работники опеки хотят подстраховаться. У нас отсутствует презумпция невиновности родителей, презумпция добросовестности родных и близких ребёнку людей. Есть только презумпция подозрений: работники опеки исходят из того, что если не перебдеть, то родные бабушки и тётушки навредят ребёнку.
При этом есть профессиональные опекуны и попечители, с которыми всё намного проще: если в этих семьях что-то случится, можно сказать: "А вот мы сделали всё правильно, а они в ШПР обучались, а мы закон соблюли".
Пример из моей практики: ребёнок был изъят у матери, которая была в разводе с отцом. Об этом узнали родственники отца, искали этого ребёнка, навещали, всячески проявляли интерес, дельно и бюрократически готовились его забрать. И при всём при этом ребёнок в какой-то момент пропал из поля зрения, уехал к невесть откуда взявшемуся опекуну в другой регион. И вот сейчас идут суды, в рамках которых ребёнка пытаются вернуть. Перспективы там очень сложные.
А. М.-Б.: Надо зафиксировать эту мысль: опека не на стороне родителей и родни. Она всегда чуть больше на стороне профессиональных приёмных семей.
Приоритет не удобство ребёнка, а козни родителям
Н. Г.: Помимо удобства работы внутри отлаженной системы, такое положение дел обусловлено самой процедурой изъятия. Ведь после изъятия опека обязана выйти в суд с инициативой лишения родителей родительских прав. Изъятие должно быть обоснованным, то есть родитель должен быть как можно хуже (холоднее, черствее, асоциальнее). Поэтому опека изымает ребёнка и дальше делает всё не для того, чтобы помочь семье или улучшить условия проживания конкретного ребёнка, а для того, чтобы лишить родителей прав или ограничить их.
А. М.-Б.: Что изменилось за последнее десятилетие в работе системы профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних?
Н. Г.: Органы опеки набрались больше опыта – то, что смущало когда-то, уже не является препятствием к решительным действиям сейчас. К нам стали обращаться вполне благополучные семьи: поводом для вмешательства опеки становятся проблемы со школой, совершенно законный отказ от каких-либо прививок, подростковые кризисы. Например, девиантное поведение пубертатного подростка, то, что он курит или прогуливает уроки, – всё ставится родителю в вину.
То есть наши клиенты теперь – это не только одинокие мамы или очень бедные семьи, нет! Приходят благополучные, финансово и социально защищённые пары, которые, например, не согласны с какими-то странными школьными правилами. Это люди с активной жизненной позицией, они имеют ресурсы для заботы о ребёнке, они хорошо знают свои права. И при этом их могут преследовать органы опеки просто за их совершенно законные родительские решения и гражданскую активность!
А. М.-Б.: Органы опеки – государственные люди. А их действия подрывают доверие людей к государству. Именно их отношение к нам, к семьям, люди считают отношением государства к себе!
Александра Машкова-Благих
