Глава российского МИДа дал интервью, посвященное отмечавшемуся на днях юбилею МГИМО. Среди прочего его спросили и про написанный им гимн университета. В котором есть такие строчки: «и он нас научил любить Отчизну, и гордость, как и стыд, делить с ней пополам». С гордостью понятно и легко – а вот что со стыдом?
Сергей Лавров ответил честно:
«У каждого человека, который обладает такими свойствами, как порядочность, честность, есть моменты, когда ему бывает не очень по себе от того, что происходит в его стране. Это очень индивидуально и лично... Для меня было несколько таких моментов, и все они связаны с периодом, когда разваливался Советский Союз. Не хочу давать сейчас никому оценку, но это было связано с тем, как целый ряд известных людей повел себя в той ситуации».
В 1991 году Лаврову был 41 год. В 1988 году он вернулся из командировки в Нью-Йорк с поста старшего советника постоянного представительства СССР при ООН и за три года дорос до должности начальника Управления международных организаций МИД СССР. В МИД России он перешел уже в начале 1992 года, после ликвидации Союза, сначала на аналогичную должность, а с апреля стал заместителем министра иностранных дел.
В 1994 Лавров снова уедет в Нью-Йорк – постпредом при ООН, чтобы через 10 лет вернуться в Россию уже в кресло министра. То есть шесть лет, с 1988-го по 1994-й, проведенные им в Москве, пришлись как раз на время самого глубокого кризиса не только нашей страны, но и ее внешней политики. Именно тогда было сдано все, что можно и что нельзя. И понятно, что, говоря о периоде развала СССР, Лавров имеет в виду не просто 1991–1992 годы, но и весь этот тяжелый период.
За эти шесть лет Лавров работал в МИДе при пяти министрах – Шеварднадзе, Бессмертных, Панкине, опять Шеварднадзе, Козыреве (это был уже российский МИД). Через полтора года после его отъезда в Нью-Йорк министром иностранных дел станет Евгений Примаков, и за него Лаврову точно не будет стыдно. А вот остальные министры того смутного времени, за исключением профессионального, но не имевшего влияния Александра Бессмертных, как раз, видимо, и вызывали чувство стыда. Не за них даже, а за державу, интересы которой они или не отстаивали как должно, или просто сдавали ни за что.
Понятно, что до развала СССР Лавров не был в числе людей, определявших внешнюю политику страны. Но он, как член коллегии МИДа, с близкого расстояния мог наблюдать за тем, как СССР идет на уступки по самым разным вопросам.
При Шеварднадзе МИД превратили в обслугу Горбачева.
И хотя дипломаты всегда зависят от политики, вырабатываемой в Кремле первым лицом, именно в конце 80-х – начале 90-х самоуправство Горбачева и прислуживающего ему Шеварднадзе стало абсолютно вопиющим.
Не только двухсторонние переговоры, будь то с американцами или с немцами (об объединении Германии), но и весь внешнеполитический курс СССР приобрел характер капитулянтского. Нет, слова еще говорились правильные, да и сами мидовцы пытались делать все от них зависящее, чтобы отстаивать национальные интересы, вот только само понимание национальных интересов у дипломатов и политического руководства расходилось все больше и больше. СССР сдавал все – сначала Восточную Европу и ГДР, потом Африку, потом (особенно после начала «Бури в пустыне») и арабский мир.
Внешняя политика оказалась заложником внутренней, все больше утрачивая контроль не только над ходом реформ, но и над положением дел в союзных республиках и стране в целом, Горбачев все больше использовал международные дела в качестве инструмента удержания власти внутри страны. Центральный аппарат МИД с отвращением и ужасом наблюдал за происходящим, будучи не в силах ничего изменить.
Когда Лавров говорит о чувстве стыда за поведение «целого ряда известных людей», понятно, что он имеет в виду не только Горбачева с Шеварднадзе, но и того же Вадима Бакатина, ставшего после августа 1991 года шефом КГБ и в декабре передавшего американцам документы о подслушивающих устройствах в посольстве США в Москве. Спецслужбы и МИД всегда работают рука об руку, поэтому предательство в рядах одних всегда бьет и по «смежникам».
Но самое «веселое» началось в 1992 году: если до этого стыдиться можно было в основном непубличных заявления и действий первых лиц (того, как они не держали позицию на переговорах), с распадом СССР уже и публичные заявления стали порой вызывать чувство жгучего стыда. В 1992-м один из российских министров публично высказался в Токио о возможности передаче Японии всех четырех островов Южных Курил. В международных организациях СССР утратил собственную позицию и инициативу, почти автоматически поддерживая западные предложения.
Бывший президент США Никсон потом вспоминал, как тогдашний министр иностранных дел Андрей Козырев говорил ему в Москве, что у России нет национальных интересов, а есть только общечеловеческие.
Отдельная тема – то, как вел себя на международной арене Борис Ельцин. После того, как он переключился с борьбы за власть внутри страны на международную политику, а в МИД пришел Примаков, его поведение стало меняться, Ельцин стал менее уступчивым. Но до этого он успел наговорить многое.
Как, например, в знаменитом выступлении в июле 1992 года в Конгрессе США. Эта речь была преисполнена радости от того, что «коммунистический идол, который сеял повсюду на земле социальную рознь, вражду и беспримерную жестокость, который наводил страх на человеческое сообщество, рухнул». Тогда Ельцин так говорил о внешней политике России:
«Россия привела в соответствие с торжественными декларациями последних лет свою практическую политику в отношении ряда стран. Мы прекратили поставки вооружения в Афганистан, где в мясорубке бессмысленной военной авантюры погибли тысячи граждан России и афганцев. Лишившись внешних подпорок, марионеточный режим в Афганистане рухнул...
И именно Россия раз и навсегда отбросила практику двойных стандартов во внешней политике. Мы не намерены больше лгать ни своим партнерам по переговорам, ни российскому, ни американскому, никакому другому народу. С такой практикой покончено навсегда. Это касается экспериментов с бактериологическим оружием и известных теперь фактов по американским военнопленным, корейскому «Боингу» и многое другое. Этот перечень можно было продолжить. Открываются архивы КГБ и бывшего ЦК КПСС. Более того, мы приглашаем Соединенные Штаты и другие государства к сотрудничеству в расследовании этих темных страниц бывшей империи...».
Сейчас подобные речи объясняют наивностью победивших в России демократов и реформаторов. Мол, они так искренне верили в то, что «все люди – братья» и что только коммунизм мешал нашей дружбе и любви с Западом, что немного погорячились. Но это примитивная ложь, потому что множество людей, как занимавших руководящие посты, так и рядовых, испытывали тогда чувство глубочайшего стыда за то, что происходит с их родиной. За то, что говорят и делают Ельцин и Козырев.
Потому что понимали, что подобное поведение будет восприниматься Западом как капитуляция, как слабость, как признание своей подчиненности. И, значит, приведет лишь к усилению давления на Россию, к тому, что с ней перестанут считаться, ее интересы не будут ни во что ставить. Национальное унижение – вот что тогда переживали многие в России. Часть из них считала, что все погибло и у России нет будущего. Но многие верили в то, что страна и народ придут в себя, соберутся с силами и вернут времена, когда нам не надо будет стыдиться своей страны.
Пётр Акопов
