В середине XIX века просвещение в Российской империи, даже несмотря на ограничения со стороны властей, имело место. Это было возможно благодаря научным достижениям эпохи и новым экономическим отношениям, когда многие люди перестали быть крестьянами. Чего стоит хотя бы отмена крепостного права (непоследовательная и несправедливая по отношению к крестьянам, но все же).
Ясно, что сам процесс был неумолим. И церковников все это не устраивало, зато власть понимала, что просвещение в «слабых дозах» необходимо, но, с другой стороны, опасалась революции, считая, что массовое и, главное, качественное образование может стать катализатором революционных выступлений.
Но развитие не стояло на месте, и поэтому с каждым годом все чаще с деревень люди приезжали в города. Сами рабочие должны иметь элементарные знания, иначе они просто не справятся с поставленной задачей, поэтому наиболее распространенной формой «государственного просвещения» были одноклассные училища. А они были такими:
1. Для детей низших сословий — одноклассные приходские училища (изучались четыре правила арифметики, чтение, письмо и «закон Божий»).
2. Для средних сословий, то есть мещан и купцов — трёхклассные училища (геометрия, география, история).
3. Для детей дворян и чиновников — семиклассные гимназии (там готовили к поступлению в университет).
Ясно, что дети представителей низших сословий – подавляющее большинство населения.
И несмотря на то, что эти люди получали плохое образование, причем даже несмотря на то, что их обучали «закону божьему», попам эта идея очень не нравилась. Чего стоит замечание митрополита Филарета (Дроздова):
«Тысячу лет, прожила Россия, возросла, укрепилась, распространилась, значительно образовалась и благоустроилась при весьма ограниченной грамотности народа: была ли бы в том беда, если бы решились сделать её всю грамотною не вдруг, в пять или десять лет, а постепенно, в пятьдесят или сто?» («Собрание мнений и отзывов Филарета»).
Так что примечательно, что официальная позиция церкви в данный период (в начале и особенно в середине XIX века) заключалась в том, чтобы отказаться от образования для низших сословий, поскольку, по мнению попов, обрабатывать таких сложнее.
Дело в том, что тогда образование не воспринималось как данность, и поэтому человек, который получает даже самое плохое образование, возможно, начнет заниматься самообразованием, и именно это пугало служителей культа, поскольку такая тенденция в действительности имела место. Не говоря уже о «летучих акциях» народнических движений, когда большие группы студентов просвещали рабочих и крестьян.
Сложно было что-то поделать с этим, поскольку образование все же скорее развивалось, а не деградировало. Некоторые попытки «отката» были в последние годы правления Александра III и в начальный период правления Николая II, когда действительно пытались усилить роль церкви и примитивизировать и так примитивное народное образование, сократить число учебных заведений из-за «революционного духа» и построить церкви.
Но ничего не получилось. Понятно, что желание было, но реализовывать программу мракобесов было достаточно сложно. Так что церкви оставалось только взывать к государю, называя образованных людей «еретиками», «революционерами» и проч.
Чего стоят слова харьковского епископа Амвросия, который назвал ученых «опаснейшими врагами церкви» («Вера и разум», Журнал харьковской епархии, 1901, № 12).
А его московский коллега епископ Никон заявил, что именно ученые якобы вовлекли народ в революцию (он имел в виду революцию 1905 года).
Соответственно, на самом деле никакой особой дружбы у религии и науки (а особенно массового просвещения) не было. Ведь когда у церкви была монополия, попы отказывались даже от «каноничных» знаний.
На Стоглавом соборе 1551 года главные попы говорили об общей тенденции следующее:
"Ставленники, хотящие ставиться в дьяконы и попы, грамоте мало умеют, и святителем их поставити ино сопротивно священным правилам, и не поставити,- ино святые церкви без пения будут, а православные хрестьяне учнут без покаяния умирати. Когда святители спрашивают священников, почему они мало грамоте умеют, они отвечают: мы де учимся у своих отцов или у своих мастеров, а инде нам учиться негде; сколько отцы наши и мастеры умеют, потому и нас учат. А отцы и мастеры их и сами потому же мало умеют, и силы в божественном писании не знают, а учится им негде"
Элементарные знания были доступны лишь церковной элите, то есть мелкой кучке, которая собирала дань с разных городов, где есть церкви, и с правительства.
Именно это и есть идеал церкви, когда не нужно даже знать какие-то основы культа, когда можно просто использовать государственный аппарат насилия, дабы заставить людей верить во что угодно. При таком раскладе не нужно ни спорить, ни доказывать, ни делать выводы. Даже не обязательно иметь среди работников образованных попов. Достаточно представлять «абсолютную истину» - тайное знание – и говорить государю, что это помогает сдерживать невежественные массы от бунта.
Такое признание сложно получить от попа сегодня, однако в период массовых бунтов такое возможно:
«Для того чтобы удалить из сердца пролетария недовольство и отчаяние, нужно указать ему за мрачными тучами скорбей и бедности, которые его окружают, лазурное небо вечных наслаждений в обителях отца небесного, которое открывает религия. Отнимите у пролетария религию, и вы напрасно будете убеждать его быть скромным и уважать права другого: он, может быть, будет молчать до поры до времени, но при удобном случае разорвет свои цепи» (Православный собеседник, 1909, т. II).
