В начале девяностых годов, во времена не всеми осознаваемого распада России (не СССР - именно России), мне довелось стать участником довольно курьезной ситуации: в московском метро ко мне подошел средних лет человек, представился подполковником и задал вопрос, русский ли я. После того, как я ответил утвердительно, он сказал: «Благодарю вас за образцовую русскую внешность, так редко сейчас встречающуюся». Замечу на всякий случай, что человек и вправду имел офицерскую выправку, не производил впечатление душевнобольного, был трезв и абсолютно серьёзен. От неожиданности я не стал уточнять, что он подразумевает под редко встречающейся русской внешностью, которую он мне приписал, почему за нее стоит благодарить, а также попридержал готовую сорваться с языка фразу: дескать, при чем здесь я, благодарить следовало бы моих родителей, -так как вовремя вспомнил, что произнести её я не имею права - ведь если и была у моего тогда уже покойного отца какая-то частица русской крови, то в сильно разбавленном виде, а у матери даже и этого не наличествовало. При том, назвав себя русским, я нимало не покривил душой, ибо на самом деле почти с детства ощущал себя таковым, несмотря на то, что первых семнадцать лет жизни провел вне России и знал о ней лишь понаслышке. Но даже эти малосознательные годы были ознаменованы мощным русским притяжением, во многом подсознательным и едва ли четко осознаваемым, однако, как я теперь понимаю, явственным. Большую роль в этом сыграла русская культура: академическая музыка (Мусоргский, Римский-Корсаков, Свиридов, Гаврилин, которые в пору моего детства доносились, что называется, из каждого утюга) , менее - живопись (Сорока, Венецианов, Васнецов, не знаю по какой причине развешанный по стенам нашего дома в виде репродукций), более всего - литература: Жуковский, Аксаков, Гончаров, Лесков, Островский, Тургенев; Салтыков-Щедрин, как ни странно. В особенности, как я теперь отчетливо осознаю, Крылов и Пушкин – без них я однозначно не стал бы тем, кем есть теперь. Благодаря им Россия производила впечатление таинственного и гигантского, ни с чем ни сравнимого материка, до конца не открытого самими русскими и на протяжении долгих столетий находящегося где-то под спудом. Остальные страны были всего лишь государствами, почти ничем друг от друга не отличимыми, но даже если и отличимыми, то какими-то несущественными частностями. А вот Россия воспринималась так, как я сказал: материком в центре мира, автономной, ни на что не похожей Вселенной. Это ощущение живет у меня и до сих пор после многих лет, проведенных вначале в Москве, в которой я по воле независящих обстоятельств теперь снова вынужден почти постоянно жительствовать, и параллельно – в различных русских городах, селах и деревнях, где я селился на время, руководствуясь давними мысленными преставлениями о России и таким образом обретая собственную человеческую сущность. Тогда же я нашел подтверждение своим соображениям в рассуждениях Мартина Хайдегера о русской метафизической тайне, недоступной даже для ее жителей: «… тайна в том, что они являются землей будущего. Русские – это не понятая самими собой, никем другим, тайная земля будущего… История земли будущего содержится в ещё не освобождённой для себя самой сущности русскости».
Сходными детскими воспоминаниями чуть ли не при каждой встрече делится со мной моя приятельница, русская православная женщина Мелания, в прошлом –ташкентская девочка, мусульманка, которая, подобно мне, невзирая на происхождение и на кровь, чуть ли не с рождения считала себя русской. А подруга моей жены Татьяна, называющая, впрочем, её мамой, урожденная Моника Мендес из Гвинеи-Биссау, воспитанница Ивановского детского дома, давно и настойчиво утверждающаяся в том же качестве, в свое время доказывала свою причастность к России не только словами, но и кулаками. Думаю я и моей маме, польке по материнской линии с длинной, почти тысячелетней родословной и с ещё более запутанными каталонскими и австрийскими корнями по отцу, ни разу, между прочим, в России не бывавшей, однако же много лет назад на мой детский вопрос, кто же мы, в конце концов, такие, совершенно неожиданно выпалившей: «Конечно же, русские». Такой же ответ слышат жители небольшого Переславля-Залесского от живущих в этом городе православных иноземцев, которых я, наезжая из деревни, вижу на церковных службах и плечом к плечу стою рядом с ними в местных храмах. Это - француженка Лоранс, автор двух романов об Иване Грозном и его эпохе, собирательница фольклора и исполнительница русских древних духовных песнопений в сопровождении собственной игры на колесной лире; швейцарец Вениамин, постигающий русское средневековье посредством знаменного пения в пригородном старообрядческом храме; голландец Ян, оставивший католический монастырь, где подвизался в качестве монаха, чтобы принять православие и спасаться от западных вызовов в России; американец Джейсон, отец-одиночка, привезший в Переславль трех своих дочерей (они на снимке), чтобы дать им возможность жить в русской среде, о чем в течении многих лет мечтал он сам. И многие, без преувеличения весьма многие иностранцы, поставившие себе сходные цели: немцы, шведы, англичане, испанцы, итальянцы, финны, эстонцы, литовцы, латыши, японцы, китайцы, киргизы, казахи, ассирийцы, иранцы, индусы, жители африканских стран, сознательно выбравшие родину не по крови, но по душе и по сердцу и на протяжении многих лет встречавшиеся мне в православных церквях. Только в московском храме Благовещения в Петровском парке, прихожанином которого я был долгое время, наличествовало более сорока, если я не ошибаюсь, национальностей. На других приходах количество было меньше, но русских нерусской национальностей тоже вполне хватало. Часть этих прихожан родились вне России, судьбы некоторых, испытавших на себе мощный зов России, по истине удивительны. Своим осознанным, иногда трудным выбором они подтвердили старую истину: раз православный, значит русский. И они, несомненно – часть России. Возможно, даже очень существенная её часть.
Ещё раз повторю: сама жизнь в России помогает любому человеку в обретении внутреннего «я». Думается, не только в перенесении бытовых русских неурядиц коренными жителями, которые не мыслят себя вне России, но и в признании её Родиной перечисленных мною людей – обозначенное Хайдегером её будущее. Это тем более вероятно, что, в отличие от многих современных этнических русских – тех, кто родился и жил в СССР, для которых история России начинается с 1917 года, и тех, кому знаком лишь колониальный бардак современной РФ и поэтому вообще не имеющих представления о глубинном русском даже в самых общих чертах, - они, пришельцы из других стран, вполне способны обрести ту самую освобожденную русскость в земле будущего, о которой говорил выдающийся немецкий философ.
В этом смысле у них, понимающих, что честь считаться русским нужно выстрадать и заслужить, есть существенное преимущество перед людьми, которым посчастливилось, чего многие из них не осознают, родиться в России, воспринимающих принадлежность к русскому как слепую, не очень приятную и даже обременительную случайность и по этой причине особо над нею не задумывающихся. Хотя бы потому, что у этих «новых русских» за счёт православной веры есть связь с многочисленными святыми, оберегающими страну, в которой они теперь живут, в числе которых преподобный Моисей Угрин, венгр из Трансильвании; преподобный Антоний Римлянин — основатель новгородского Антониева монастыря; Довмонт, в православном крещении Тимофей — святой благоверный князь литовского происхождения; Прокопий Устюжский — Христа ради юродивый, чудотворец, до переезда в Новгород бывший ганзейским купцом из знатного прусского рода в Любеке; благоверный царевич Пётр Ростовский Ордынский, правнук Чингисхана; Исидор Ростовский — юродивый, ростовский чудотворец, уроженец Бранденбурга; Меркурий Смоленский — православный мученик римского происхождения, во время нашествия хана Батыя защищавший Смоленск от монголов; Стефан Казанский, мученик, принявший крещение после взятия русскими Казани и за твёрдость в христианской вере изрубленный на части своими единоплеменниками. И это, может быть, лишь сотая часть от их общего числа. Так что нынешним православным иноземцам есть у кого учиться быть русскими.
Одному из моих знакомых, давно существующего и мыслящего по американским мировоззренческим стандартам и тем не менее позиционирующем себя в качестве русского патриота, я задал вопрос, какие основания у него так считать. Он запнулся посреди очередной высокопарной тирады, затем со всегдашним, не покидающим его пафосом произнес: «А я наши березки люблю».
Что ж, каждому свое: и немец любит свои березки, и поляк, и финн, и американец. Но чувство причастности к внутренней, а не к внешней Родине – это нечто другое. И не всё так просто здесь. Вот ведь заметил же в разговоре с упомянутой Лоранс Гийон один не лишенный проницательности русский батюшка: «Вы, пожалуй, более русская, чем мы». Затем подумал и добавил: «Хотя это вряд ли можно считать комплиментом».
Эти слова касаются нас всех и над ними стоило бы как следует задуматься.
Автор: Виталий Яровой
Заглавное фото: zavtra.ru
