Жизнь всё расставляет по своим местам. Стало очевидно, что рыночная экономика в своих «чистых» формах несовместима со «средним классом», являвшимся уловкой Запада времён «холодной войны». Мы им о справедливости, а они в ответ – «средний класс»: по словам драматурга Островского, «правда хорошо, а счастье лучше»... «Средний класс» - это достаточно широкий слой между хозяевами жизни и париями общества. Сам по себе он сформироваться не может, его формировали искусственно, продуманной государственной перераспределительной политикой.
Сегодня говорить о смерти среднего класса, о его стремительном сокращении стало общим для всех местом. Вот, например, пишет Der Tagesspiegel (Германия):
«...сегодня весь мировой порядок является постевропейским. Привлекательность европейской модели ощутимо теряет силу... Исчерпан общественный договор, согласно которому каждое новое поколение должно пребывать в лучшем положении, чем предыдущее. Технология подтачивает средний класс — опору демократии».
Технология ли? Или же просто пропала нужда перед советской угрозой выпендриваться, и хозяева жизни решили, как в рекламе – «а если нет разницы, зачем платить больше?»
Михаил Таратута, тележурналист, американист, достаточно известный и яркий либерал-западник, сетует:
«На протяжении последних 20, может быть, даже больше лет в Америке в экономическом плане царила удивительная несправедливость, и люди возмущались этой несправедливостью. В то время, как 1% наращивал доходы, и они росли постоянно... В то время как средний класс – это основа общества – там доходы практически не росли. При инфляции при ценах... в Америке очень выросли цены за последние 10-15 лет, просто удивительным образом выросли. И большая, заметная часть нижней прослойки нижнего класса проваливалась в малоимущий класс, средний класс сокращался. И вот так умирала «американская мечта»: завтра жить лучше, чем живем сегодня. Дети должны жить лучше, чем их родители. Но так было, это была осуществимая мечта. И вот последние десятилетия этого все меньше и меньше... А политический класс на это не реагировал, он стал дисфункционален»[1].
Всё чаще турист из России слышит во Франции или Италии такие признания:
-Никогда я не смог бы купить такого дома, какой купили мои родители!
А это значит, что «праздник победителей» на Западе, в лице СССР победившем собственной светлое будущее, неумолимо заканчиватся...
+++
Нетрудно заметить, что чем больше человек экономически предоставлен сам себе, тем острее и больше ПОЛЯРИЗАЦИЯ общества.
Рынок не терпит середняков. Или ты побеждаешь – и победитель получает всё. Или проигрываешь – и тогда всё теряешь.
Чтобы это понять, представьте условную модель, ну, скажем, настольную игру в «Монополию». Вначале сели играть, допустим, 10 человек. Потом, в ходе игры, остаются пять, четыре, три... И так – пока не выявится единственный окончательный победитель, который заберёт себе все фишки...
«Крот рынка» роет настойчиво: всякое разорение для него лишь этап, а всякий не разорённый сегодня человек – оставлен им на завтра.
Всякий успех в рыночной экономике лишь промежуточный, потому что его снова и снова требуется подтверждать. Один раз не подтвердишь – и все предыдущие успехи аннулируются.
+++
Симпатии к революции, столетие которой мы отмечаем в 2017 году – начинаются с подозрения, что не всё было "ДО" и не всё "После" (т.е. теперь) «хорошо».
И что современная жизнь, во многом реставрировавшая дореволюционную (хотя это лишь цветочки - ягодки ещё впереди) – не норма.
Никакая не норма, а жуткая аномалия, социальный Чернобыль, наполненный социальной радиацией и социальными мутантами.
И – вывод: мир устроен НЕ так, как его пытаются изобразить на своих «птолемеевых картах» либеральные теоретики. И «американская модель» глобализма – не цветущий ухоженный сад взаимных улыбок и услужливой деликатности, а дикий лес, полный хищного зверья.
И в этом лесу не станут слушать мои или ваши, читатель, длинные объяснения, а просто расчленят и сожрут. А сожрав, закопают, и прикроют могильник вывеской «цветущего сада улыбок»: мол, заходите к нам, новые дураки, мы пожрать всегда любим...
+++
Нормальность требует сохранения, а ненормальность – преодоления. Если современная жизнь норма – то её нужно сохранять. А если аномалия – то преодолевать. Это и ставит людей по разные стороны баррикад: исходное представление о норме.
Мы рассматриваем 90-е как патологию, как чёрную дыру, как реакцию распада человека и его цивилизации – и оттого мы позитивно оцениваем очень драматичный и неоднозначный советский период (тоже, естественно, с оговорками).
В пост-советской жизни нет ни корней, ни стабильности, ни перспектив, ни образа будущего (если не считать мрачные сценарии пост-апокалипсисов).
Пост-советская жизнь – это жизнь-паразит. Её представители могут ненавидеть СССР или даже уважать его, но ВСЕ ВМЕСТЕ паразитируют на его наследии: от оружия и армии до индустрии и разведанных недр. Корней у паразита нет – потому что он враждебен и вековым традициям и техноэнергии просветительского модернизма.
Паразит презирает образование, науку и технику – потому что они «напрягают». А паразит хотел бы всего, быстро и легко, лучше всего за папин счёт, а если нет богатого отца – то методом ограбления банка.
При этом жизнь-паразит является военно-политическим предателем, она терпеть не может воинского долга, войны, защиты территорий, рассуждая так: «жрать все плоды с этой земли буду я, а защищает её пусть кто-нибудь другой». Эта жизнь-паразит легко расстаётся и с героями прошлого, и с заслуженными деятелями настоящего, и с кусками собственной территории (Крым-украинский, Цхинвал-грузинский и т.п.).
Такое существование без корней, в качестве прилипалы к чужим заслугам и прошлым достижениям, которые, к тому же, безжалостно и бездарно транжирят – не может быть долгим.
Пост-советское существование во всех смыслах есть «существование на износ», оно может длится лишь до тех пор, пока не доест прошлое.
При этом жизнь без корней, предавшая своё прошлое, не имеет стабильного, устойчивого настоящего. В ней действует формула «никто никого не любит, все всех «кидают». Каждый день кого-нибудь разоряют и пускают по миру, а кто-то за счёт этого пополняет кубышку. Нет того, что ЭиМ называет «устойчивостью окладов-наделов», устойчивостью долевого пая: я член общества и мне положено... Да ничего мне не положено, что урву, то и моё, наглость-второе счастье!
И, логично, у жизни-паразита нет будущего. Ему и неоткуда взяться. Ельцин видел одну из главных своих задач в «деидеологизации» - а люди поколением постарше слово «безыдейность» считали ругательством. Почему плохая «безыдейность» стала восприниматься как хорошая «деидеологизация»? Что может быть хорошего в безыдейном человеке, сером и тусклом (в лучшем случае) – который живёт по принципу «день прошёл, и ладно»?
Вырождение образа будущего, далёких ориентиров – и само по себе жутко, и влечёт иные тяжкие «побочные» последствия. Для простого поддержания повседневной неизменной тупости требуется гораздо меньше психической и физической энергии, чем для «больших бросков» и «великих переломов». Маразм порождается нехваткой психической активности, и сам порождает её нарастающий дефицит.
Общество, которое не видит собственного завтра и не знает, каким его хочет увидеть – в состоянии маразма.
Что такое отсутствие движения? Это потеря динамизма во всём, во всех сферах жизни. Вырождаются и выдуриваются наука (фундаментальная раньше, прикладная попозже), культура и искусство, ветшает и дичает быт.
Раз будущего нет – то в него никто и не вкладывает ничего: ни мыслей, ни эмоций, ни средств. Жизнь-паразит расширяет текущее потребление за счёт сворачивания долгосрочных программ, амортизационных отчислений и перспективного инвестирования в любую отрасль. Вслед за инвентаризацией полученного паразитом следует его утилизация, сведение потенциала к нолю.
Остаётся лишь надеяться, что старая песня - "И юный октябрь впереди!" - не наврала...
