«Разговор с Дмитрием Медведевым». Интервью пяти телеканалам

Председатель Правительства ответил на вопросы телеведущих Ирады Зейналовой («Первый канал»), Сергея Брилёва («Россия»), Кирилла Позднякова (НТВ), Елизаветы Осетинской (РБК) и Михаила Фишмана («Дождь»).

Стенограмма:

С.Брилёв: Здравствуйте, уважаемые телезрители! От лица медиахолдинга – организатора этой программы приветствую вас в эфире телеканалов «Россия 1», «Россия 24», радиостанций «Вести FM» и «Маяк». В эфире ежегодная программа «Разговор с Дмитрием Медведевым».

Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич!

Д.Медведев: Добрый день! Привет!

С.Брилёв: Дмитрий Анатольевич, Вы хорошо знаете всех моих коллег, но на правах канала-вещателя хотел бы позволить себе задать первый вопрос.

Год был, мягко говоря, непростым. Правительством был разработан«антикризисный план». Но помимо того, что он сыграл свою роль, работает ли он, требуется, конечно, ремарка. Раз в три месяца мы слышим, что дно пройдено, начался подъём. Подъём начинается, потом прекращается, потом начинаются какие-то новые тенденции. Какие у Вас ощущения: работает «антикризисный план», нет?

Д.Медведев: Ситуация действительно непростая, хотя, напомню, последние годы у нас лёгкими и не были. Такова текущая международная ситуация и наша внутренняя ситуация. Если говорить о моих оценках, то могу сказать, что «антикризисный план» сработал. Он позволил нам выдержать наиболее сложный период этого года, и практически по всем направлениям, которые мы для себя наметили в качестве важнейших, этот план принёс результат.

Что я имею в виду? Ведь у нас задача была какая? Остановить падение производства, остановить падение экономики. Сейчас на базе тех данных, которыми располагает Правительство, располагает Министерство экономического развития, я могу сказать, что падение экономики и падение производства приостановлено, и мы исходим из того, что следующий год мы уже будем расти. Это первое.

Второе, о чём бы хотел сказать. Конечно, важнейшей задачей любого «антикризисного плана» является не допустить сползания уровня жизни людей. Насколько это удалось, судить, конечно, нашим гражданам, но всё-таки хотел бы отметить, что мы сумели воплотить в жизнь важнейшие мероприятия, в том числе проиндексировать страховую часть пенсии, причём проиндексировать на всю сумму инфляции. В результате пенсионные начисления, пенсионные выплаты для людей, которые получают пенсию, не обесценились. Это очень важно с учётом того, что на такого рода индексацию в условиях практически экономического кризиса идут очень немногие страны. Мы это сделали.

Третье, о чём хотел бы сказать и что, на мой взгляд, исключительно важно с точки зрения общего состояния дел в экономике. Конечно, это поддержка финансовой системы. Потому что мы можем сколь угодно долго рассуждать о том, что нужно заниматься доходами каждого конкретного человека, нужно стараться индексировать выплаты, но если финансовая система даёт сбой, если банковская система рушится, то всё, тогда труба. Мы нашу финансовую систему поддержали, и банковская система работает нормально. При этом я не могу принять упрёков, которые иногда звучат. Говорят: вы банкам помогли, а банки такие-сякие, у них и денег много, и всего остального. Но если банки несутся в пропасть, если они распадаются, то останавливается вся экономика. Люди, которые помнят кризисные события 1998 года и некоторых других периодов, это отлично знают.

Мы смогли поддержать нашу промышленность и сельское хозяйство. У нас работает целый ряд программ. Ведь куда кризис прежде всего ударил? По наиболее чувствительным сферам, типа автомобильной промышленности. Мы вложили деньги в наш автопром, и сейчас, несмотря на падение… Там есть падение, это правда, но всё-таки оно не такое, как это предполагалось изначально. Сельское хозяйство. Здесь вообще ситуация вполне неплохая, потому что в этом году мы получим от 2,5 до 3% роста сельского хозяйства, и это в условиях, когда у нас есть целый ряд ограничений, прежде всего финансовых. Вот поэтому я считаю, что «антикризисный план» сработал. Отдельный вопрос, надо ли этот план пролонгировать на будущее.

Е.Осетинская: Дмитрий Анатольевич, бюджет следующего года кажется очень оптимистическим, и цена на нефть заложена в него выше на 10 долларов, чем есть сейчас, и инфляция в два раза ниже, чем есть сейчас, и рост против падения. Не кажется ли Вам всё-таки, что это чересчур оптимистичный план? Есть ли у вас план Б и за счёт чего планируется достигать этого сценария, который вы заложили в бюджет?

Д.Медведев: Мне кажется, что по текущим оценкам, исходя из сегодняшнего прогноза… Объясню, почему я говорю именно «сегодняшнего», – потому что в условиях такой волатильности, как говорят экономисты, то есть таких вот движений в развитии экономики, конечно, прогноз у нас многократно менялся. Так вот в условиях текущих оценок и текущего прогноза я считаю, что этот прогноз, этот сценарий вполне реалистичен. Мы действительно можем в два раза снизить инфляцию, практически до 6,4%, как это и предполагается, именно потому что инфляция уже замедлилась. Вы знаете, что в последние несколько месяцев инфляция практически остановилась. Это первое.

Второе. Мы способны выйти на траекторию, может быть, не уверенного, но всё-таки определённого роста экономики. Здесь оценки разнятся, не скрою. У Центрального банка свои оценки, они чуть менее оптимистичны, чем оценки, которые даёт Минэкономразвития. Но даже самые пессимистичные оценки дают около нуля, а относительно оптимистические оценки роста экономики – где-то под 1%. Это неплохо в условиях того, что, напомню, мировая экономика тоже растёт не очень быстрыми темпами. В европейской зоне рост 1,5%, причём это средний рост, некоторые экономики падают. Но у наших партнёров, например таких близких партнёров, как Бразилия, рецессия уже 18 месяцев идёт. Очень серьёзное замедление в китайской экономике, то есть это всё ещё и отражение международных процессов. 

Поэтому, безусловно, мы исходим в настоящий момент из реалистического сценария. Но мы были бы плохими управленцами, если бы не имели, как вы сказали, плана В и даже плана C, если потребуется для такой ситуации. Конечно, цены на нефть не радуют. Мы с вами недавно как раз обсуждали этот вопрос. Действительно, если говорить о текущем тренде цен на нефть, то он, может быть, самый низкий за последние 17 лет. Я напомню, что происходило в последние годы. Ведь от максимума, который был ещё совсем недавно, буквально несколько лет назад, когда цены достигали 150 долларов за баррель, мы спустились сейчас на уровень нефтяных цен в районе 37–38 долларов за баррель. Я имею в виду цену Urals, а не цену Brent, которая обычно у нас фигурирует во всяких разных табличках и на наших компьютерах. Так вот, если сопоставить эту цену на нефть с ценой 1998 года, когда был абсолютный минимум – около 9 долларов за баррель, я имею в виду минимум уже российского, не советского периода, то покупательная способность доллара к тому периоду практически в три раза изменилась. То есть мы можем считать, что мы сейчас находимся на самых низких нефтяных ценах за последние практически 20 лет.

Конечно, плохо, что наша экономика в такой степени зависит от нефти, но такова её структура и не мы её формировали. Она формировалась лет 60 последних, и за пять-десять лет это не делается, изменения таким образом. Поэтому если потребуется, если будут тяжёлые события, если будет продолжаться совсем негативный сценарий на углеводородном направлении, на нефтяном и на газовом треке, нам придётся вносить коррективы, и в этом смысле позиция Правительства будет абсолютно реалистична.

М.Фишман: Дмитрий Анатольевич, раз зашла речь о ценах на нефть. Понятно, что в условиях сокращения доходной части бюджета приходится резать и бюджет в целом. Но у меня вопрос про структуру бюджета, потому что в течение последних нескольких лет мы наблюдаем за значительным ростом (относительным) военных расходов на фоне снижения расходов социальных. Речь идёт об образовании и о здравоохранении. Хочется, чтобы Вы это прокомментировали. Идёт ли речь о, если угодно, смене приоритетов в этом смысле?

Д.Медведев: Михаил, у меня несколько иные ощущения. Мы действительно в какой-то период пошли на увеличение расходов на оборону. Это так. Причём это было сделано уже практически пять лет назад, и я считаю, что мы не просчитались, что мы сделали это абсолютно правильно, потому что к тому времени, к сожалению, состояние нашей техники военной, да и, собственно, состояние Вооружённых Сил, было существенно ниже требований. Сейчас мы подтянули эти расходы до мирового уровня, и у нас есть задача – переоснастить вооружениями новыми, новой военной техникой к 2020 году наши Вооружённые Силы практически на 70%. И эта задача будет выполнена, никаких сомнений быть не может. Почему? Потому что вопросами безопасности, вопросами обороноспособности ни одна страна жертвовать не может, даже самая маленькая. Самая, может быть, небольшая по населению и по территории страна обязана планировать значительные средства на оборону и безопасность. А что говорить о нашей стране? Мы самая большая, самая крупная в мире страна, с самой протяжённой границей. Если у нас не будет нормальных Вооружённых Сил, у нас просто страны не будет. Это, по-моему, очевидная вещь.

Но я сейчас говорю об этом не ради того, чтобы сказать, что мы нарастили расходы на безопасность и Вооружённые Силы и это наш главный приоритет, основной приоритет, а всё остальное подчинённо этому. Это была бы однобокая позиция. Действительно, в какой-то момент это нужно было сделать.

Что касается социальных расходов. Давайте признаемся прямо и откровенно: за последние 15 лет у нас был опережающий рост социальных расходов. Да, сложились для этого предпосылки – экономические предпосылки: цены на нефть стали высокими, мы могли больше тратить. В результате мы очень сильно расширили объём социальных обязательств, очень сильно. Достаточно вспомнить зарплаты, пенсии конца 1990-х годов, даже привязанные к иностранной валюте, и сегодняшние – это совершенно разные цифры. И мы ничего не снизили. Ничего не снизили! Ни от одного социального обязательства не отказались. Поэтому социальный бюджет в этом смысле развивался практически по тому же сценарию, что и бюджет Министерства обороны.

Вы сказали про отдельные сегменты: образование, здравоохранение. Я, естественно, понимал, что вы меня об этом спросите. Знаете, я вчера специально посмотрел по цифрам, поговорил ещё раз с коллегами-министрами. Бюджет системы образования – и федеральный, и консолидированный – практически неизменен. Он, может быть, меняется на одну десятую от размера ВВП в сторону снижения. Практически неизменен. Бюджет здравоохранения на следующий год – и федеральный, и консолидированный – растёт. Немного совсем, это тоже десятые доли ВВП, но он растёт, не снижается. Поэтому вопреки почему-то существующей позиции или даже мифу какому-то, что у нас социальные расходы падают, а расходы на вооружение растут, это не так. Наши социальные расходы стабильны, и они не падают.

Другое дело, что, если бы нам позволяли условия, обстоятельства, может быть, мы бы их нарастили. Для этого возможности сейчас нет. Но хочу ещё раз подчеркнуть: и в отношении образования, и в отношении здравоохранения приоритеты остаются прежними, расходы остаются теми же, что и в этом году.

К.Поздняков: Дмитрий Анатольевич, я хотел продолжить тему здравоохранения, здоровья нации. С одной стороны, вроде бы мы стали делать больше высокотехнологичных операций – это несомненный плюс. С другой стороны, в прессе появляется достаточно много данных со ссылкой на некие ведомственные исследовательские институты типа минфиновских о неких планах по введению норм на проведение осмотров врача, вызов скорой помощи. Мол, всё, что свыше нормы, будет за деньги. Это что? Кто-то покушается на святое, на бесплатную медицинскую помощь?

Д.Медведев: На святое никто не покушается. Кто будет покушаться, по рукам дадим и по другим частям тела.

К.Поздняков: Им уже придётся обращаться.

Д.Медведев: Им уже придётся обращаться, совершенно справедливо, за медицинской помощью. Но, конечно, мы должны понимать, как эти деньги расходуются, поэтому нормирование должно быть обязательно. Ведь бесплатная для человека помощь только на первый взгляд бесплатная. Естественно, она складывается из того, что называется национальным богатством, за счёт тех налогов, отчислений, которые платят все – и физические, и юридические лица, и она должна правильно расходоваться, эта часть бюджета.

Поэтому мы ввели гарантии бесплатной медицинской помощи. Что это означает? Что каждому человеку гарантирован определённый набор медицинских услуг. И эти гарантии должны свято соблюдаться. Там, где их пытаются обрезать, – это действительно недопустимо, и это требует вмешательства и властей, я имею в виду исполнительной власти, и правоохранительных органов. Это, безусловно, так.

Но мы должны следить за тем, чтобы эти гарантии соответствовали современным требованиям. Вот вы упомянули высокотехнологичную медицинскую помощь. Я, конечно, не могу тоже об этом не сказать. Я когда-то, может быть, вы помните, занимался национальными проектами, один из них касался здравоохранения.

Что мы тогда сделали? Мы впервые за вообще всю современную историю России стали делать нормальные бесплатные высокотехнологичные операции на современном оборудовании. Так вот с тех пор объём таких операций увеличился раз в десять. Причём всё это мы нарастили за последние, наверное, семь-восемь лет, и теперь целый ряд высокотехнологичных медицинских манипуляций, вмешательств проводится бесплатно, причём очереди нет, не по всем, конечно, видам операций, но по целому ряду даже очереди нет. Я считаю это очень существенное, просто кардинальное изменение в системе здравоохранения, потому что одно дело – просто за лекарства заплатить (это так или иначе всё равно люди делают), а другое дело – заплатить за высокотехнологичную медицинскую помощь (это страшно дорого). Во всём мире это делается, как правило, за счёт системы обязательного медицинского страхования или добровольного медицинского страхования. Но мы пока идём в основном, естественно, за счёт системы обязательного медицинского страхования. Эта система очень неплохо работает. Значительная часть наших людей стала делать такие операции в России, а не ездить за границу, потому что за границей и дороже, и всякие другие проблемы существуют. Вот это нужно сохранить обязательно.

Обратите внимание, что Президент в своём Послании специально об этом сказал: что до тех пор, пока не заработает в полной мере, полноценно система обязательного медицинского страхования в части, касающейся высокотехнологичной медицинской помощи (там нужно некоторые распорядительные решения принять и просто запустить определённые экономические процессы), мы вынуждены будем эти операции по так называемой ВМП финансировать прямым счётом из бюджета. Просто брать деньги из бюджета и давать. Я считаю, что это лучшая гарантия того, что медицинские услуги будут доступны населению.

Проблем в системе здравоохранения полно. Есть и услуги, которые должны быть бесплатны, но за них деньги тянут. Поборы, взятки – это есть, это всё мы понимаем и видим. Но это наша общая задача – с этими процессами справиться. Это задача и исполнительной власти, и правоохранительных органов, и самих людей. Они должны понимать, что чем больше они идут на поводу у таких запросов, тем более развращённой становится система.

Жаловаться нужно, говорить о том, что за элементарную медицинскую операцию или за элементарную медицинскую услугу с нас тянут деньги.

К.Поздняков: Жаловаться кому, куда?

Д.Медведев: Ну куда жаловаться? Естественно, в вышестоящие органы. Это отделы, управления здравоохранения в регионах. О том, что конкретный врач или конкретная поликлиника, конкретная больница пытается коммерциализировать эти услуги. Поможет, не сомневайтесь.

И.Зейналова: Дмитрий Анатольевич, Министр Силуанов на заседании Совета Федерации заявил, что следующий год будет последним, когда Правительство сможет воспользоваться резервным фондом для компенсации дефицита бюджета. Не тревожно?

Д.Медведев: Определённую тревогу слова Силуанова должны внушать, но мы разумные люди и адекватные. Задача Министерства финансов – в известной степени нагнетать страхи и сгущать краски. Напрямую говорю об этом. Почему? Потому что если не Министерство финансов это делает, то не сделает никто. Министерство финансов – это последний рубеж, поэтому любой министр финансов, как бы ни была его фамилия, обязан всегда драматизировать ситуацию. И это правильно.

Что касается наших резервов. Давайте по-честному признаемся, мы для чего их создавали? Мы их создавали для того, чтобы при такой ситуации, как сложилась сейчас, их тратить, а не просто сидеть вот так вот и говорить: «Ну да, ну тяжело, но тратить не будем. Сожмёмся ещё больше, откажем себе во всём и тратить резервы не будем». Ну зачем нам такая позиция? Мы их, естественно, тратим, но тратим разумно. Мы рассчитали: действительно, эти резервы конечны, но если события будут развиваться на основании тех прогнозов, которые мы имеем, эти резервы позволят нам пережить наиболее сложный период в нашей экономике. Это первое.

Второе. Как только возникает возможность (а такие возможности даже в течение этого года были), резервы надо пополнять. У нас довольно высокая волатильность курса рубля, как только возникают возможности, Центральный банк докупает валюту – по сути, занимается резервированием. Мы и дальше это будем делать, поэтому задача Правительства, задача грамотного Правительства, – а я считаю, что у нас именно такое Правительство, – заключается в том, чтобы, с одной стороны, резервы расходовать, а с другой стороны, не допустить ситуации, когда мы окажемся с пустыми карманами. И вот на страже этого стоит господин Силуанов.

И.Зейналова: И пугает нас.

Д.Медведев: И пугает нас.

К.Поздняков: Когда он говорит о том, что нам придётся когда-нибудь встать перед выбором – либо новые налоги вводить, либо урезать социальные расходы, он просто нас так немножко пугает?

И.Зейналова: Тот самый плохой парень.

С.Брилёв: А давайте вот по налогам конкретно.

Д.Медведев: Во-первых, Ирада, вы правы. В Правительстве должны быть и плохие, и хорошие парни. Мы все роли заранее распределили, сомнений нет. Вот я хороший парень.

С.Брилёв: Ой, а можно хорошему парню задать вопрос, Дмитрий Анатольевич? В частности, про налоги, коль мы о них заговорили. Ну чем заканчиваются истории с налогами на элитное жильё и на роскошь, мы на примере господина Депардье знаем: он переехал в Российскую Федерацию.

Д.Медведев: И не только он.

С.Брилёв: И приезжают они, в частности, из-за 13-процентного налога. И вот тут вопрос не от богатых, а от среднего класса, который, конечно, с некоторым трепетом следит за иными думскими дискуссиями, особенно в левой среде, о том, чтобы, возможно, ввести прогрессивную шкалу, уйти от 13%. Как Вы к этому относитесь?

Д.Медведев: Сергей, а вот вы себя средним классом почитаете?

С.Брилёв: Да.

Д.Медведев: Вы вот как относитесь к тому, чтобы ввести «прогресс»?

С.Брилёв:Вы меня ставите в странную ситуацию. Я ни разу в выборах не участвовал и не собираюсь, а Вы меня заставляете дать политический ответ. Плохо я отношусь к этому. Я считаю, что 13% должно остаться.

Д.Медведев: Ну понятно. Я на самом деле вчера среди своих коллег-министров тоже провёл мини-опрос по поводу нашей налоговой системы, понимая, что мы об этом будем разговаривать, в том числе, может быть, даже выйдем на этот вопрос – по прогрессивному налогообложению. Я считаю, что, во-первых, 13-процентный налог подоходный, который мы ввели в 2000 году, – это, может быть, то, что нам удалось на 100%. Нам – я имею в виду в данном случае власть, которая существует с 2000 года: Президенту Путину, Правительству и другим властям, которые впоследствии этим всем занимались. Этот налог вывел нас в совершенно другую лигу. Вспомните, как в 1990-е годы платились деньги (здесь все в 1990-е годы работали, отлично это помнят): деньги, естественно, значительная часть денег, платились в конвертах. После перехода на 13-процентный уровень серая зона практически ушла, все налоги платятся (я имею в виду подоходный налог). Выгоднее платить, чем не платить. Ну зачем же нам резать курицу, которая нам несёт такие золотые яйца?

Да, существует точка зрения, многие левые партии этой точки зрения придерживаются, что прогресс необходим. Вопрос в чём? Вопрос в готовности нашего общества к прогрессивному налогообложению и готовности нашей налоговой системы. Ведь прогрессивное налогообложение имеет плюсы, потому что оно как бы более справедливо уравнивает шансы всех, кто принимает участие в делёжке общественного пирога, тех, кто участвует в формировании налогов, и тех, кто пользуется потом общественными фондами. Так вот, для того чтобы собрать прогрессивный налог, требуются существенно бóльшие затраты на администрирование. Нам просто придётся тогда всех заставить подавать декларации, пусть даже в электронной форме. Даже если у тебя совсем небольшая зарплата, тебе придётся подавать декларацию и с одного места работы, и с другого места работы. Это существенно всё усложнит.

И наконец, последнее, на мой взгляд. Есть страны, где неуплата налогов является тягчайшим преступлением. У нас нет пока этого, как во многих странах, где не заплатить подоходный налог или какой-то другой налог является просто невозможным.

Поэтому было принято решение (оно было поддержано Президентом) о том, что мы в ближайшие годы налоговую систему не трогаем вообще и 13-процентный подоходный налог не трогаем в частности.

И наконец, самое последнее. Для того чтобы всё-таки те, кто получает больше, каким-то образом своими доходами делились… Ведь доходы для чего нужны? Редко кто просто сидит на своих капиталах и никуда их не вкладывает. Обычно это приобретение недвижимости, автомобилей. Так вот, у нас теперь дорогая недвижимость и дорогие автомобили облагаются по повышенной ставке. И тот, кто приобретает дорогую недвижимость, всё равно частью своих доходов будет делиться. Я думаю, что в настоящий момент это оптимальный подход. А что будет через пять-семь лет, поживём – увидим.

К.Поздняков: Может быть, затронем вопрос экономии? Причём экономии такого толка... Наверное, вопрос народный будет абсолютно, поскольку именно в народе ходят легенды о том, что у чиновников, в том числе бывших, какие-то невероятные льготы, что все эти льготы съедают бюджет, что расходы на госаппарат, несмотря на заявленные решения о том, что они сокращаются, тем не менее растут в ущерб другим программам. Здесь есть что ужать? И правильно ли такое ощущение?

Д.Медведев: Есть что ужать, и ощущение правильное. Ощущения должны в данном случае заключаться в том, что расходы на государственный аппарат у нас раздуты. Государственный аппарат вообще такая субстанция… Как только отворачиваешься в сторону, у него есть свойство сразу же расширяться. Он живёт по известным управленческим законам. На моей памяти (а я уже достаточно давно на государственной службе) мы многократно принимали решения о сокращении госаппарата, и дело не в том, что мы их не проводили в жизнь. Мы их проводили в жизнь, но потом проходит полгода, год – нужно добавить сюда. Новая задача, новая функция появилась – давай туда дадим. Или же принять решение по закупке новой техники, ещё чего-то. В результате эти расходы растут. Я считаю, что любое правительство в любой стране регулярно должно принимать решения о сокращении расходов на государственный аппарат, отсекать лишнее.

Плюс у нас ещё есть некоторые традиции, которые сформировались и в советский, и в постсоветский период. Скажем прямо, наши чиновники привыкли ездить на более дорогих автомобилях, например, чем чиновники в других странах, это так. Не думаю, что это правильно. Если у тебя есть доходы, покупай личную машину и катайся себе в удовольствие, но государственные машины должны быть нормального среднего класса, не эксклюзивной линейки.

Мы приняли решение сократить наши министерства, которые относятся к правительственному блоку. По силовикам – это, во-первых, отдельное решение, оно принимается Президентом, это связано с безопасностью, хотя там тоже есть решения. Так вот, по правительственному блоку мы приняли решение сократить аппарат приблизительно на 10%, начиная со следующего года. Это не в первый раз, просто потому, о чём я только что говорил. Мы это решение, естественно, доведём до конца.

Кроме этого сокращается целый вид расходов на содержание государственного аппарата, принимаются решения по другим направлениям, включая, кстати сказать, даже вопросы пенсионного обеспечения и отпусков госслужащих.

В какой-то момент мы тоже так собрались, и я обратил внимание.

Говорю: коллеги, посмотрите, у нас государственные служащие отдыхают больше, чем другие категории населения. Давайте, так по-честному скажем: у нас существенно более вредная работа? Можно по-разному к этому относиться. Работа сложная, но считать, что вот здесь есть какая-то особая специфика и государственные служащие должны отдыхать, например, больше, чем другие бюджетники, – я не вижу здесь такой специфики, скажем прямо. И мы решили сократить отпуска. Наверное, кто-то из моих коллег госслужащих нам за это спасибо не сказал, но вообще-то это справедливо. Я считаю, что это правильно.

Ну и по поводу регионов. Потому что я сейчас удар, что называется, на себя принял, теперь в отношении регионов. По регионам действительно существует решение о выплате всяких разных бонусов и о содержании государственного аппарата – бывших высших должностных лиц за счёт местных региональных бюджетов. Это дело региона. Вот я считаю, что регион должен по-честному признаться своим гражданам, то есть региональные руководители. Если они считают, что у них совершенно выдающийся был руководитель региона, нужно выйти и по-честному сказать: мы хотим ему оставить пожизненное содержание, машину, дачу. И пусть люди на это отреагируют. Если они скажут: да, мы считаем, что он очень многое сделал, – пусть остаётся. Но если всё-таки люди против этого, то тогда такие льготы должны быть сокращены, потому что эти льготы, естественно, идут за счёт бюджета. Мы по этому дадим регионам рекомендацию. Я, кстати, вчера эту тему обсуждал с коллегами, которые экспертизой занимаются по линии нашего Народного фронта, они довольно давно это ковыряют. Думаю, что абсолютно правильно, потому что здесь нужно навести порядок, но подчёркиваю: это нужно диктовать не из Москвы, это должен делать не Президент и не Правительство, а пусть сами региональные власти возьмут на себя смелость, выйдут и скажут: хотим сохранить или хотим снять. Вот тогда это будет нормально.

И.Зейналова: Да, вредное производство. Пусть решают, конечно, сами. Я снова про денежки. В прошлом году мы с Вами встречались…

Д.Медведев: Меня всегда про денежки спрашивают, Ирада.

И.Зейналова: А я прямо про большие денежки. В прошлом году мы с Вами встречались, доллар бил, как Вы помните, рекорд. Была невероятно, даже психологически, тяжёлая ситуация.

Д.Медведев: Это правда.

И.Зейналова: На этой неделе снова порадовать нечем. Причём всё понятно, конец года… Но доллар снова под 70. Это предел? И для Правительства какой курс является комфортным для формирования бюджета, для развития экономики? Чего ожидать?

Д.Медведев: Ирада, вы очень правильный вопрос затронули, и очень хорошо, что вы вспомнили нашу годичной давности беседу за этим же столом. Действительно, тогда, скажем честно, настроения были гораздо более тревожные у всех, даже у членов Правительства и, естественно, представителей Центрального банка. Мы, конечно, понимали, что этот процесс не может быть бесконечным, но это самое курсовое дно и границы коридора всё равно нужно было нащупать. Всё стабилизировалось. Действительно, рубль перешёл к совершенно новому состоянию, он находится теперь у нас в свободном плавании. И это хорошо, потому что никто не диктует, каким рублю быть. Как только диктуешь, это означает, что курс дутый, а если курс дутый, он в любой момент может рухнуть. И в советский период это было, и в постсоветский период. Поэтому у нас рубль плавает. Но, что скрывать, он у нас очень сильно подвязан под нефтяные доходы и очень сильно подвязан под цену нефти. Я только что об этом говорил. 

Хочу, правда, сказать, что у нас цены на нефть, действительно, в этом смысле сейчас находятся на самом нижнем уровне, поэтому мне представляется, что всё-таки и котировки рубля сейчас из-за этого сползли вниз. И вряд ли, если будет некоторый отскок по нефтяным ценам, эти котировки останутся на текущем уровне. Хотя прогнозы – дело неблагодарное. Тем не менее любое увеличение цен на нефть сказывается на курсе рубля, и люди к этому приспособились. Поэтому в прогноз и бюджет следующего года мы заложили усреднённый курс порядка 63 рублей за один доллар. По всей вероятности, где-то в этих границах рубль будет держаться. Но очевидно, что на состоянии рубля будут сказываться разные факторы. 

Помимо нефтяных цен, я напомню, что мы уже достаточно давно находимся в условиях, когда крупнейшие экономические страны, важнейшие финансовые рынки для нас закрыты. То есть мы живем только за счёт собственных источников развития. Это плохо, но это и хорошо, потому что мы впервые познали цену собственных экономических возможностей. Ведь как мы себя вели? Мы – я имею в виду власти в стране в 1990-е годы, да и в нулевые годы. Если что, мы сразу же обращались к западным заимствованиям, причём это делали в основном коммерческие институты (банки, крупные коммерческие компании), и за счёт этого пополняли дефицит ликвидности, получали валютные источники для заключения контрактов импортных и так далее. Сейчас ничего этого нет, но мы продолжаем жить, мы даже развиваемся. Мы живём хуже, наверное, чем хотели бы жить – это правда. Но, с другой стороны, мы теперь понимаем внутренние ресурсы российской экономики. Наша экономика, и это, действительно, медицинский факт, доказала свою самодостаточность. Скажем прямо, не каждая страна имеет самодостаточную экономику, некоторые страны не способны прожить без внешней помощи, но наша страна, безусловно, способна жить и развиваться даже в таких условиях, хотя ничего хорошего в этом нет.

М.Фишман: Звучит, конечно, обнадёживающе, но я продолжу про деньги. Вы сказали не без гордости, что Правительство сдерживает обязательства по страховой части пенсии. Прекрасно, но уже в течение второго года принимаются решения о замораживании накопительной части, с одной стороны, тем самым подрывается доверие к самой идее личных накоплений на старость, если угодно, под которой государство вроде как подписывалось. Это с одной стороны. С другой стороны, у нас постоянно в последнее время обсуждается вопрос повышения пенсионного возраста. Представляется, что эти два вопроса связаны. Есть экономисты, которые утверждают, что это и необходимо, и неизбежно, и в этом смысле хочется понять, какой у вас план. Что и в части накопительных пенсий, и в части повышения пенсионного возраста? Что вы будете делать?

Д.Медведев: Я вот что хочу вам сказать по поводу первой и второй части вопроса. Считаю, что они если и связаны, то всё-таки очень опосредованно. Про накопительную часть. Мы действительно несколько лет подряд принимаем решение о том, чтобы заморозить эту самую накопительную часть или накопительный элемент. Страдают ли при этом интересы людей, которые вошли в накопительную систему? По этому поводу есть разные точки зрения. Я озвучу ту, которая мне кажется абсолютно справедливой: не страдают, потому что ни на общем объёме денег, которые будут получать люди в случае выхода на пенсию, ни на текущем исполнении пенсионных обязательств заморозка вот этого самого накопительного элемента не сказывается. Более того, мы весь накопительный ресурс практически распределяем через распределительную часть, через нормативную часть пенсии, и люди получают всё, что должны получать. То есть и сейчас они получают полную пенсию, и в будущем они будут её получать. 

Да, это тоже вынужденная мера, конечно, происходит это не от хорошей жизни. Связано это с двумя моментами. Момент номер один: нам сначала необходимо было подготовить сами пенсионные структуры, которые занимаются управлением соответствующей части накоплений, то есть эти самые негосударственные пенсионные фонды, чтобы они вошли, как принято говорить, в систему страхования, чтобы они были прозрачны, понятны, чтобы там жуликов было меньше. Там, к сожалению, их хватало. И вторая причина сугубо финансовая. Действительно, нам сейчас нужны деньги для развития. Это приблизительно 345 млрд рублей, которые мы сможем использовать для решения текущих неотложных задач, в том числе, может быть, и антикризисных.

Это временная ситуация. Я специально лично сказал, глядя на своих коллег по Правительству, что мы приняли решение не отказываться от накопительной части пенсии и от существующей системы пенсионирования, потому что пенсионная система в целом должна быть стабильна. Мы пообещали в начале нулевых годов, что будут два элемента, – мы должны их сохранить. В этом смысле никакого пересмотра не произошло.

Теперь в отношении пенсионного возраста. Это более сложная тема. Первое, о чём бы хотел сказать: пока никаких решений не принято. Идёт общественная дискуссия, она известна любому человеку. Смысл её заключается в том, когда целесообразно выходить на пенсию с точки зрения конкретного человека и интересов государства.

Я всё-таки напомню, как складывалась наша система пенсионного обеспечения, включая возраст выхода на пенсию. Этот возраст был установлен в 1932 году. Когда я выступал в Государственной Думе, я посмотрел на статистику и обомлел: средняя продолжительность жизни в нашей стране в 1932 году была 35 лет. Это было связано с голодом, с гражданской войной и так далее, но тем не менее.

35 лет была продолжительность жизни, 55 для женщин, 60 лет выход на пенсию. Вот из чего исходил тогда законодатель. С тех пор, слава богу, у нас существенно изменилась ситуация, и за последние годы у нас продолжительность жизни довольно серьёзно выросла. Я считаю, что это, кстати, наше большое достижение. Оно, может, не такое, как в Японии или скандинавских странах, но всё-таки. У нас женщины вообще молодцы, уже живут в среднем приблизительно на семь лет дольше, чем это было буквально восемь лет назад, около 76 лет. Мужчины, конечно, поменьше живут ввиду вредных привычек, но тоже живут существенно дольше, чем это было ещё 10 лет назад. И это хорошо. Поэтому если будут ещё за своим здоровьем следить, то выйдут на приблизительно такую же среднюю продолжительность жизни, как у наших дорогих женщин.

Это очень хорошо, это результат нашей работы по медицинской линии, отказа от целого ряда вредных привычек, результат занятий спортом, ну и, конечно, медицина. Поэтому мы сейчас уже вправе поставить перед собой этот вопрос: когда люди могут выходить на пенсию? Но ответа на этот вопрос нет. Нужно провести дополнительные консультации, нужно поговорить и с экспертными кругами, и просто с самими людьми посоветоваться, потому что приоритеты у всех очень разные. 

Проиллюстрирую на одном примере. Говорю об этом, потому что тоже сам этим специально занимался. Выход на пенсию чиновников. Вот когда мы эту идею обсуждали, все были почему-то уверены, что чиновникам только скажи: выходи на пенсию в 65, и они будут хлопать в ладоши. Ничего подобного. Часть людей, часть должностных лиц сказала: да, мы хотели бы работать как можно дольше (причём это не зависит от должности), часть людей сказала: нет, мы хотели бы уйти раньше, заниматься внуками, огородом, на дачу ездить и так далее. То есть это набор приоритетов. Но мы всё-таки приняли решение увеличить продолжительность трудового стажа для государственных служащих до 65 лет, но сделать это постепенно. Я считаю, что в постепенности как раз и есть рецепт увеличения общей продолжительности трудовой деятельности в нашей стране.

М.Фишман: Смысл моего вопроса скорее был таков: не слишком ли медлит, возможно, Правительство с этой назревшей мерой?

Д.Медведев: Это зависит от точки отсчёта. Те, кто придерживается более либеральных взглядов на экономику, говорят: давайте быстрее. Те, кто придерживается более консервативных позиций в этой части, говорят: давайте медленнее. Понимаете, я считаю, что здесь нельзя ни торопиться, ни, с другой стороны, опоздать. Конечно, если бы мы сейчас приняли решение, то для бюджета это было бы очень существенной поддержкой. Но давайте задумаемся: люди к этому готовы? Я в этом не уверен.

Поэтому мы должны сделать так, чтобы все люди осознали свои жизненные приоритеты, чтобы они решили, как им поступать, чтобы выбрали для себя модель поведения после 55 или 60 лет: работают они или не работают. Ведь недаром мы совсем недавно также рассматривали вопрос, как платить пенсию тем пенсионерам, которые работают.

Напомню, в советские времена такие люди никогда не получали пенсию. Человека ставили в такие условия: или ты получаешь пенсию, или идёшь и зарабатываешь деньги на работе. Причём под это подводилось вполне серьёзное юридическое и экономическое обоснование. Что такое пенсия? Это, по сути, выплата в связи с утратой трудовой функции, возможности трудиться. Если у тебя трудовая функция не утрачена, за что тебе платить пенсию? Такова была позиция наших предшественников, которые, кстати, олицетворяли левые взгляды, левые, подчёркиваю. Мы на это не пошли: у нас люди сейчас получают и пенсию, и зарплату. Единственное, чего мы не сделали, – мы не проиндексировали соответствующую часть пенсии тем, кто работает,  но мне кажется, что в нынешних условиях это абсолютно справедливо.  Поэтому это зависит от точки отсчёта. И я думаю, что в ближайшие годы, нам нужно будет, посоветовавшись с людьми, это решение принять.

С.Брилёв: Дмитрий Анатольевич, по принципу «да-нет», я не пытаюсь сорвать, что называется, наш хронометраж, но существующие пенсионеры в следующем году получат повышение пенсии в очередной раз, да? Всё нормально?

Д.Медведев: Конечно.

С.Брилёв: Это останется в планах.

Д.Медведев: Если говорить о пенсионерах, то позиция такая. Те, кто не работает, естественно, имеют право на пенсию и на индексацию этой пенсии. Эту индексацию мы будем проводить, скорее всего, в два этапа, в зависимости от экономического положения дел в стране. Есть уже нормативная индексация и возможна индексация по итогам работы за I квартал. Эта позиция, которую мы, кстати, определили с «Единой Россией», и считаю, что она абсолютно справедлива, корректна и соответствует экономическому состоянию дел в обществе.

С.Брилёв: И неприкасаема.

Д.Медведев: Что касается работающих пенсионеров, то они и работают, и получают пенсию, но их пенсия не индексируется именно потому, что они работают. Я считаю, что это тоже справедливо, потому что если они находят силы для работы, то уж во всяком случае вот эти небольшие суммы индексации им не настолько нужны.

Е.Осетинская: Дмитрий Анатольевич, жители Крыма платят довольно высокую цену за то, что они оказались гражданами России. Последние события показали, что Крым по-прежнему находится в изоляции, и, по сути, системы жизнеобеспечения находятся отдельно от Российской Федерации. Когда эта ситуация будет ликвидирована и как? И главное, сколько это будет стоить и кому?

Д.Медведев: Елизавета, я думаю, если мы спросим у жителей Крыма, платят ли они слишком высокую цену за интеграцию с Россией, то абсолютное большинство крымчан скажет, что они готовы даже большую цену заплатить, лишь бы не возвращаться в тот бардак, в котором они были ещё буквально совсем недавно.

Е.Осетинская: Я думаю, это зависит от способа проведения опроса.

Д.Медведев: Знаете, как ни спрашивай, человек на уровне первой реакции всё равно вам ответит. Я не говорю про манипуляции, я говорю просто об обычном вопросе, который задаёшь обычному человеку в Крыму. Я такие вопросы обычным людям задавал, людям, которые, что называется, на улице встречаются.

По поводу интеграции. Вообще-то Крым в российское правовое и экономическое пространство уже интегрирован. Ровно поэтому мы прекратили работу Министерства по делам Крыма, перешли на другую форму управления. Крым является неотъемлемой частью Российской Федерации и в правовом, и в экономическом смысле. Там выплачиваются все пенсии, пособия. Там существует, действует российское правовое поле, которое, на мой взгляд, гораздо более совершенно, чем то, которое было там.

Но Крым действительно уязвим по двум причинам. Это колоссальное недофинансирование в последние, может быть, 20 лет, а если говорить прямо, вообще, может быть, даже послевоенного периода. Крым, который ещё 100 лет назад был жемчужиной, действительно в советский период всё-таки развивался не так, как все мы хотели бы. Последние 20 лет – ещё хуже. Поэтому там есть проблемы, которые обострились ввиду известной позиции руководства Украины. 

Что бы там ни говорили украинские правители, то, что произошло со светом, иначе как геноцидом не назвать. Это совершенно хамская, абсолютно такая отмороженная, как говорят в народе, позиция, когда социальные учреждения, людей, которых, кстати, украинские власти даже почитают за своих (говорят: «Там наши люди, и вообще Крым должен вернуться»), отрезали от энергоснабжения. Как это назвать? Свинство просто, по-другому никак не назвать. Но мы, естественно, к этому готовились, скажем прямо. Заранее готовили и дизели, и резервные системы энергоснабжения, поэтому там коллапса не случилось. И даже в самый напряжённый период энергопитание социальным учреждениям ‒ учреждениям здравоохранения, социального обслуживания ‒ было обеспечено. Совсем недавно состоялся запуск первой нитки энергоснабжения. Скоро мы подключим вторую нитку из первой очереди, а в мае – ещё две. В результате получим 800 МВт. Это полностью закроет проблемы Крыма.

Но и на этом мы, естественно, не остановимся. В планах есть сооружение к 2018 году двух новых электростанций – в Севастополе и в Симферополе. В этом случае Крым станет не энергодефицитным, а энергоизбыточным регионом. Поэтому в целом там совершенно нормальная в этом плане ситуация.

И наконец, последнее: всё это, конечно, в деньгах не измеряется. Я возвращаюсь к тому, с чего начал. Это совершенно другая история, и вы отлично знаете, с каким энтузиазмом она была принята в российском обществе, российскими людьми.

Е.Осетинская: Мой вопрос как раз был скорее об экономической составляющей этого процесса. Во сколько обходится всё это?

Д.Медведев: Теперь в отношении того, насколько всё это дорого. Это недёшево, конечно, это недёшево.

Я в Крыму бывал в предыдущие годы по приглашению крымских, украинских руководителей и скажу совершенно искренне: мне хотелось как можно скорее оттуда уехать. Край красивый, но всё такое прямо убитое, и отношение такое же. Такое ощущение, что изначально украинское руководство считало, что это не их земля, и ничего не вкладывало.

Что делали? Покупали, естественно, для себя любимых там участки земли, строили себе дачи и больше ничего не делали. Ни дороги, ни электричество нормально не развивали, ни сферу услуг. У нас она везде, наверное, не идеальная, но давайте по-честному скажем: если сравнить Черноморское побережье Кавказа и Крым, всё-таки у нас на Черноморском побережье Кавказа сервис гораздо лучше. Поэтому колоссальное недофинансирование. Мы создали целую программу, мы будем её, естественно, реализовывать. Эта программа тянет приблизительно на 700 млрд. Это большие деньги для страны, но мы обязательно всё осуществим, потому что Крым – действительно часть России, Крым – любимое место отдыха огромного количества наших граждан, в Крыму живут наши люди. Все деньги будут выделены, все программы будут реализованы.

И.Зейналова: Дмитрий Анатольевич, а вот про украинский долг как раз в 3 млрд. Нам сейчас очень кстати было бы вернуть эти деньги. Я снова про денежки.

Д.Медведев: О чём-нибудь хорошем бы спросили, всё про деньги да про деньги.

И.Зейналова: Украина нам должна 3 млрд, в результате возвращать мы собираемся, судя по всему, через суд. Нам предлагают участвовать в рассрочках наравне с коммерческими кредиторами, несмотря на то, что МВФ признал этот долг суверенным. И МВФ буквально накануне нашей встречи поменял правила игры. Что это значит? Нам когда-нибудь деньги вернут, и что это за странный процесс?

Д.Медведев: Ирада, принято говорить, что надежда умирает последней.

И.Зейналова: Вместе с 3 млрд?

Д.Медведев: Да, надежда умирает последней. Но если вы хотите знать моё мнение, как и, наверное, большое количество наших людей, у меня есть ощущение, что не вернут, потому что жулики. Они отказываются возвращать деньги, а наши западные партнёры нам не только не помогают, но и мешают в этом.

Давайте разберёмся, что это за долг. Он возник абсолютно легальным, совершенно правомерным путём. Украинское руководство (и президент, и правительство) обратилось к России с просьбой поучаствовать в приобретении денег, их займа облигационного, для того чтобы решать текущие задачи в украинской экономике.

Это обращение было от Правительства Украины в Правительство Российской Федерации. Если два правительства договариваются, то это очевидно суверенный заём. Никогда за всю историю МВФ, за всю историю международных экономических отношений это не ставилось под сомнение. Тут вдруг… Ладно новое руководство Украины, которое пытается отгребать от всех прежних обязательств и некую свою линию проводить – Бог им судья, это я ещё хоть как-то могу объяснить. Но удивительно то, что международные финансовые организации начали говорить: ну, это как бы вот вроде и не совсем суверенный заём. То есть когда два правительства – это не совсем суверенный заём? Чушь собачья. Очевидно, что это просто совершенно наглая циничная ложь.

Это суверенный заём. И если это суверенный заём и этот заём не возвращается, то есть кредит не исполняется, наступает что? Наступает просрочка платежа или, как принято говорить, дефолт, который имеет для страны всегда прямые и очень неприятные последствия, для страны-заёмщика. Что произошло? Международный валютный фонд, несмотря на то что он должен как бы отражать позицию абсолютного большинства государств, и не только государств-заёмщиков, но и государств-кредиторов, впервые опять же за всю свою практику взял и принял решение, которое направлено на поддержку экономики страны-заёмщика вопреки реальным обстоятельствам дела, вопреки существующим договорённостям юридическим, только по политическим причинам. Это серьёзным образом подрывает доверие к тем решениям, которые принимает МВФ. Я думаю, что сейчас в МВФ устремятся потоки обращений от различных государств-заёмщиков с просьбой предоставить им такие же условия, как Украине. Как МВФ в этом случае будет отказывать?

Всё это связано с тем, что международная финансовая система устроена несправедливо. Мы об этом неоднократно говорили, я лично говорил на саммитах – «двадцатки», «восьмёрки». Бреттон-Вудские соглашения, которым много лет, когда-то сыграли свою роль, они сегодня не работают, квоты не перераспределяются, крупнейшие экономики типа китайской не получают того, что должны иметь в МВФ. Иными словами, если мы в ближайшее время эту систему не реформируем, к ней будет подорвано доверие.

Теперь в отношении этих 3 млрд. Конечно, мы с этим не смиримся, мы пойдём в суд, мы будем добиваться дефолта по кредиту и будем добиваться дефолта по всем заимствованиям Украины. А куда деваться?

И.Зейналова: Дмитрий Анатольевич, получается до странности много эмоций вокруг цифр. 20-го они должны выплатить, мы пойдём в суд, а сегодня Наталья Яресько, министр финансов Украины, заявляет, что украинское правительство испытывает невероятное эмоциональное давление со стороны украинского народа, чтобы этот долг не возвращать. Что можно ответить? Есть же цифры, подписанные документы. Что происходит?

Д.Медведев: Я не знаю, что сказала министр финансов Украины, главное, чтобы министр финансов Украины ещё поняла, что сказал украинский народ, потому что она довольно длительное время с украинским народом, как известно, не общалась, а жила в совершенно другом месте. Я не думаю, что украинскому народу сейчас есть дело до возврата этих 3 млрд. Украинский народ сейчас думает, как прожить эту зиму, которая ещё неизвестно как закончится для всей Украины. Они обязаны платить по этому кредиту. Это наша строгая позиция. И если в этом нас не поддерживает МВФ и, кстати, наши партнёры… А Президент обращался по этому поводу, я письма подписывал – в Европейский союз мы обращались, к американцам: помогите обеспечить выплату долга Украиной. Мы им готовы рассрочку дать, лишь бы платили. Они что нам сказали? Никак помогать не будем, ничего обеспечивать не будем, что означает только одно: они не верят в платёжеспособность Украины. Они сами не дали гарантий за Украину и не позволили это сделать первоклассным банкам, которые могли бы это сделать за Украину, если бы они приняли систему рассрочки, то есть чтобы они возвращали нам этот кредит в течение трёх лет. Иными словами, они умыли руки и сказали: пусть Украина сама выплывает.

Очень плохая ситуация, и она усугубляется ещё тем, что, помимо этих 3 млрд, Украина стоит на пороге вступления в ассоциированное членство с Евросоюзом. Они сами эту дорогу выбрали, пусть они по ней идут. Это ответственность тех, кто принимал решения, эти решения, как минимум частично, разделяются и украинским народом, – пожалуйста. Но они должны понимать, что 1 января закончится период, который мы специально выбрали для донастройки наших экономик, для того чтобы соединить существующие правила в отношении зоны сводной торговли СНГ с правилами Евросоюза. Мы специально договаривались, что называется, на троих – европейцы, Украина и Россия, – что в течение года мы такой адаптационный период пройдём. Что сделано? Ничего! Абсолютно ничего! В течение этого года нам рассказывали о том, что нужно встретиться, поговорить, совместить позиции, поговорить о формулировках. Конкретными вопросами не занимались: ни вопросами санитарно-эпидемиологического контроля, ни вопросами таможенных пошлин, ни вопросами согласования правопорядка, ни вопросами согласования технического регулирования – ничем.

Но надо понять нас. Если они выбрали для себя другую зону свободной торговли, другую свободную экономическую зону, они должны понимать, что преимущества в зоне свободной торговли с Россией, то есть нулевой тариф, закончатся, тоже по вполне понятным причинам. Они сугубо прагматичны, они абсолютно не связаны с политикой.

Мы же не знаем, какие товары повезут на Украину. Это могут быть европейские товары, а могут быть товары из третьих стран, и все они по нулевому тарифу через Украину хлынут в Россию. Мы этим свой рынок просто утопим, поэтому мы им сказали: мы всё это завершим. Если мы не договоримся, мы всё это завершаем прямо 1 января.

Что это будет означать для Украины? Украина получит статус наиболее благоприятствуемой нации, то есть страны, с которой торговля ведётся на принципах наибольшего благоприятствования. Здесь всё хорошо, кроме одного: нет нулевого тарифа. Тариф этот вырастет по разным категориям товаров от 3 до 9%, в среднем, может быть, на 6%. Это серьёзная история, и они должны это понимать.

Шансов, что мы договоримся, на мой взгляд, почти никаких. Но мы упорно, до самого конца декабря, будем пытаться договориться, чтобы пройти этот путь до конца и чтобы продемонстрировать, что если мы о чём-то договариваемся, мы всё делаем. Если этого не будет, мы введём новый торговый режим с Украиной и введём специальные санкции в отношении украинских продовольственных товаров, как мы это и обещали сделать в ответ на их санкции. Мы этого не сделали опять же для того, чтобы помочь им в этой ситуации справиться с экономическими проблемами, чтобы не усугублять проблемы Украины. Но мы будем вынуждены на это пойти, если они не договорятся с нами по зоне свободной торговли. Таким образом, для Украины наступят два этих обстоятельства. Я думаю, что это очень серьёзный, очень существенный момент.

С.Брилёв: Дмитрий Анатольевич, следующий мой вопрос комплексный. Заполонены новостные выпуски невиданными доселе картинками: крылатые ракеты с кораблей, с подводных лодок, Ту-160, который впервые вообще в боевом применении находится... Всё-таки любопытно: сколько это стоит?

Д.Медведев: Это секрет. Я могу вам сказать так: применение российских Вооружённых Сил укладывается полностью в параметры бюджета Министерства обороны. Они не обращались за увеличением расходов на оборону.

С.Брилёв: Ни разу за всё это время?

Д.Медведев: Применительно к той ситуации, о которой вы говорите, не обращались.

С.Брилёв: Отличный ответ. Прошу.

Е.Осетинская: Дмитрий Анатольевич, то, что контрсанкции привели к росту цен, – это факт. Та инфляция, которая была в этом году, это отчасти результат этих контрсанкций. Сейчас мы вводим ещё дополнительные ограничения по импорту из Турции. Ещё не факт, но довольно вероятно, что это тоже приведёт к росту цен. Вы как Правительство планируете какой-то комплекс мер, который бы компенсировал это, или нам просто нужно привыкнуть к тому, что наступила новая реальность, что цены будут выше, доходы будут на прежнем уровне, ну то есть мы оказались в такой сложной ситуации.

Д.Медведев: Применительно к доходам, наши доходы будут, естественно, зависеть от нескольких причин – и от того как складывается ситуация на внешних рынках, в том числе, конечно, и на нефтяном рынке, и от наших собственных способностей меняться. Давайте по-честному признаемся: у нас сейчас нефтяные доходы 44% в общих доходах бюджета. Много это? Много. Было больше? Было существенно больше. У нас они были и 50, и 60, и 70%, то есть структура доходов нашего бюджета меняется и меняется в сторону более благоприятной структуры. Мы должны эти тенденции закрепить.

Теперь в отношении ситуации с Турцией и влияния на цены. Я не буду с вами спорить, вы правы, введение контрсанкций в той или иной степени повлияло на ситуацию с ценами, может быть не фатально, потому что… Мы уже как-то подзабыли, но у нас продовольственная инфляция в начале 2008 года была 13%, посмотрите по данным. И в начале 2015 года она приблизительно такая же, то есть мы уже такой период проходили. Там не было никаких санкций, я просто обращаю внимание на то, что…

Е.Осетинская: В смысле, что это кризисные явления?

Д.Медведев: Кризисные явления. Это связано не только, я имею в виду продовольственную инфляцию и рост цен, с санкциями, потому что это происходило и в 2008 году, хотя мы ничего не закрывали.

Тем не менее, не буду спорить, это, безусловно, повлияло. Но впоследствии мы сумели отрегулировать общую ситуацию в торговой сети, мы нашли новых поставщиков товаров, мы действительно включили механизм импортозамещения. По части сельского хозяйства импортозамещение точно существует и приносит свои результаты. Нам говорили о том, что у вас будут пустые полки – полок пустых нет, на полках всё в порядке. Да, цены выросли, где-то больше, где-то меньше. В столичных магазинах больше, в провинции поменьше, но тем не менее это действительно свершившийся факт.

Применительно к ситуации с турецким рынком и турецкими поставками. Знаете, если говорить прямо, это не очень большой объём поставок. Мы прикидывали, во что это может вылиться. По мнению аналитиков, это приблизительно может добавить в инфляцию 0,2% или от 0,2 до 0,5%. Это в принципе совсем немного. Более того, такие флуктуации связаны с совершенно другими процессами, которые существуют на продовольственном рынке. Поэтому всплеска цен именно по этому поводу не будет. Но государство должно контролировать, что делают поставщики продовольствия, потому что это всегда очень хороший повод, чтобы взвинтить цены. Ещё ничего не закрыли.

Кстати, обращаю внимание, что наши санкции в отношении Турции по продовольствию – по помидорам, как сейчас принято говорить, – ещё не действуют, вообще не действуют, они вводятся с 1 января. Если где-то цены растут, то это уже только в результате ценового сговора, и здесь по рукам должны бить власти и правоохранительные структуры. И мы будем за этим следить, в том числе Антимонопольная служба, она специально на это заострена.

Поэтому я считаю, что ничего принципиального в связи с этими решениями по Турции не произойдёт.

К.Поздняков: Я хотел бы продолжить тему импорта и экспорта отчасти. От каких отраслей ожидания в плане импортозамещения оказались завышенными, а какие по-хорошему удивили? А в плане экспорта тоже такой поворот, может быть, отчасти и в турецком сегменте. Вот мы продаём сырьё, нефть, зерно, а делает деньги на этом чужой дядя. А что с нашими тогда перерабатывающими производствами? В чём проблема?

Д.Медведев: Кирилл, знаете, я исхожу из того, что даже если бы таких проблем не было, их стоило бы придумать ради того, чтобы мы могли изменить нашу экономику. Эти проблемы объективны, но мы настолько привыкли жить на экспорте, что очень важно было, чтобы появился какой-то побудительный мотив, чтобы это сделать.

Какие отрасли точно продемонстрировали хорошую эластичность, способность к импортозамещению? Прежде всего сельское хозяйство, сомнений нет. Да, это не результат последнего года, скажу по-честному, это результат работы в рамках национального проекта, последующей после национального проекта государственной программы. Но мы реально по очень многим позициям смогли заместить иностранные продовольственные товары, причём очень часто это товары лучшего качества – более свежие…

К.Поздняков: Не всегда по подходящим ценам…

Д.Медведев: По разным ценам. Где-то это дороже, где-то это дешевле на самом деле. Это тоже нельзя видеть в одном цвете. Если говорить о ситуации в промышленности, то, конечно, она более сложная, тем не менее хочу обратить внимание на то, что происходит, например, на нескольких рынках. Вот по химической промышленности. У нас не всё падает, у нас химическая промышленность за текущий год выросла на 6,5%, причём именно в результате ввода новых мощностей и работы на российский рынок. Мы теперь не ввозим целый ряд химических продуктов из-за границы, а производим в Российской Федерации, и за счёт этого наша промышленность выросла.

Фармацевтический кластер. Он вырос на 13% в этом году за счёт ввода, по-моему, около 10 новых фармацевтических производств. Естественно, это тоже импортозамещение. И это тоже очень важно, потому что лекарства – это исключительно щепетильный момент. Мы должны освоить практически всю линейку по основным препаратам, для того чтобы быть независимыми от поставок из-за границы. Ведь, понятно, очень часто люди говорят: импортные препараты лучше. Это вопрос ощущений. Но самое главное, что они дороже, они покупаются за валюту. И поэтому, как только происходят какие-то всплески на валютном рынке, растут цены на импортные препараты. На наши препараты они так не растут. Поэтому наша задача – обязательно это сделать.

Мы смогли включить целый ряд других отраслей, которые у нас очень долгое время находились в состоянии практически застоя или простоя. Это и судостроение, и двигателестроение. Работают программы. Мы сейчас создали целую линейку новых двигателей, для того чтобы оснащать наши новые самолёты. А они у нас появились, мы все знаем об этом. Это действительно серьёзная техника, техника XXI века. Поэтому импортозамещение идёт. Да, оно идёт не так быстро, как нам, наверное, всем бы хотелось, но ни у кого иллюзий не было. Невозможно создать на базе, по сути, постсоветской промышленности за два года промышленность такую же, как, например, в Германии или Японии. За два года, наверное, нет, а за 10 лет это вполне можно сделать и войти в число стран, которые поставляют сложную технику в другие государства, которые сами производят машины и механизмы, производят то, что на языке советских политэкономов называлось «производство средств производства для производства средств производства».

Е.Осетинская: Дмитрий Анатольевич, ещё реалии этого года. Отменены чартеры в Турцию, закрыто воздушное сообщение с Египтом. А это всё уже воспринималось как дальняя дача. Правительство заговорило о развитии внутреннего туризма. Но смогут ли Краснодарский край и Крым вместить всех желающих отдохнуть? Даже с точки зрения воды и электричества? Хватит? Это же импортозамещение как раз.

Д.Медведев: Ну да. Ничего хорошего в том, что закрыты курорты Египта и Турции, нет. Это не козни со стороны Правительства, это не злая воля властей, это вопрос безопасности наших граждан. Потому что, выбирая между вопросами безопасности и вопросами отдыха, мы просто обязаны (я имею в виду власти Российской Федерации) сделать выбор в пользу безопасности. Очевидно, что произошло. Теракт. Причём, судя по тому, какие масштабы приобрёл терроризм в этом году, повторение таких терактов на воздушных линиях, к сожалению, очень возможно – имею в виду конкретное направление, прежде всего Ближний Восток. Поэтому мы приняли решение – неприятное, кстати, для наших друзей и партнёров и неприятное для наших людей, которые там отдыхали. Но я считаю, что всё-таки это две несоизмеримые ценности: жизнь и возможность отдохнуть.

Применительно к Турции. Мы с вами тоже понимаем, что произошло. Это, кстати, не санкции в прямом смысле этого слова, это, по сути, защитная реакция нашего государства. Ведь после того как был уничтожен наш самолёт… Как себя в XX веке обычно вели государства в подобной ситуации? Начиналась война. Потому что это прямое нападение на иностранное государство. Естественно, в нынешней жизни, в нынешних состоянии, ситуации война – это худшее, что может быть. Именно поэтому было принято решение не отвечать симметрично на то, что сделали турки, а они, конечно, нарушили все нормы международного права и совершили, по сути, акт агрессии в отношении нашей страны, дали, как принято говорить на международно-правовом языке, casus belli, то есть основание для начала военных действий. Российское руководство, Президент страны на это не пошли. Но мы должны были показать им, что они будут отвечать за это. Именно поэтому в интересах безопасности наших граждан были приняты такие решения. Носят ли эти решения бессрочный характер? Я надеюсь, что нет. Хотя сроков ни в каких документах не указано, но очевидно, что в значительной степени отказ от подобного рода действий будет зависеть от позиции турецких властей и от того, смогут ли они обеспечить режим безопасности на своей территории.

Теперь в отношении наших курортов. Наши курорты, конечно, не так приспособлены хорошо для отдыха, как турецкие и даже египетские, мы это понимаем. Эта индустрия у нас плохенькая такая, она развивалась на протяжении советского периода довольно слабо. Правда, отдельные населённые пункты, отдельные туристические места у нас за последнее время получили хороший толчок, хорошее развитие, – я имею в виду Сочи, Анапу, Геленджик. Но всё-таки это пока ещё не тот масштаб курортного сервиса, который существует в других странах. Ничего страшного, мы можем это сделать и будем это делать и на Черноморском побережье Кавказа, и в Крыму. В Крыму ситуация ещё хуже, потому что там (мы только что говорили об этом) даже все звёзды на гостиницах липовые. Ничего, будем внедрять современные туристические стандарты, будем инвестировать деньги, постараемся заместить.

И, наконец, последнее. Не обязательно ехать в Крым и на Кавказ. У нас всё-таки большая страна, есть что посмотреть и в других местах.

С.Брилёв: Дмитрий Анатольевич, так или иначе про авиаотрасль заговорили. Я немножко с другой стороны хочу на неё посмотреть. По факту отменены чартеры в Египет, отменены чартеры в Турцию. Это, конечно, по авиаотрасли наносит существенный удар – сокращение количества рейсов. К этому добавляется то, что… Ну хорошо, исчезновение воронежской авиакомпании «Полёт» прошло менее замеченным, она не такая крупная была, но когда «Трансаэро» ушла с рынка – это, конечно, серьёзно и зримо.

Мы здесь все часто летающие люди в силу профессиональной принадлежности...

Д.Медведев: Я тоже.

С.Брилёв: Мы за билеты платим.

Д.Медведев: Это правильно на самом деле.

С.Брилёв: Нет, понятно, что расходы компания оплатит. Цена билетов растёт. Что делать авиаотрасли на фоне вот этого?

Д.Медведев: Для авиаотрасли это, конечно, испытание, радостного ничего нет в том, что уходят перевозчики. Применительно к «Трансаэро» ситуация, к сожалению, достаточно банальная: трёхсотмиллиардные (в рублях) долги. Их просто не нужно было делать. Это ошибка в прогнозе, которая очень дорого обошлась компании, и в этой ошибке должны разбираться сейчас разные структуры, для того чтобы эти ошибки не повторились. Но при этом всё, что было положено по линии «Трансаэро», мы перевезём силами «Аэрофлота» и других компаний. В этом смысле всё работает нормально, я бы даже сказал, практически как часы. Люди этого не чувствуют. 

Что же касается цен на билеты, вы правы. Конечно, уход перевозчика – это всегда удар по конкуренции, и наша цель не заключается в том, чтобы на воздушных пространствах России остался один «Аэрофлот». Конечно, нет. И «Трансаэро» жалко, потому что это перевозчик со стажем, он много и долго летал. Я напомню про печальную судьбу некоторых крупных компаний, вы сами знаете. И в Соединённых Штатах Америки…

С.Брилёв: Pan Am один взять.

Д.Медведев: Конечно! Они казались просто гигантами, и их нет. Потому что опять же ошиблись в прогнозах или совершили какие-то иные действия. Поэтому задача в том, чтобы рынок сохранить, более того, простимулировать его. Мы приняли решение о том, чтобы НДС на воздушные перевозки был снижен с 18 до 10%. Эта льгота сохранится, для того чтобы всё-таки цены на билеты были достаточно разумными. При этом всё равно нужно развивать конкуренцию в этой сфере. Почему? Потому что у нас страна слишком большая. Если бы у нас страна была маленькая, можно было бы даже, может быть, и без таких мер поддержки обойтись. Но у нас перевозка из Владивостока до Москвы стоит огромных денег, просто потому, что расстояние большое. Мы не можем его сделать короче. И керосин всё равно стоит своих денег. Поэтому нужно развивать альтернативные маршруты, нужно развивать экономкласс перевозок, нужно развивать льготирование различных маршрутов, что мы, собственно, и делали в последние годы. Мы эту работу обязательно продолжим.

М.Фишман: Я, если возможно, вернусь с небес на землю. Вы не можете не быть в курсе, что дальнобойщики протестуют уже которую неделю в связи с введением нового сбора (система называется «Платон») за проезд фур по федеральным трассам. На взгляд со стороны, овчинка не стоит выделки, то есть не так существенны доходы от внедрения этого сбора по сравнению с забастовками, митингами, стоящими фурами и так далее. И есть представление, что, возможно, была совершена ошибка. Вопрос, на какой стадии? На стадии планирования – неверная сама идея, на стадии реализации – ошиблись с разъяснением, с самим внедрением. Или у нас в принципе население, в данном случае водители, не готово принимать непопулярные меры Правительства?

Д.Медведев: Миша, ситуация заключается в том, что не все дальнобойщики бастуют. 700 тыс. дальнобойщиков зарегистрировались в системе платежей. Это абсолютная, подавляющая часть тех, кто выполняет междугородные перевозки. Не зарегистрировалась часть, по разным причинам. Когда мы обсуждали эту меру (она, кстати, обсуждалась с 2011 года), было понятно, что часть перевозок выполняется всерую незарегистрированными перевозчиками и неизвестно, что они возят.

Я не скрою, конечно, любой новый платёж никому не нравится. Но ещё раз говорю: подавляющее большинство перевозчиков, солидных, больших, которые выполняют, кстати, 85–90% всех перевозок внутри страны, уже в этой системе находится. И это даст нам возможность в дорожные фонды направить порядка 40–50 млрд рублей. Это не так мало.

Второе. Вот, смотрите, у нас приблизительно в год на дороги тратится триллион, потому что страна огромная, и всё равно больше надо гораздо. Кто платит эти деньги? В абсолютном большинстве случаев это водители, которые сидят за своими частными автомобилями, водители легкового автотранспорта. А вот те, кто реально воздействуют на дорогу, водители крупных грузовиков, крупнотоннажного транспорта, не платят практически ничего. Во всех современных государствах они участвуют в этих расходах – это абсолютно нормально, это правильная идея. И я считаю, что она должна быть доведена до своего логического конца.

Теперь в отношении тех решений, которые были приняты. Действительно, эти решения всё равно нужно было верифицировать и с технологической, и с экономической точки зрения. С технологической точки зрения: невозможно запустить систему, пока она не начнёт работать. Всякие тестовые и прочие вещи, пока не начнут собирать деньги, всё равно не срабатывают. Поэтому, наверное, там были допущены какие-то ошибки, которые нужно было исправить. Но они не фатальные, они все исправлены, это всё работает. Именно поэтому 700 тыс. зарегистрировалось.

И вторая история, она касается психологической части. Нужно привыкнуть всё-таки за такие перевозки платить, это абсолютно нормально, потому что всё это включается в цену товара, и в конечном счёте сами перевозчики от этого не страдают. Более того, сумма этого самого тарифа была рассчитана, и с учётом того, что возникли определённые проблемы, мы приняли решение в текущем периоде её уменьшить, сейчас она взыскивается в меньшем объёме. Она вообще достаточно пренебрежима для абсолютного большинства грузов, которые перевозятся таким транспортом.

Наконец, последнее, что, наверное, нужно было сделать, – это штрафы. Действительно, штрафы, может быть, были несколько завышены. Но сейчас по предложению Правительства Государственная Дума и Совет Федерации их откорректировали и понизили. Поэтому я считаю, что система донастроена, и она в конечном счёте принесёт бюджету и всем нам дополнительные инвестиции на дороги. У нас же общим местом является ругать российские дороги, деньги-то где на них брать? Очевидно абсолютно, что в большей степени на всё это влияют грузовики, они должны во всём этом участвовать. Мы должны научиться платить за такие услуги. Далеко не всегда непопулярные меры хорошо воспринимаются, но в конечном счёте они приносят важный экономический эффект.

К.Поздняков: Я ещё об одном общем месте хочу спросить. Тарифы ЖКХ вырастут в новом году на 4%. Вроде для потребителя не страшно.

Д.Медведев: Это немного.

К.Поздняков: Не страшно. С другой стороны, есть экспертное мнение, которое свидетельствует о том, что качество услуг лучше не станет в отрасли, а инвестиции туда не придут. То есть получается…

Д.Медведев: То есть нужно больше увеличить?

К.Поздняков: Ну не знаю, вот у Вас хочу спросить. То есть получается, что потребитель будет платить больше ни за что? А тут ещё капремонт и так далее.

Д.Медведев: Потребитель будет платить, если говорить о потребителе услуг ЖКХ, я имею в виду граждан, меньше, чем в этом году, потому что тариф будет меньше. Он же связан с инфляцией и связан с индексацией, в том числе индексацией пенсий. А раз мы такую индексацию запланировали, то мы, соответственно, и тариф увеличиваем всего на 4%. Это, кстати, действительно вызвало разные мнения в Правительстве, но в конечном счёте мы приняли решение увеличить тариф ненамного, всего на 4%. Но это для населения. Если говорить о других участниках этих отношений, по использованию жилищно-коммунального хозяйства, то они, естественно, платят больше, и тариф для них совершенно другой. Я считаю, что это тот оптимум, на который мы сейчас вышли. Большего с населения в текущей ситуации просить нельзя.

Е.Осетинская: Дмитрий Анатольевич, я не знаю, знакомы ли Вы с резонансным расследованием ФБК и «Новой газеты» по поводу бизнеса членов семьи Юрия Чайки – было бы интересно узнать Ваше мнение. Но я не вполне об этом. Ситуация показывает, аналогичные расследования показывают, что существующая система декларирования доходов не снимает вопросы общества о том, как устроены доходы чиновников. Поскольку Вы были инициатором системы декларирования, хочу именно у Вас и спросить: не стоит ли, может быть, как-то расширить эту систему декларирования? Включить, например, совершеннолетних детей в систему декларирования доходов или как-то двинуться в направлении прозрачности?

Д.Медведев: Я действительно имею отношение к введению всей системы декларирования, отчётности госслужащих. Я считаю, что в тот период я поступал абсолютно правильно, и этот курс был продолжен и в последующий период. Контингент людей, которые отчитываются, сведения, которые попадают в декларацию, были расширены. Была введена конструкция конфликта интересов, были введены запреты на обладание целым рядом имущественных объектов, включая иностранные счета, иностранные ценные бумаги, инструменты в иностранной валюте. Я считаю, что это абсолютно нормально и эту работу нужно продолжить как по части совершенствования законодательства, так и по части учёта того, что происходит. В этом смысле у нас ещё большая, что называется, работа предстоит.

Мы, кстати сказать, ратифицировали и целый ряд международных конвенций, кто бы что ни говорил. Моё мнение (в данном случае уже даже не как должностного лица, а как юриста), что у нас законодательство антикоррупционное вполне современное. У нас его ещё 10 лет назад просто не было, а сейчас мы имеем вполне современное антикоррупционное законодательство. Но это не означает, что у нас существенным образом изменилась ситуация с коррупцией. Это действительно одно из самых существенных зол, одна из самых существенных проблем, которые существуют в нашем обществе и среди должностных лиц, и вообще среди тех, кто участвует в коррупционных цепочках, и с этим государство просто обязано бороться.

Что касается расследований любых, то они были, есть и будут, но самое главное, чтобы они базировались на объективных материалах.

Е.Осетинская: Может быть, государству стоит самому как-то выйти с инициативой, как-то перетянуть её на свою сторону, что ли?

Д.Медведев: Да, мне кажется, Елизавета, мы из этих инициатив за последнее время очень многое реализовали.

Е.Осетинская: Я имею в виду эту конкретную историю.

Д.Медведев: Про конкретную историю: всеми конкретными историями должны заниматься те, кто за это отвечает. Это те лица, которые контролируют доходы госслужащих, а также правоохранительные структуры.

Вы упомянули, например, в качестве предложения: давайте сделаем таким образом, чтобы должностные лица указывали в своих декларациях доходы совершеннолетних детей. Можно и это обсудить, но я не уверен, что это соответствует, по большому счёту, современным подходам, потому что ситуации могут быть разными. Могут быть ситуации, когда люди общаются, а могут быть ситуации иные. Мы это обсуждали, не думайте, что это появилось прямо сейчас. Я помню, мы это обсуждали лет пять назад, где поставить границу: завершить только на несовершеннолетних детях, как мы сейчас отчитываемся, или на совершеннолетних тоже распространить это. Так, если серьёзно говорить, не видеть в каждом коррупционера… Люди могут вообще не общаться, просто так жизнь устроена, и что же теперь, после этого необходимо будет вытряхивать всё, что делают совершеннолетние дети государственных служащих, даже если они вообще никак не общаются или живут в других странах? Это просто технологически очень сложная задача, но можно рассмотреть и этот вопрос.

Что же касается общей работы по совершенствованию антикоррупционного законодательства, она будет продолжена, в этом сомнений нет. Об этом неоднократно принимало решения Правительство и об этом в Послании говорил Президент.

С.Брилёв: Дмитрий Анатольевич, я хотел тогда спросить Вас про общую работу касательно бизнес-климата, о чём Президент говорил в Послании, опять же просто соединить две темы. Почему Президент вынужден возвращаться к этой теме? Ведь уже не раз говорилось, да, и о снижении административных барьеров, и о сокращении надзорных функций. Ходили какие-то сведения о том, что сейчас, может, какие-то надзорные органы объединят, потом их не объединили... Наконец, взять историю с необходимостью, как выяснилось, отшлифовать закон об амнистии капиталов по второму кругу. В общем, если это всё суммировать: почему наша даже самая высшая власть вынуждена вновь и вновь, из года в год возвращаться к теме бизнес-климата, а не сильно что-то меняется?

Д.Медведев: Потому что у нас такой бизнес-климат, что власти, и высшие власти, вынуждены к этому возвращаться. Потому что он меняется не так, как нам бы хотелось, к сожалению. Поэтому и возвращаемся.

Это на самом деле исключительно сложная задача. В силу разных причин – и в силу экономических устоев, давайте честно скажем, и в силу привычек огромного количества наших людей. И это не только проблема должностных лиц, государственных служащих, ведь бизнес-климат формируется всеми, в том числе и бизнесом, и ещё совсем недавно бизнес себя вёл совершенно, принципиально по-другому. Сейчас все понимают, что очень важно заниматься совершенствованием бизнес-климата. Почему Президент об этом говорит? Почему мы об этом всё время говорим в Правительстве? Потому что мы делаем движение вперёд. Не видеть этого, наверное, тоже было бы не вполне честно, потому как ещё совсем недавно мы в различных рейтингах были на каких-нибудь 150-х местах, и это очень печально, потому что Россия в общем и целом развитая страна, а деловой климат наш воспринимался как никудышный. Сейчас мы сдвинулись вперёд по целому ряду процедур. Это даже для меня сейчас отчасти удивительно…

С.Брилёв: Вы имеете в виду прыжок в Doing Business сразу через несколько десятков позиций?

Д.Медведев: Например, по регистрации компаний мы вошли в десятку самых передовых стран. Послушайте, это неплохой скачок на самом деле. По общему рейтингу мы там где-то на 50-х местах. Мы на самом деле, обратите внимание, по этому рейтингу (рейтинги условны, но они всё-таки что-то отражают) обошли все страны БРИКС – страны, в которых размер экономики больше нашего, которые развиваются в чём-то более устойчиво, чем наша экономика. Но мы их обошли, значит, наши процедуры в чём-то лучше. Поэтому когда мы говорим о необходимости совершенствовать бизнес-климат, мы имеем в виду, что мы просто обязаны быть в числе самых передовых государств. Я уверен, что мы этого достигнем. Для этого нужно совершенствовать нормативную базу, процедуры, для этого нужно совершенствовать электронные системы верификации. 

Я недавно вспоминал (с коллегами мы собрались) начало своей юридической практики. Чем занимались юристы в 1990-е годы? Регистрировали компании. Каждая регистрация компании – это было событие. Нужно было подготовить устав, корпоративные документы, походить там по всем инстанциям, и это стоило хороших денег, которые, естественно, юристы старались заработать. Сейчас это автоматическая история, она существует, по сути, в режиме онлайн, она существует в режиме одного окна. Ну разве это не прогресс? Я считаю, что это очень неплохо. Поэтому мы обязательно эту работу продолжим.

М.Фишман: Дмитрий Анатольевич, я бы, если можно, хотел вернуться к Лизиному вопросу, потому что он представляется важным. О расследовании в отношении генерального прокурора и его семьи и высокопоставленных сотрудников Генеральной прокуратуры Вы так чуть-чуть отмахнулись, сказав, что расследование должно быть объективным. Но хочется понять, как мы можем понять, что расследование объективно. Для этого, как представляется, должна быть какая-то реакция. Мы пока видим, что власть в этом смысле, в широком смысле, молчит, а при этом речь идёт о репутации всей власти. Это даже не коррупция, речь идёт о том… В частности, обвинения предъявлены в отношении высокопоставленных сотрудников Генеральной прокуратуры в прямых связях с криминалом. И власть должна реагировать, должно быть какое-то, может быть, открытое гласное расследование, временное отстранение в связи с конфликтом интересов генерального прокурора от обязанностей. Ну а как иначе мы поймём, правда это или нет?

Д.Медведев: Михаил, вот вы сейчас использовали такую конструкцию, наверное, бессознательно, но совершенно напрасно: вы сказали, что конкретному человеку или должностному лицу предъявлено обвинение. Но если мы будем в такой системе координат находиться, мы очень далеко зайдём. Это тогда будут в лучшем случае 1930-е годы. Обвинение может предъявить в нашей стране только правоохранительная система, только в установленном законом порядке. 

А в отношении всякого рода публикаций, вы сами знаете, как они возникают и каким образом, и далеко не всегда это результат объективного расследования и результат объективной деятельности каких-то лиц. Это очень часто носит заказной характер. Я не буду сейчас давать оценку конкретным публикациям, просто чтобы не делать им рекламу, а именно эту цель эта публикация и преследует. Более того, это всегда часть политической борьбы. Но, естественно, если есть информация, правоохранительные органы и контрольные инстанции обязаны её анализировать и обязаны принимать решения, но только в рамках существующих процедур, исходя не из эмоциональных соображений – «Ух ты, про кого написали! Ну-ка давай-ка сейчас всех в асфальт закатаем», – а исходя из конкретных материалов дела, исходя из юридической оценки того, что там содержится. Только в этом случае мы сможем создать правовое государство, а не государство, которое у нас, к сожалению, существовало на протяжении практически 80 лет, когда презумпцию невиновности можно было в корзину выбросить. Я просил бы, чтобы и вы это имели в виду, когда делаете такие заключения.

М.Фишман: Полностью согласен. Есть общественный резонанс, и есть ноль реакции со стороны власти…

Д.Медведев: Общественный резонанс – нормально. На общественный резонанс должна следовать юридически выверенная реакция властей – не эмоциональная, а юридически выверенная реакция властей, не эмоциональная, а юридически выверенная. Вот и всё

И.Зейналова: А реакция-то будет?

Д.Медведев: Если сейчас никто ни о чём не говорит, это не значит, что реакции нет. Реакция не должна быть моментальной. Власти по любому эпизоду, по любому делу, я имею в виду правоохранительные структуры, обязаны просто проанализировать совокупность фактов. Я не буду ничему давать оценку именно потому, что считаю недопустимым с уровня Председателя Правительства или с какого-то другого высокого уровня давать оценку тем или иным правоохранительным обстоятельствам, тем или иным обстоятельствам дела того или иного, и я, кстати, всегда так поступал в любой должности. Но оценки всегда давались и будут даваться, это понятно.

К.Поздняков: У меня вопрос, такой, наверное, мировоззренческий.

Д.Медведев: Уже не про деньги?

К.Поздняков: Сейчас будет понятно в процессе изложения. Против нас вводят санкции. Мы говорим: «Ну и отлично, нам это поможет».

Д.Медведев: Мы крепче становимся.

К.Поздняков: Да. Долой буржуйское, будем покупать отечественное. Если нам говорят, что путешествия на берег турецкий или египетский – это некий навязанный нам стереотип, то, в общем, тоже нормально, будем отдыхать у себя дома. Широка страна наша родная. Вот это что – это наша реальная переоценка ценностей или некое подсознательное стремление к самоизоляции?

Д.Медведев: Да, вопрос точно серьёзный. Во-первых, мы с вами уже довольно давно все покупаем буржуйское, потому что у нас рыночная экономика, основанная на применении частного капитала. Социалистического мы почти ничего не покупаем, если только не брать продукцию, которая нам поставляется из Северной Кореи.

К.Поздняков: Буржуйская, я имел в виду заморская.

Д.Медведев: Заморская – это другое дело. Что касается стремления к самоизоляции, нашего желания как-то ограничить себя, я думаю, что ничего подобного у нас нет. Мы все современные люди, кто бы где ни работал. Вот представим себе, что Советский Союз сохранился бы до текущего времени. Вот можно себе хоть на минутку представить, что он бы находился вне тех трендов, которые существуют в мире, вне трендов глобализации, открытой информационной повестки? Невозможно.

Советский Союз даже в прежние времена, в смысле в советские времена, не был полностью закрытым обществом, а что уж говорить о сегодняшней жизни. Поэтому никакой самоизоляции у нас нет, она нам не грозит, и мы не упиваемся теми решениями, которые принимаем. Это точно не внутренняя потребность российского человека – закрыться со всех сторон, сохранить патриархальный уклад, сказать: вы к нам со своим уставом в наш монастырь не суйтесь, мы тут сами разберёмся, а ничего западного, ничего иностранного нам не нужно. Ещё со времён Петра Алексеевича то окно, которое было в Европу прорублено, не закрывается. Но это не значит, что мы должны всякий мусор оттуда тащить. Мы должны, естественно, исходить из собственных интересов, национальных интересов, исходя из собственной прагматической позиции. Но изоляция, отказ от общения с иностранными государствами нам точно не грозит, и этого никто не хочет.

Е.Осетинская: Дмитрий Анатольевич, в продолжение, так сказать, этой темы хотела спросить Вас.

Д.Медведев: Философской?

Е.Осетинская: Не совсем. Мы много говорили о повороте на Восток, но этот поворот на Восток, как мне кажется, по той информации, которая есть, не материализовался ни в чём конкретном. То есть подписано много рамочных соглашений с Китаем, но чем они наполнены, до конца не понятно.

Д.Медведев: Я могу долго отвечать, но у нас уже времени мало. Как это не наполнены? Если про Китай, например, просто про Китай. Вот посмотрите, «Сила Сибири» – это договор на десятки миллиардов долларов по поставкам нашего газа. Нефтяные маршруты, по которым мы уже нефть поставляем в Китай, – это поставки на десятки миллиардов долларов, которые нам уже платятся, это уже реализованные проекты, это уже инвестиции. Тяньваньская АЭС – мы уже одну очередь им построили, сейчас другую строим. Это только крупнейшие объекты. Всё там в порядке. Я поеду на следующей неделе туда, буду с китайскими коллегами как раз инвестиции обсуждать.

С.Брилёв: Перед тем как проанонсировать следующие шаги в деятельности Председателя Правительства, я скажу, что время действительно подходит к концу.

И.Зейналова: Замыкая круг, хотелось бы вернуться к началу беседы. Реальность такова, что год казался таким тяжёлым, периодически было впечатление, что мы в каком-то окружении, и вот тяжело. Очень хочется света в конце тоннеля. Скажите что-нибудь обнадёживающее на год следующий, потому что с этим уже вроде бы всё понятно, если у Вас нет других комментариев.

Д.Медведев: Ирада, вам коротко сказать? Всё будет хорошо! Я сердечно поздравляю и вас, и всех наших телезрителей с уже достаточно скоро наступающим Новым годом. Желаю всем хорошего настроения, конечно, мирного неба, желаю всем хорошо отметить Новый год. Новогодние праздники у нас длинные, надо обязательно их интересно провести.

Что же касается трудностей… Какая-то часть трудностей останется, но нет никаких сомнений – мы их преодолеем. Вам желаю хороших эфиров – всем. И хороших журналистских публикаций.

И.Зейналова: А вам хороших бюджетов.

Д.Медведев: А нам, конечно, важно, чтобы деньги в казну поступали, тогда будет проще задачи решать, но не сомневайтесь, мы всё сделаем.

А уходящий год, знаете, в нём действительно много всего было – и грустного, и обнадёживающего. Были очень позитивные моменты, вспомним 70-летие Победы. Это всё-таки наш общий праздник, мы его по-настоящему, по-человечески отметили.

Были, конечно, и очень тяжёлые события, что говорить. Конечно, терроризм, к сожалению, снова по всему миру поднял голову. Будем с этим бороться. Но в целом, я считаю, мы этот год достойно прошли. Год будущий принесёт нам новые события. Спасибо вам большое за то, что вы регулярно со мной проводите такие мероприятия.

С.Брилёв: Дмитрий Анатольевич, спасибо Вам большое.