Бывают археологические открытия, которые буквально переворачивают привычные взгляды историков, опровергая или подтверждая самые неожиданные теории. Так, обнаружение Генрихом Шлиманом Трои вмиг превратило «Илиаду» из красивой сказки в описание реальных событий, а раскопки Флиндерса Питри в Амарне дали ключ к разгадке тайны важнейшего периода истории Египта. Ровно 190 лет назад в России тоже случилось открытие мирового значения, но по случайному стечению обстоятельств оно не получило такого широкого признания. А имена людей, к нему причастных, известны лишь специалистам. Подробности — в материале «Известий».
Холм пепла
Началась эта история ровно 200 лет назад в 1820 году, когда отправленные на заготовку камня в окрестностях Керчи матросы обнаружили под завалами какое-то древнее захоронение в склепе из тесаного камня. Вещи они извлекли и распорядились ими по собственному разумению — часть передали своему начальству, а кое-что продали и пропили. Традициями и законом это не возбранялось. Командиром морячков был капитан-лейтенант Николай Патаниоти, возглавлявший небольшую флотилию транспортных судов, он и стал обладателем исторических артефактов — амфор, столовых сосудов из керамики и бронзы, украшений. Офицер, как и полагалось, отослал находки (или часть из них) по инстанции генерал-губернатору Новороссии графу Ланжерону, а тот, в свою очередь, отправил несколько вещей в столицу, где они попали к Алексею Николаевичу Оленину — госсекретарю, а одновременно директору Публичной библиотеки, президенту Академии художеств, знатоку древней истории. Оленин атрибутировал вещи как древнегреческие, хотя и не совсем типичные.
Фото: pantikapei.ru / Раскопки Пантикапея на горе Митридат, XIX век
Попавшие в Петербург артефакты попали в Эрмитаж, остальные канули в Лету. Эта история дает представление о том, на каком уровне в те времена была поставлена работа по изысканию и охране памятников. Ну а археологии как науки в России тогда еще просто не существовало, хотя энтузиасты уже появлялись.
Прошло 10 лет. В 1830 году морскому ведомству опять потребовался камень — на сей раз на строительство казармы для семей отставных матросов, которых после холерного бунта решили перевезти в Керчь из Севастополя. Добывать камень предполагалось из огромного холма под городом, который местные татары называли Куль-Оба — в переводе «Холм пепла» или «Пепельная гора». На работы отрядили солдат расквартированного под городом Воронежского пехотного полка, а общее руководство осуществлял градоначальник Керчи полковник Иван Александрович Стемпковский — великий энтузиаст исследования древностей, прошедший курс обучения археологии в Париже у самого Дэзире Рауль-Рошетта.
Стемпковский бывал в районе Куль-Обы со своим единомышленником и другом, основателем Керченского музея древностей и первооткрывателем множества боспорских памятников Полем (Павлом Алексеевичем) Дюбрюксом, который предполагал, что этот холм рукотворный. А если так, то это может оказаться могильный курган, под которым скрыта гробница, как это было в кургане Патаниоти (тот разграбленный склеп вошел в историю науки под именем незадачливого капитан-лейтенанта). Стемпковский поручил Дюбрюксу, вообще-то числившемуся начальником соляных промыслов и озер, присматривать за работами, а офицеров попросил прислушиваться к его советам.
Чутье и опыт не подвели Дюбрюкса, и вскоре солдаты натолкнулись на прекрасно отесанные мощные квадры, которые лежали явно не в хаотическом порядке. Впоследствии оказалось, что это начало идущего в склеп дромоса — входного коридора. Началась расчистка заваленного камнями прохода, которая заняла несколько дней. Когда дромос был полностью очищен, Дюбрюкс с рабочими наткнулись на заложенный проход в погребальную камеру. Нижние ряды состояли из больших камней, а верхние — из камней средней величины, сложенных без скрепляющего раствора. Впоследствии это даст возможность археологам предположить, что склеп был предназначен для неоднократного использования.
Царский курган, усыпальница одного из правителей династии Спартокидов, правивших Боспорским царством в 438–109 годах до нашей эры, Керчь / Фото: ТАСС/Сергей Мальгавко
Когда преграда была разобрана, ученые оказались в просторной погребальной камере площадью около 20 кв. м с пирамидальным потолком, уступами уходящим вверх. Поначалу Дюбрюксу показалось, что в погребении всё перевернуто вверх дном:
«Разрушенные доски и бревна, изломанный катафалк, вероятно, служивший ложем трупу погребенной здесь женщины, повреждение стен, частью уже обрушившихся, частью угрожавших падением, — всё это заставило меня сказать господину Стемпковскому, оставшемуся наверху, тогда как я с работниками вошел в склеп, что он уже обыскан». (цитата по Поль Дюбрюкс. Собрание сочинений. В 2-х томах. СПб: «Клио». 2010. Сост. и отв.ред. И.В. Тункина)
К счастью, первое впечатление оказалось неверным — склеп не был разграблен, как подавляющее большинство других дошедших до нас курганных захоронений. Время не пощадило органику — ткани, кожу, тела людей и животных, дерево (хотя некоторые деревянные фрагменты частично сохранились), но всё остальное оказалось в первоначальном виде.
Золотая кладовая
В склепе были похоронены три человека. В центре находился скелет крупного мужчины лет 35–40, который был одет в парадный наряд с нашитыми на него тиснеными золотыми бляшками. На шее —золотой обруч-гривна с фигурками всадников по краям. Он был скручен в виде жгута из шести толстых проволок и весил около полукилограмма. На руках и ногах воина — золотые браслеты тончайшей ювелирной работы. Рядом лежало его оружие: меч, лук и стрелы, поножи. Рукоятка и ножны меча, а также футляр для лука и стрел (налучье, или горит), были обложены золотыми пластинками с вытисненными на них изображениями борющихся зверей и фантастических животных. Бронзовые поножи покрыты позолотой. Рядом лежали рукоятка кожаной нагайки, оплетенная золотой лентой, точильный камень в золотой оправе и роскошная золотая чаша весом почти в 700 грамм, богато орнаментированная чеканными изображениями бородатой головы скифа и маски мифической медузы Горгоны, многократно повторяющимися.
Золотые бляшки из кургана Куль-Оба / Фото: РИА Новости/Б.Манушин
Рядом в кипарисовом саркофаге покоилось тело женщины. Саркофаг был украшен пластинками из слоновой кости с потрясающей резьбой. На них изображены сцены из древнегреческих мифов, охота скифов на зайцев и т. д. Одежда женщины была расшита золотыми и электровыми бляшками, число которых достигало нескольких сотен. Голову ее украшала электровая диадема. Рядом лежали великолепной работы подвески, медальоны с изображением головы богини Афины, браслеты, ожерелье, бронзовое зеркало с позолоченной ручкой и другие украшения.
Третий скелет был в более скромной одежде, поэтому было высказано предположение, что это слуга-конюх, возможно, раб. За его головой, в специальном углублении, лежали кости лошади, греческие бронзовые поножи и шлем. По стенам склепа стояли два серебряных позолоченных таза и большое серебряное блюдо, а в них — целый набор серебряных сосудов: на одном из них — чеканные позолоченные изображения львов, терзающих оленей, на другом — дикие гуси, ловящие и поедающие рыб. Здесь же лежали два ритона (кубок в виде рога) и килик — сосуд для питья вина. По обеим сторонам дверей располагались два больших медных котла, а вдоль стены — четыре глиняные амфоры с острова Фасос, который славился великолепным вином. Видимо, еда и напитки были атрибутами похоронного обряда.
На каменном полу склепа было найдено несколько сотен бронзовых наконечников стрел и копий. Но, наверное, самым ценным экспонатом оказался круглый электровый сосуд, на котором были отчеканены и выгравированы четыре сцены из жизни скифов. На первой изображен сидящий царь, или военачальник, опирающийся обеими руками на копье и внимательно выслушивающий донесение воина. Следующая сцена — воин, натягивающий тетиву на лук. Другие сцены посвящены врачеванию: стоящий на коленях скиф лечит (или вырывает) другому зуб — на лице пациента боль и страдание, своей правой рукой он схватил руку лекаря. В последней сцене изображен воин, перевязывающий ногу своему раненому товарищу. Лица и одежда скифов, их оружие и прочие бытовые подробности воспроизведены с поразительным реализмом, что сделало их неоценимым историческим источником.
Находка буквально взорвала тихий провинциальный городок с населением в пару тысяч человек. Все образованные жители — чиновный люд, офицеры, местная интеллигенция — считали своим долгом присутствовать при вскрытии гробницы.
«Этих любопытных собралось тут несколько сот человек, они были свидетелями, как огромный камень, отделившийся от свода, упал на то место, где я находился с двумя работниками несколько минут перед тем, и которое было мною оставлено по случаю жаркого спора с офицером, заградившим свет, чтобы самому лучше видеть, и таким образом спасшим нам жизнь...». (цитата по Поль Дюбрюкс. Собрание сочинений. В 2-х томах. СПб: Клио. 2010. Сост. и отв.ред. И.В. Тункина)
Золотой браслет с протомами сфинксов / Фото: РИА Новости
Скромный Дюбрюкс не обладал должным авторитетом, чтобы оградить раскопки от непрошеных гостей, пришлось вмешиваться Стемпковскому. Порядок отчасти навели, но ажиотаж от этого меньше не стал. Уже 8 октября в «Одесском вестнике» появилась заметка следующего содержания:
«Спешим известить читателей наших об археологическом открытии, весьма важном даже в такой стране, которая издавна славится сокровищами древности, скрытыми в ее недрах. Солдаты, заготовлявшие для матросских землянок камень в 6 верстах от Керчи, 22 минувшего сентября отрыли, по выборке камня с вершины горы, древнее, из огромных камней складенное здание. Когда проникли во внутренность оного, заметили, что это была древняя гробница. В ней найдено множество различных бронзовых, серебряных и золотых сосудов и вещей, коих некоторая часть самой изящной работы и цены по археологическому достоинству и качеству металла… Никогда еще в сем краю не было сделано подобного открытия в отношении к древностям. Золота разных достоинств содержится в них до 8 фунтов». («Одесский Вестник», номер 88 за 1830 год)
Автором сообщения был один из «любопытствующих» — помощник начальника канцелярии керченского градоначальника, чиновник девятого ранга Дамиан Корейша.
Дюбрюкс составил подробный план склепа, описал расположение предметов, и лишь после этого они были подняты на поверхность и доставлены в дом градоначальника. Такой педантизм был свойственен Дюбрюксу, хотя ни о каких методиках раскопок тогда речь не шла, и подавляющее большинство самодеятельных археологов (а других тогда быть не могло) не утруждали себя подробной фиксацией находок. Но Дюбрюкс был уникальным человеком, он и Стемпковский опередили время и вполне профессионально работали в те времена, когда археология как наука еще не сформировалась.
Счастливчики
А потом наступила ночь. И когда утром Дюбрюкс вернулся к склепу, его глазам предстала удручающая картина: каменные завалы были разобраны, мощные плиты пола вывернуты, не вывезенный погребальный инвентарь исчез. Конечно, всё ценное археологи унесли накануне, но всё же в гробнице кое-что оставалось. Но главное, под одной из плит оказался «тайник», содержание которого досталось грабителям. Позже выяснится, что это было еще одно мужское захоронение с богатым инвентарем.
Осталось загадкой, как такое стало возможно. Стемпковский приказал полицмейстеру оставить на ночь несколько людей, но те стали жаловаться на холод и страх перед потусторонними силами. Дюбрюкс на охране вроде бы не настаивал, то ли считая, что всё ценное уже изъято, то ли надеясь, что местный люд ночью в могилу не полезет. Но здесь работали профессионалы.
Фото: commons.wikimedia.org / Часовня Стемпковского, Керчь
Сегодня их бы назвали «черными археологами» (термин неудачный — к археологии эти гробокопатели вообще никакого отношения не имеют), а в Керчи тех лет их именовали «счастливчиками». Этот промысел возник, когда у обеспеченной российской публики появился интерес к древним артефактам, а раз есть спрос, найдется и предложение. Позже Дюбрюкс выяснил, что бригада «счастливчиков» с самого начала следила за работами, скрываясь за соседними курганами, и как только охрана покинула склеп, сразу проникла внутрь. При себе они имели всё необходимое — фонари, лопаты, ломы и т. д. Интересно, что в последующие ночи, несмотря на то, что вокруг кургана ездил конный патруль, «счастливчики» продолжали свои поиски и успокоились только после того, как обрушившиеся камни свода придавили двоих грабителей.
Дюбрюкса отлично знали все, кто был связан с рынком древностей, и он смог найти участников разграбления. Один из «счастливчиков», местный грек Дмитрий Бавро, был кое-чем обязан Павлу Алексеевичу и согласился конфиденциально рассказать подробности. Более того, удалось даже выкупить у него один из артефактов — великолепную золотую накладку на щит в виде оленя. По просьбе Стемпковского казна заплатила нашедшему ее греку колоссальные деньги — 1200 рублей. Это был своего рода «рекламный ход», с помощью которого власти надеялись побудить остальных грабителей продать свою долю добычи казне, но хитрость не сработала. Часть золота переплавили, что-то разошлись по частным коллекциям, многие вещи оказались за рубежом.
«Пророков нет в отечестве своем…»
Для отчета в Санкт-Петербург Дюбрюкс сделал планы, чертежи и разрезы кургана и склепа, составил полную опись находок и предложил свое мнение по их интерпретации. В частности, он первым предположил, что в кургане Куль-Оба захоронен скифский вождь (царь) или очень знатный воин, и связал находки с трудами Геродота, в которых великий греческий историк описывал обычаи скифов. Эти рассказы многие тогда считали сказками, поскольку, помимо скифов, в них говорилось о людях с песьими головами, амазонках и т. д. Но после находок Дюбрюкса оказалось, что описания «отцом истории» занятий скифов, их быта, одежды, вооружения, погребального обряда и прочего почти точно совпадают с рисунками на сосудах из Куль-Обы.
В то же время расположение кургана в нескольких километрах от столицы Боспорского царства Пантикапея и множество греческих вещей в захоронении свидетельствовали о том, что погребенный имел тесную связь с эллинским миром. Кстати, большинство ювелирных изделий в «зверином стиле» или с изображениями скифов тоже были выполнены греческими мастерами, но с учетом вкусов заказчиков. В целом выводы Дюбрюкса сегодня считаются правильными, современные ученые уточнили лишь датировки двух разновременных захоронений Куль-Обы — разграбленное захоронение под полом относится к рубежу V–IV веков до н. э., а открытое Дюбрюксом тройное захоронение примерно на полвека младше.
Фото: krym4you.com / Царский курган, Керчь, Крым
Известие о сенсационных находках и разграблении склепа пришло в столицу по военным, а не гражданским каналам, что вызвало бурю негодования у императора Николая I. Не то чтобы он боялся, что вещи опять похитят, но непорядок в любом деле претил его натуре. В Керчь и Одессу полетели гневные письма. А между тем Дюбрюксу и Стемпковскому требовалось время для составления описи, обработки и прорисовки вещей, написания отчета. И, в конце концов, нетрудно понять желание ценителей и знатоков древностей подольше насладиться общением с потрясающими артефактами. Но через несколько месяцев все вещи были упакованы и отправлены в Петербург, а сопровождать груз был назначен уже упоминавшийся чиновник Дамиан Корейша.
Как и следовало ожидать, находки произвели впечатление как на академическую общественность, так и на двор, а доставивший их Корейша стал героем дня. То ли ловкий молодой человек так хитро представил дело, то ли государю понравилась его искренняя восторженность, но в столице решили, что главной фигурой на раскопках был именно Корейша. Его повысили в чине, государь даровал ему перстень с бриллиантом со своей руки.
В то же время подробный отчет Дюбрюкса энтузиазма не вызвал — столичным академикам мнение провинциального любителя древностей оказалось мало интересно. Уже упомянутый Оленин и хранитель коллекции древностей Эрмитажа Генрих Карл Эрнст (Егор Егорович) Кёлер раскритиковали отчет, укоряя автора в незнании научной терминологии и… плохом французском языке (Дюбрюкс происходил из региона Франш-Конте, где говорили на ойльском диалекте, который ближе к немецкому). Отчет Дюбрюкса отправился на полку, а вещи украсили коллекцию Эрмитажа.
Поняв, какие ценности таит в себе Причерноморье, государь впервые выделил субсидию на организацию регулярных раскопок с целью пополнения коллекции Эрмитажа. Одновременно Николай приказал усилить контроль и ужесточить наказания за несанкционированные властями раскопки. Этот момент многие ученые считают началом отечественной государственной археологии.
Сосуд из кургана Куль-Оба с изображением скифов / Фото: РИА Новости/Григорий Сысоев
Общее руководство над раскопками на Боспоре было поручено Стемпковскому, что было логично. Но уже в следующем году еще совсем молодой (ему было 43 года) ученый скончался от чахотки, и работы возглавили Корейша и новый директор Керченского музея древностей Антон Бальтазарович Ашик. Дюбрюкс остался в стороне и через несколько лет умер в полной нищете. Ученый, открывший миру Пантикапей, Мирмекий и десятки других памятников, доказавший скифское присутствие в Крыму, при жизни не смог опубликовать в России ни одного труда. Зато в Париже, куда он отправил копию своего отчета по Куль-Обе, его работа с восхищением была принята ведущими специалистами, в том числе такими авторитетами как Рауль-Рошетт и Дюбуа де Монпере.
В 1848 году Ашик опубликовал книгу «Боспорское царство», в которой использовал неопубликованные работы и чертежи Дебрюкса, но не ссылался на автора. Это вызвало возмущение научной общественности и закономерно привело к скорой публикации самого отчета (1854 год в журнале «Древности Боспора Киммерийского»), пусть и в сокращенном виде. После этого ни у кого не осталось сомнений в том, кто же на самом деле был первооткрывателем Куль-Обы и многих других памятников восточного Крыма. Кстати, полное собрание сочинений Дюбрюкса впервые увидело свет только 10 лет назад.
Георгий Олтаржевский
Заглавное фото: РИА Новости/Михаил Джапаридзе
