В давно ушедшее советское время сначала учителя в школе, а затем преподаватели общественных дисциплин в вузах объясняли нам, что и научная, и инженерная, и экономическая деятельность онтологически обусловлена, то есть обязательно опирается на картину мира актора изменений, на его философский и идеологический бэкграунд. Мы пропускали это мимо ушей — как «советскую пропаганду». Нам было очевидно, что законы природы, технологий и общества объективны и вообще не зависят от исследователя, а уж тем более от особенностей его личности или системы взглядов.
Потом, в какой-то момент, мы обнаружили, что квантовая механика — это не математические формулы и даже не физические модели, а весьма сложная философская тема, что великие учёные, по книгам «учеников учеников» которых мы учились, оказывается, годами обсуждали различные подходы к ней. Выяснилось, что так называемая «проблема интерпретации» не решена до сих пор и, вероятно, вообще не может быть решена. «Ультрафиолетовая расходимость», с которой началась история квантового подхода, устойчиво воспроизводится в квантовой электродинамике, квантовой теории поля вообще и даже в теории струн. И ещё — более ста лет физика не понимает и не рефлектирует своих оснований и, по существу, двигается в пространстве, лишённом опоры.
Мы поняли, что квантовая механика онтологически обусловлена, а значит, онтологически обоснована вся физика и наука вообще. Это объясняло очевидное резкое торможение научного познания в 1960-е годы, но на общественную практику не влияло, по крайней мере, до миллениума.
В начале 2010-х годов ситуация изменилась кардинально. Это было связано с расшифровкой человеческого генома и созданием техник генной инженерии, с колоссальным ростом вычислительных мощностей, оказавшихся в распоряжении цивилизации, а также с быстрым развитием сетевых технологий и созданием нейросетей. За исторически очень короткое время, одно десятилетие, две излюбленные темы фантастических произведений — «искусственный интеллект» и «модернизация человека / создание Homo Super» — перешли в разряд практических задач.
Как и предсказывал Г. П. Щедровицкий, прикладники, столкнувшиеся с философскими/онтологическими вызовами, либо вообще их не заметили, либо «на коленке» создали «под задачу» частную онтологию на основе сциентизма.
Так родился трансгуманизм. Из трёх предельных онтологий — Бога, Природы и Мышления — он относится к онтологии Природы. Точнее, к её частному случаю — онтологии Науки. Ещё точнее, к частному её случаю — онтологии эволюционного развития. В этой философии отсутствуют представления о Боге и Творении, соответственно, на вопросы о происхождении жизни и возникновении разума она не отвечает. Однако данная концепция объясняет развитие жизни на Земле в логике стохастической эволюции и вносит предположение, согласно которому человеческий разум также является эволюционным продуктом.
Сомневаться в существовании эволюции и эволюционных законов не приходится: мы всё время видим эволюционные процессы — в общественной жизни, в развитии техносферы, языковых систем и т. д. Другой вопрос, что всё реально наблюдаемое — это телеологическая эволюция, а не стохастическая, но я очень сомневаюсь, что создатели трансгуманизма способны уловить различие.
Рассматривая человека как продукт эволюции, трансгуманисты полагают Homo Sapiens случайным и несовершенным «промежуточным образцом». Они намерены усовершенствовать его с помощью, во-первых, генной инженерии и компьютерного моделирования вариантов, во-вторых, с помощью киборгизации. Как результат, будет создан Homo Super, превосходящий по своим возможностям и интеллекту обычных людей в той же мере, в которой люди превосходят обезьян. В этой модели современный человек рассматривается, в лучшем случае, как «ракета-носитель», функция которого — вывести на орбиту «полезный груз» (Homo Super) и «сгореть», перейдя в категорию эволюционных отходов. Интересно, что к тому же конечному результату пришли и технопозитивисты-кибернетики: «мы создадим Искусственный Интеллект в сотни/тысячи/миллионы и т. д. раз мощнее человеческого, и в этом — основная задача человеческой расы, решив которую, человечество должно погибнуть».
Но самое интересное, что нашлись люди, готовые активно работать в целях гибели человечества, объясняя это свободой научного познания и его самоценностью. Нашлись также люди, готовые это оплачивать, желая застолбить за собой потенциальные рынки. Вспоминается Л. Рифеншталь: «Понимаю, но тогда откуда у вас претензии к Гитлеру?». Впрочем, противоположности сходятся, и не следует удивляться тому, что предельный языческий антисциентизм магической цивилизации Третьего рейха и рафинированный сциентизм современной западной культуры смыкаются именно на отрицании человеческого и человечности.
Философия трансгуманизма жизнеспособна, поскольку представляет собой аттрактор, по крайней мере, сциентизма, но, возможно, и всей онтологии науки в целом. В сущности, понятно, что если ты убираешь из своего мышления сначала Творца, потом Вселенную, затем любое представление о Целом, Трансцендентном, Неизмеримом, и желаешь при этом оставаться последовательным, ты обязан поставить на освободившееся место себя, любимого, и приступить к акту творения. И ты неизбежно приходишь к трансгуманизму — или в его кибернетической версии, или в генетико-биологической.
В онтологии Бога человек, созданный по образу Бога, приспособлен к любым формам творчества, в том числе и к высшим, то есть к созданию жизни и разума. Но, поскольку человек лишь подобие Творца, вряд ли следует ожидать многого от этих попыток. Иными словами, Homo Super получится упрощённой моделью Homo Sapiens. Превосходя его в чём-то одном, он безнадёжно отстанет по другим параметрам (многих из которых мы, скорее всего, даже не знаем).
В онтологии мышления задача создания Homo Super катастрофически преждевременна, поскольку предполагает предварительное решение, по крайней мере – проблемы сознания, известной в западной литературе как hard problem.
Таким образом, мы вправе рассматривать трансгуманизм как предел онтологии науки (в её западной, позитивистской версии) и одновременно как саморазрушение этой онтологии.
Полезно рассмотреть основные причины «трансгуманистического рывка» начала XXI столетия. Чисто формальный ответ очевиден — кризис или даже предчувствие кризиса, его ожидание, ощущение, что всё творящееся вокруг (в том числе коронавирусная «самоизоляция») – лишь прелюдия к событиям, гораздо более грозным. Кризис пробуждает страх, а страх усыпляет разум и рождает чудовищ. Уникальность данного случая связана лишь с тем, что страх смешивается с беспредельной сверхчеловеческой гордыней.
Первым и главным звеном в цепи, приведшей к созданию трансгуманистической философии, стал постепенный, но неуклонный отход Европы от христианской картины мира. Проблема ведь не в том, что в сознании европейцев Бога заменила наука (как это, к примеру, произошло в СССР). Проблема в том, что на место Бога жители просвещённой, толерантной, демократической и объединённой Европы поставили себя, свой образ жизни. И сразу же обнаружили, что эта ноша им не по силам, что они не в состоянии не только создать из ничего жизнь или разум, но даже справиться с примитивными проблемами управления, производства или распределения благ в метагосударстве Европейского союза. И возникла необходимость в Homo Super. Или в Искусственном Интеллекте как основе экспертной системы принятия решений. Сверхчеловек от трансгуманистов или усовершенствованный «Ватсон» от IBM.
Здесь следует вспомнить, что базовые идеи трансгуманизма появились гораздо раньше Р. Курцвейла с его «Сингулярностью» и расшифровки человеческого генома. Я говорю сейчас о «русском космизме» в версии К. Э. Циолковского. Данная философия не использовала понятие Homo Super, но ей была близка идея проектного «апгрейда» человеческого тела (не мозга) для облегчения заселения «эфирных пространств». Нужно иметь в виду, что в космизме предполагалось: наука рано или поздно научится воскрешать мёртвых, это создаст проблему перенаселения и вынудит необходимость космических поселений. Хотя Циолковский понятия не имел о космической радиации и ничего не знал о влиянии невесомости на костную ткань, он пришёл к выводу, что человеческое тело, адаптированное к Земле, будет плохо чувствовать себя в космосе — даже со всеми техническими «примочками» типа скафандров. Отсюда — понятное желание изменить это тело вплоть до внедрения в кожу хлорофилла и перехода к прямому питанию солнечными лучами.
В более поздние времена идея проектно-«усовершенствованного» или «трансформированного» человека присутствовала в советской фантастике: «Человек-амфибия» А. Беляева, «День гнева» С. Гансовского, ряд рассказов И. Росоховатского, «Иду по трассе» П. Амнуэля. На закате советской империи эта тема — в версии инициации третьей сигнальной системы — обсуждалась братьями Стругацкими в романе «Волны гасят ветер» (людены), отчасти В. Рыбаковым в повести «Вода и кораблик» и Н. Ютановым «Фея красного карлика», «Ангел южного окна». Особняком стоит «Изгнание бесов» А. Столярова, где эволюционный сдвиг носит непроектный характер.
На Западе тема постчеловеческой и нечеловеческой эволюции рассматривалась Г. Лавкрафтом (кстати, космистом), в какой-то мере — Э. Гамильтоном. Идея третьей сигнальной системы присутствует в «Человеке без лица» А. Бестера и, на что далеко не все читатели обратили внимание, в поздних «Основаниях» А. Азимова: жители Геи — это искусственно сконструированные Homo с аналогом Трёх Законов Робототехники и с всеобщей межпространственной связью (телепатией).
Понятно, что эти списки отнюдь не исчерпывающие, но вот что интересно — фантасты — и советские, и американские — были далеко не столь радикальны, как современные трансгуманисты. Речь шла не о «замене» Человека и его вытеснении Homo Super, а о дополнении человеческих качеств некоторыми ранее недоступными для нас возможностями. Иначе говоря, трансгуманоиды в произведениях фантастов оставались людьми, считали себя людьми, и общество воспринимало их как «специально адаптированные к определённым условиям внешней среды формы человека». Даже это создавало очень серьёзные нравственные и социальные коллизии.
При реализации «hard-трансгуманистического подхода» люди и «сверхлюди» изначально воспринимают друг друга как эволюционных конкурентов. С учётом антропологической истории нашего вида, то есть судьбы неандертальцев, синантропов и прочих «альтернативных сапиенсов», не подлежит сомнению, что первая же попытка создать Homo Super, о которой станет известно сколько-нибудь широкому кругу лиц, приведёт к предельной или видовой войне, войне на уничтожение. Что победит — численное превосходство обычных людей или же особые качества «суперов» — сказать заранее нельзя, но в обоих вариантах от цивилизации, надо думать, камня на камне не останется.
Как человек, принадлежащий к христианской онтологии, я поставлю в этой войне на обычных людей. В сущности, трансгуманисты здесь допускают ту же ошибку, что и сторонники концепции технологической сингулярности. Будучи предельными сциентистами, и те, и другие полностью игнорируют гуманитарные науки и законы развития общества, не говоря уже об Ином, Трансцендентном и т. д.
«Сингулярщики» не учитывают, что задолго до их «точки перехода», где скорость технологической эволюции становится бесконечной, общество полностью потеряет устойчивость — политическую, военную, социальную и технологическую. Оно перейдёт в состояние, несовместимое с существованием сколько-нибудь сложных технологий. Трансгуманисты не желают понять, что, создавая эволюционного конкурента самому процветающему на Земле биологическому виду, привыкшему к своей «монополии на разум», они вызовут всеразрушающую войну.
«Hard-трансгуманизм» должен рассматриваться или как «преступление против человечности», подлежащее расследованию международным Трибуналом, или даже как преступление, вообще не имеющее аналогов. В то же время «soft-версия» обсуждалась в фантастической литературе около столетия (роман «Человек-амфибия» вышел в свет в 1927 году, произведения Г. Лавкрафта печатались в 1920-х — начале 1930-х) и была найдена социально приемлемой, а для космического/ноосферного вектора развития едва ли не единственно возможной.
Суть дела — в принципиальном различии хозяйствования и экономической деятельности. Экономика создаёт товары и продаёт их на рынке. Если рынок отсутствует, производить товар бессмысленно. Экономика может осваивать новые территории, только если это сопряжено с созданием новых рынков и может быть проделано достаточно быстро.
Это приводит к невозможности экономического освоения Космоса: соответствующие рынки отсутствуют, объём необходимых инвестиций чудовищен, срок возможной (отнюдь не гарантированной) окупаемости составляет столетия.
Хозяйствование производит продукты, которые потребляются на территории, повышая её ценность, как места обитания людей. Задача хозяйствования — продвижение границ, превращение пустошей, где люди не могут существовать вообще или где им неудобно и некомфортно жить, в Ойкумену. Хозяйствование экономически неэффективно, но оно способно расширять области, контролируемые людьми, в том числе осваивать космическое пространство.
Трансгуманоиды, естественно, появляются в обеих моделях. В экономике это вообще единственная возможность космической экспансии. В хозяйствовании — альтернативная версия: не окультуривание пустоши, но изменение человека таким образом, чтобы он мог существовать в этой пустоши.
С формальной точки зрения создать трансгуманоида, способного выживать в сильных магнитных и радиационных полях, вероятно, проще, нежели создать и вывести из гравитационного колодца Земли корабль, защищённый от таких полей. При этом во всем остальном такой трансгуманоид может быть полностью антропоморфным и генетически совместимым с обычными людьми.
Космическая экспансия человечества является абсолютной ценностью в любой версии космизма, в ноосферной онтологии, в онтологии Вселенной. Вытекает она и из предельной онтологии Бога: «владей этим миром» — ведь в Библии говорится не только про поверхность Земли.
Так что идея «мягкого трансгуманизма» отчасти онтологически обоснована, и её практическая реализация выглядит по-разному в разных онтологиях. И вновь приходится повторять: адепты этой модели, прекрасно разбираясь в генетике, эволюционной биологии, кибернетике, теории информации, совершенно безграмотны в философском и религиозном отношении. Естественное порождение эпохи постмодерна и болонской системы образования.
Подведём итоги. Трансгуманизм существует в двух основных версиях — биогенетической и кибернетической. Обе версии могут иметь hard- и soft-формы. В «hard-трансгуманизме» речь идёт о завершении человеческой фазы истории. Homo Sapiens заменяется биогенетическим Homo Super или кибернетическим AI. Прежние люди более не нужны, они уничтожаются или вытесняются в резервации, сами вымирают или продолжают жить, как будто ничего не произошло (нужное подчеркнуть!). В «soft-версии» обычные и технически усовершенствованные люди социально и генетически совместимы. Равным образом Искусственный Интеллект соединяется с человеческим в человеко-машинных системах. Необходимо отметить: в этой версии нужен не ИИ «человеческого типа», пусть даже превосходящий людей во всём (что в ряде онтологий невозможно), а нечто совсем иное. Речь идёт о нечеловеческом искусственном интеллекте, с иными принципами работы. В идеале он должен выходить за пределы видовых ограничений Homo Sapiens и при этом быть способным взаимодействовать с людьми вплоть до совместности мышления.
Реализация идей трансгуманизма даже в его «мягкой» форме представляет собой сложную техническую задачу, почти неразрешимую социальную задачу и предельную философскую задачу.
«Русский ответ» на трансгуманизм — это развитие специфически российских ветвей философского мышления — русского космизма и ноосферной/софиосферной онтологии.
Сергей Переслегин
