Стоя в очереди на регистрацию на самолёт в Шереметьево в иркутском аэропорту, я не могла отвести взгляда от стоящих впереди двух мужчин в камуфляже. Они бросались в глаза, эти два человека с толстыми рюкзаками за спинами, и напоминали о неутихающей тревоге за ход спецоперации.
Ближе ко мне стоял мужчина лет сорока пяти, среднего роста, худощавый, такой ладный, подтянутый, такой наглаженный и ухоженный, и мой тончайший нюх, которым наделила меня природа, уловил запах хорошего мужского парфюма, а на лице его читалась плохо скрываемая печаль. «Возвращается из отпуска поле ранения, был дома», – не сомневаясь, подумала я. Сразу было видно по коричневому загару на лице и руках, по сдержанности движений, ещё не сошедшей с лица грусти недавнего прощания с семьей, что летят они «за ленточку».
После регистрации я потеряла из виду пассажиров, с которыми должна была лететь в одном самолете, и огорчилась, потому что хотелось сказать какие-то добрые слова.
Заняв своё место в самолете, я увидела, что один из этих воинов получил место рядом со мной, и обрадовалась.
Устроившись, пристегнув ремень, он достал из кармана смартфон, включил видеосвязь. Мне было неудобно слушать беседу, тем более, что говорил он предельно тихо, я отвернула голову к окну, но все же краем глаза успела заметить симпатичную женщину лет сорока со светлыми волосами до плеч, которая зажигала дрожащими руками сигарету, сидя за столом. И этого секундного взгляда мне было достаточно, чтобы понять горе и отчаяние этой женщины, отправившей любимого мужа на войну. У меня тоже глаза наполнились слезами. Говорил он очень тихо, тем более, что в салоне самолета стоял шум из-за двигавшихся в проходе людей, укладывания вещей на багажные полки, я только услышала, что он говорил про дождь в Иркутске, а она, видимо, ничего не говорила, а только горестно кивала головой, потому что все было неважно, кроме этого одного единственного родного человека, звонившего из самолета, летящего в Москву.
«Дождь в дорогу - это к счастью», - спасительно думала я, искренне желая этого этой паре счастья. Жена не одобряла своего мужа, он ей самой нужен был, мужественный, смелый, заботливый. А он в очередной раз летел навстречу опасности, риску, сырым земляным окопам, на передовую.
Мы познакомились. Талгар был родом из Архангельска, но судьба занесла его в Усолье-Сибирь, откуда родом была его жена Елена, где родились их две дочери, которым он дал имена, и Лена согласилась. Старшая дочь у них Айгуль, десятиклассница, - так звали казахскую бабушку Талгара по линии матери. Вторя дочь, пятиклассница, получила татарское имя Мерьем в честь его бабушки по отцовской линии, крымской татарки. Семья жила очень дружно в Усолье, Талгар работал монтажником на стройке, а в свободное время любил рыбачить.
Когда ему пришла повестка из военкомата, а она пришла сразу, как началась первая мобилизация, у Талгара не было сомнений: он, прошедший Чеченскую кампанию, должен быть «там». Он подчеркнул, что стал участником СВО не из-за денег, ему хватало своих заработков, а по-мужски, из чувства долга
- А сейчас Вы где, на каком направлении фронта? - спрашиваю я Талгара, искренне сочувствуя ему и испытывая естественное чувство симпатии к человеку, который почти ровесник моей старшей дочери.
- Стоим около деревни Червона Горка в Днепропетровской области.
-Тяжело?
- Лично меня больше всего «напрягает» отсутствие бань в украинских деревнях…
- Как это так? Не может быть... – удивляюсь я.
- Я сам этому поражаюсь... Уже не одну деревню здесь, на Украине, прошли и не увидели бань. Спрашиваю, как они моются, отвечают: «А из тазика». В деревнях, естественно, нет душевых кабин. Но мы с другом нашли одну женщину в Красной Горке, у которой есть душевая кабина и стиральная машина. Зоя Николаевна за 200 рублей разрешает принять душ и вещи постирать в машине.
- Когда приходит гуманитарная помощь, например, макароны, мы ей отдаём, она довольна.
- А как устроен ваш блиндаж? Я в интернете видела, тяжело очень осмысливать это…
- В земле выкопали, сверху брезент, ветки и сучья, брёвен нет. Много раз обращались к руководству, обещали, но до сих пор нет.
- А как вы питаетесь?
- Банку тушенки на день, с утра половину и вечером половину.
- Тушенка холодная? Нет возможности подогреть?
- Да.
- Так вы же голодные... что такое для мужчины съесть одну банку тушенки за день?
- Привыкли. Едим немного, потому что проблема - куда сходить в туалет, это важнее – твоя жизнь, чем недоедание. Ведь тебя именно «за этим делом» может накрыть снарядом.
- И чаю горячего невозможно попить? – обливается кровью мое материнское сердце.
- Можно по-быстрому нагреть кружку воды, используя небольшой газовый баллон.
Мы ненадолго замолчали, и я печально в изумлении покачиваю головой от открывшихся подробностей, а Талгар, видимо, представил свой окоп.
- Командир у вас толковый?
- Да, он мобилизован был тоже, как и я, с начала мобилизации, военного образования нет, высшего образования нет, но получил звание лейтенанта. Хороший командир.
- А замполит у вас есть?
- Да, молодой, 23 года.
- Что он вам объясняет?
- А что он может нам объяснить? Опыта никакого. Это мы можем ему объяснить многие вещи в жизни.
- Какие задачи перед вами ставят?
- Выжить...
- А оружие у вас есть, хватает?
- У меня есть автомат.
- А патроны к нему?
- Есть. А вот артиллерия нас не прикрывает, когда на «передок» ходим. Я спрашиваю, почему артиллерия молчит? А они отвечают, что стрелять нечем.
- Давали отпуск Вам хоть раз за два года?
- Два раза после ранений. Когда подписывал контракт, говорили, что на полгода, но не отпускают.
- А ранения серьезные?
- Один раз в ногу ниже колена, в другой – палец, большой, на ноге оторвало. Хирург говорит: «Отрезать всегда сможем, попробуем пришить», и пришил. Конечно, побаливает при нагрузке.
Талгар пошевелил ногой, и лицо налилось бледностью от воспоминаний о пережитой боли. Я сочувственно молчала, мысленно желая своему попутчику свободу от боли.
- Что было самым жутким для Вас, Талгар, за эти два года? Ранения?
Лицо воина исказилось душевной болью, и он ответил:
- Нет, не это… Однажды нас с моим товарищем отправили за «двухсотым», погибшим контрактником из нашего подразделения. Это был поэт, мы его все любили. Мы пришли в покинутое людьми село – место недавнего боя. Жители деревни, убегая, бросили не только свои дома, но и домашний скот. Нам открылась страшная картина: нашего убитого товарища грызли голодные свиньи. И не только его. Поодаль лежал труп украинского солдата, и с ним животные делали то же. «Свиньи глобализма», – подумал я тогда и направил на них автоматную очередь.
Мы оба замолчали и долго не могли говорить, испытывая ужас и мысленно проклиная войну.
- Господи, спаси и сохрани! Скоро это закончится? – тихо спрашиваю я Талгара, с которым мы проговорили шесть часов полета.
- Хотелось бы скорее. Когда окончится все, я напишу книгу «Война за свой счёт».
Автор: Лидия Владимировна Довыденко
