Почему мы — именно русские, русы? Попробую «распечатать» тему, для начала исследуя самого себя. Итак, перед вами — представитель малороссийской ветви триединого Русского народа, Кучеренко-Калашников. Не воцерковлённый, сформированный как личность в Советском Союзе, но при этом — носитель того самого культурно-цивилизационного кода великого народа, что живёт от Днестра и Карпатских гор — до Камчатки и Сахалина.
Русская «генетическая карта»
Во мне говорят все прошлые поколения русов-русских — и наше великое грядущее. В том числе и пока не наставшее. Здесь — и рус из дружины Святослава, столкнувшийся с «греческим огнём» в битве при Доростоле, — и Сергей Королёв, запускающий первую в мире космическую ракету. Гений Ломоносова — и бородатый стрелец, отирающий кровь и пот с лица после битвы со шведами под Гдовом в 1657 году. Во мне встречаются строитель Днепрогэса, парень из Первой сталинской пятилетки, и комсомолец с трассы БАМа в 1974‑м, и пилот штурмовика Ил-2, заходящий на узловую станцию с немецкими эшелонами. Лётчикиспытатель Пётр Стефановский — и те, кто строил Албазинский острог на границе с Китаем в семнадцатом веке. Им устало улыбается великий Чкалов, аккурат после трансполярного перелёта 1937 года, и ободряюще кивает умнейший Менделеев со своими периодической системой элементов и «толковым тарифом», памятником русского протекционизма. Во мне живут завораживающая поэзия Пушкина и пламенная фантазия Ивана Ефремова. Всё это — наше. «Гены» огромного русского кода.
Работая над трилогией «Третий проект» в 1999–2006 годах, мы с соавтором, ныне уж покойным Сергеем Кугушевым, решили набросать хотя бы примерную карту нашего кода. Сергей предложил термин «топос», но, с моей точки зрения, — это всё‑таки код. Система признаков-маркеров, отличающих русских-русов от представителей иных цивилизаций рода людского.
Это — своего рода культурный «генокод» цивилизации. Программа развития, система основных ценностей, установок и доминант цивилизационной динамики. А ещё — и устойчивые стереотипы поведения. Он включает в себя формы и институты, которые передают эти ценности и установки в реальную жизнь. Код — это то, что делает русских — русскими, а китайцев — китайцами.
Нации и народы выступают носителями культурно-цивилизационного кода. Можно представить себе, как один и тот же код могут нести народы, говорящие на разных языках и обладающие разным этническим происхождением. Впрочем, чего воображать? Это — реальность. В старой России тот, кто нёс в себе русский код, становился русским независимо от крови, текущей в его жилах. Чтобы стать русским, надобно принять русскую культуру, русское отношение к жизни, наш стиль поведения, наши ценности и доминанты активности. То есть если ты живешь, как русский, идешь в общем строю с нами в труде Общего Дела и сражаешься за Россию, говоришь на великом языке, молишься по православному обычаю и прочно связываешь личную судьбу с Отечеством, то ты — рус. Русский. Будь ты по крови хоть грузином, как Багратион или Сталин, хоть сербом (как Милорадович), хоть горцем (как трагически погибший исследователь Каспия Бекович-Черкасский). Сам автор этих строк — турок на четверть по маминой линии, как литературный герой Гришка Мелехов. А сколько остзейских немцев в истории Руси стали украшением пантеона русских героев?
Да, подавляющее большинство русских — русы и по крови. Но мы принимаем в свой триединый суперэтнос (великороссы, малороссыукраинцы и белорусы) всех, кто несёт наш великий культурно-цивилизационный код! А потому Русский народ вмещает в себя не только православных, но и мусульман, и буддистов, и атеистов, и ещё бог знает кого. Русскими были наши славные полководцы и государственные деятели с нерусскими фамилиями: немцы Остерман-Толстой и Бенкендорф, абиссинец Ганнибал, армянин ЛорисМеликов, герой Кавказской войны Цицианов. И пусть идут к чёрту все эти «зоологи» и любители циркулей-черепомеров! Мне ближе Лев Гумилёв с его теорией общей матрицы поведения.
Цивилизационно-культурный код есть структура-программа, которая задаёт стабильность, границы перемен, их направление. На то, как такой код устроен, есть разные воззрения. Каждое из них будет правильным — поскольку тут, как и в физике, действует принцип дополнительности. Каждая теория видит реальность под своим углом зрения, подмечая что‑то важное. А настоящая картина получается объёмной, состоящей из разных точек зрения. По нашему мнению, код имеет семь составляющих, похожих на генетическую цепочку. В основе его лежат отношение к семи предметам и явлениям реальности.
1. К природе.
2. К обществу.
3. К государству.
4. К Богу.
5. К деятельности.
6. К самому человеку (рефлексия).
7. Ко времени.
Ну что ж, попробуем определить «генокод» Русской цивилизации!
Отличительные черты
1. Природа для нас — поле жизненной деятельности, экспансии. Мы её не столько осваиваем, сколько завоёвываем. У нас не было склонности осваивать (а в пределе — насиловать) природу. Русский её покорял. У нас времени насиловать природу не было. Русский её завоёвывал. Мы за тридевять земель шли, экспансию вели. Наш народ всегда природу любил. Мы всегда на природу рвались. Поэтому синоним слову «природа» у русского — «воля», «простор». Завоёвывая же огромные нетронутые пространства, русские одновременно и приспосабливались к природе, устанавливая свой жизненный уклад сообразно её законам. Мы как бы растворялись в необъятных просторах, в зелёных океанах лесов, в бездонном небе, среди утекающих в неизвестность рек.
Если спросить русского: «Куда ты прёшь? И зачем тебе экспансия?» — в ответ он недоумённо пожмёт плечами. Не знаю, мол. Приключений ищем. Воли. Простора. Новой, счастливой жизни. А ещё власть допекла.
Оттого мы и расселились от дунайских плавней в Южной Бессарабии (Одесская область) — до сопок Манчжурии и вулканов Камчатки.
2. К обществу мы относимся интересно — мы не «граждане», а вынужденные коллективисты. В моменты военных угроз коллектив разрастается до масштабов всей страны. В мирное время — сужается до семьи. Или же до домена: сообщества соратников, коллег по труду или исследованиям, сообществ по интересам. А иногда и до самого себя, любимого (во времена тотальных распадов и смут). И всё же мы чаще ищем себя не в государственности и не в индивидуализме, а в общине, коллективе. Мы даже по жизни идём в команде.
3. Государство для русского — всегда что‑то внешнее и страшное. Какая‑то могущественная, неопределённая сила, которая лежит за пределами разумения. Некий хозяин. Он может быть плохим или хорошим, его можно ненавидеть или страшиться — только любить нельзя. Жизнь устроена так, что хозяину все должны подчиняться и служить, поскольку служба — гарантия жизни и существования в самом прямом смысле слова. Ибо без государства наступает страшная смута. Или приходит беспощадный внешний враг.
В нашем коде есть «ген» постоянной угрозы — набегов кочевников, — делающий суровой необходимостью подчинение государству. Более тысячелетия, начиная с аваров-обров и хазар и заканчивая набегами крымчаков в начале XVIII века, — русырусские ежегодно подвергались страшной опасности, не щадившей ни боярина, ни крестьянина. Она требовала организации обороны силами государства. Набеги исчезли, а мобилизационный «ген» остался.
Отсюда и все наши метания между приверженностью государству — и разгульным анархизмом. Отсюда рождается характерный персонаж русской истории: вчерашний смутьян и «лихой человек», выступавший против власти, становится ярым защитником Отечества при нападении внешнего врага, уходит на фронт добровольцем. Совершенно не изменяя своим первоначальным взглядам.
Однако мы всё‑таки надеемся построить идеальное народное государство. Где будут справедливость и правда (чисто русское понятие), а не формальная (на западный манер) законность.
Русский пойдёт за тем вождём государства, который, по его мнению, делает великое дело, наполняет жизнь смыслом, олицетворяет правду и справедливость. Такому лидеру многое прощается. Таков русский врождённый монархизм.
4. Бог для нас — защитник и опора, высшая справедливость. Отец. Но у любого отца есть мать. Поэтому у русских, как ни у какого другого народа, развито трепетное отношение к Богородице. Именно она — заступница, символ и надежда России. Именно поэтому почти все великие русские иконы — это образы Богородицы.
5. Труд для нас — либо увлечение, радостное творчество, праздник души, либо — подневольное тягло, маета мает, изнурительная работа. Мне либо высшее наслаждение — воевать или блоху ковать. Либо я ишачу. У нас нет понятия бизнеса. Мы к активности относимся как к жизни. Западник отделяет себя от активности, рефлексирует по этому поводу, смотрит на неё со стороны. Китаец — служит, не мыслит себя без труда. А у русского активность стоит в центре мира. Мы словно дети, мы играем. Играем, даже когда работаем. Поэтому решающая роль в русской цивилизации принадлежит культуре.
Мы, образно говоря, играючи сработали реактор для космического корабля, с бодуна пошли Сибирь покорять. Вся цивилизация наша — это «Юнона» и «Авось». Она покоится не на природе, как на Востоке, не на индивидууме-человеке, как на Западе, не на Боге, как у евреев, не на сообществе, как у мусульман. Нет, мы хотим действовать. Из русского точно фонтаном бьёт: «Делать надо что‑то, мужики!» Но при одном условии: эта деятельность должна нас захватывать. Быть для нас миссией и служением Высшей цели. А когда нас захватывает такое чувство, то несть нам преград ни на суше, ни на море. Да и в небесах тоже.
Отличительная наша особенность при этом: невероятная изобретательность. В своих научно-технических идеях мы способны иной раз на десятилетия опередить всех остальных. Жаль, что государство наше ещё не научилось использовать такую «атомную энергию» русской изобретательности. Но если научится — то будет нам счастье: цивилизационное чудо-оружие.
6. К человеку мы относимся, как и западники — индивидуально. Мы не рассматриваем его как представителя большой группы, клана или тем более как разросшегося до неисчислимости народа. Но, в отличие от Западной цивилизации, у нас нет такой сильной привязанности к семье. Нет у русских и аналогичной многим восточным народам укоренённости в роде. И вообще социальные (общественные) инстинкты у русских ослаблены почти до предела. Все наши привязанности сосредоточены на команде, экипаже, артели, товариществе, собравшихся для какого‑то конкретного дела, приключения или войны. Кстати, мы неплохо осваиваем искусство самоуправления. Сочетание сильных земств / советов со столь же сильной центральной властью — вот наше самое оптимальное будущее.
7. Время для нас служит предметом труда. Таким же, как земля для пахаря или металл для кузнеца. Такова уникальная черта нашей цивилизации, такого в мире нигде нет. Мы постоянно ставим эксперименты со временем. Большевики говорили: вот тут у нас был феодальный строй, весь мир очень долго шёл к капитализму, а мы — перепрыгнем через эпохи и окажемся впереди планеты всей. Потом пришёл Гайдар и заявил: мы возьмём сейчас и прыгнем назад, в никогда не существовавший, книжный капитализм восемнадцатого века. Там освоимся, научимся кое‑чему — и сразу забежим в двадцать первый век. Русский норовит переделать время, поуправлять им. Мы сами себя перекодируем, ибо перекодировка — это всегда попытка примирить будущее с прошлым. Да по себе знаю, как охватывает русских непреодолимое желание сжать исторические циклы, совершить скачок в развитии, сделать то, что прочее человечество почитает немыслимым и невозможным на данном историческом этапе.
Смысл русской жизни
Кто наши онтологические враги? Сообщество Тени, антилюди, «чужие». То, что пытается нас расчеловечить, стереть наш русский код, расплавить в котле «толерантной» глобализации и обратить в «серую расу» обитателей Швабова «электронного концлагеря». Без семьи, детей, любви между мужчиной и женщиной.
Смысл нашей жизни состоит в том, чтобы создать новую Реальность. Цивилизацию светозарного Полудня, Будущего. Потому что в нынешнем мире места нам нет и быть не может. Нет никаких перспектив у русских в этой системе координат — и точка. Ну не нужны мы ни «чужим», ни американцам, ни европейцам, что бы там ни утверждали нынешние придворные геополитики. История старой России закончилась раз и навсегда, и никакие опереточные возрождения дворянских балов, равно как и сталинских наркомов, нам не помогут. Только остальное человечество рассмешат. Да и глупо восстанавливать паровоз, когда нужен фотонный корабль. Если старый мир будет длиться, то кончимся и сгинем мы, русские. Нам — только вперёд и ввысь, к звёздам! К победе над Античеловечеством и «новыми кочевниками», Швабовыми исчадиями.
Чтобы создать Цивилизацию Русского ковчега, мир грядущего, нам потребны чудесные и закрывающие технологии, автоматизация и роботизация. Но разве в нашей исконной культуре, в сокровенных сказках наших мы не встречаем мечту о них — будь то скатерть-самобранка, топор-саморуб, самосильная машина, сапоги-скороходы? Но теперь мы получаем шанс воплотить всё это. Хоть в экранопланах, хоть в нанофорах-репликаторах, которые станут создавать готовые вещи прямо из исходных веществ.
Если на протяжении череды веков русской истории светоносная традиция постоянно пробивалась наружу — пусть и сквозь большие промежутки времени — значит, она и есть та самая глубинная основа, которая только сейчас способна найти своё и технологическое, и организационно-«деятельностное» воплощение. Прежде всего — технологическое. Остаётся скрестить дух и новые технологии, подкрепив всё это эффективными экономическими и организационными структурами
В нашем цивилизационно-культурном коде — главная надежда на историческую Победу. В нём мы выбираем то, что относится к «линии Китежа», к Третьему проекту. К Русскому ковчегу и Пятой империи. Это то, что относится и к Древней Руси, и к старообрядчеству, и к русскому культурному прорыву XIX века, и к Красной империи. Мы должны, наконец, доразвить эту линию, развернув её в пространство будущего общественного строя — Нейромира (как назвали его в своих работах Калашников и Кугушев). И самая глубинная основа здесь — матрица Святой Руси.
Святая Русь выступила предтечей Нейромира. Сергий Радонежский — один из его предвестников. А русское Православие? Иностранцы ещё несколько веков назад подметили: суть отличия нашего христианства от западного состоит не в канонах, а в соотношении между проповедью и литургией. На Западе отдают предпочтение проповеди. Их священник обращается к пастве словами, вербально, взаимодействует с человеческим интеллектом, обращаясь, прежде всего, к логике, рассудку, затрагивая интересы и ценности.
У нас же главенствующую роль играет литургия. Таинственный полумрак, многогласное пение, запах ладана и теплящихся свечей, совместная молитва — комплексным воздействием изменяют самые глубинные контуры психики верующих, вводят их в горние миры. Общая молитва создавала эффект, известный сегодня под названием «психосемантического резонанса». И не зря шла такая ожесточённая схватка за обряды при расколе в XVII веке. Наши храмы выступают как центры медитации, коллективные психосемантические резонаторы. В них люди настраивались на духовную парадигму Вселенной, вступали в резонанс со Всевышним, черпая у Него силы, смыслы и откровение. Вера придала русской душе космическое измерение.
О «техноцеркви»
И даже если некоторые из нас формально атеисты, то и они Делу своему и Отечеству служат истово, как пламенные верующие. Мы даже создали особый феномен, своего рода «техноцерковь». Считая, что одухотворённые новые технологии и прорывные изобретения помогут нам и самим выжить, и повергнуть наземь мировое зло.
Поясним, о чём идёт речь. В Советском Союзе, после Большого взрыва в виде форсированной индустриализации, превращения отличного образования в доступное для самых широких масс и подъёма ввысь огромной массы прежде «низового» населения, народился целый отряд общества, каковой условно назовём «техноцерковью». То есть людей (в основном — научно-технической интеллигенции, но попадали в сей разряд и рабочие), свято веривших в то, что наука, техника и производство — могучие силы, способные буквально создать рай на земле. Решить застарелые проклятые проблемы. Обеспечить стране историческую победу в цивилизационной схватке. Такие люди читали не Священное Писание, а прекрасные научные и научно-популярные журналы. Такие как «Техника — молодёжи» (особенно когда его возглавлял легендарный Василий Захарченко), «Наука и жизнь», «Знание — сила», «Химия и жизнь». Добавим сюда и великолепные альманахи «Эврика!» и одноимённую серию книг издательства «Молодая гвардия». И телепередачу «Очевидное — невероятное». И студии научно-популярных фильмов в СССР. Все они звали в великое грядущее и показывали его лики, прославляли смелых изобретателей, творцов в науке и технике. Считали науку величайшей производительной силой и недолюбливали советскую партхозноменклатуру, тормозившую возможности прорыва. При всей внешней атеистичности под оболочкой советского «технаря» крылся всё тот же неистовый протопоп Аввакум. Такие «техноцерковники» подвижнически изобретали и трудились: в новосибирском Академгородке и научно-исследовательских институтах, академических и прикладных. На предприятиях высокотехнологичной индустрии, в самых разнообразных КБ и центрах научнотехнического творчества молодёжи. А подчас — и в негосударственных, «подвальных» лабораториях и конструкторских бюро «самодельщиков»
Конечно, у такой «техноцеркви» не успели сложиться оргструктуры, не появилось своего «патриарха» и «епископов». Но пантеон «святых» возник. И там мы видим и русских: Константина Циолковского, Сергея Королёва, Петра Капицу, Игоря Курчатова, и евреев: ядерного академика Герша Будкера или открывателя феномена электровзрыва Льва Юткина. Грузина, ракетчика Александра Надирадзе, — и итальянца, авиаконструктора-визионёра Роберта Бартини.
Увы, в СССР могучую энергию такой «техноцеркви» полностью задействовать не смогли. А затем по такому отряду общества буквально косой прошлись горбачёвщина и последующий развал СССР. Как, впрочем, и торжество сырьевого мародёрства и деиндустриализации в 1990‑е. Часть «техноцерковников» обманулась и пошла за «реформаторами», но в итоге лишилась и среды своей деятельности, и средств к существованию. Так и не получив возможности осуществить изобретения и передовые разработки. Остальных просто душили нищетой и безработицей. Погибли великие журналы и студии научно-популярных фильмов.
Относится к сему отряду общества и автор сих строк, считая «техноцерковь» одним из ликов русского кода. Нас не добили. От времён СССР остались ценнейшие кадры. Возьмите хоть главу Института ядерной физики (ИЯФ) СО РАН академика Павла Логачева (1965 года рождения). Сын простых медиков из кемеровской глубинки, он в 1980 году, как одаренный школьник, стал учеником физико-математической школы в Новосибирске и впервые пришёл в ИЯФ тогда же. А после окончания Новосибирского госуниверситета трудился в этом центре отечественной атомной науки. Трудами и его предшественника, и его самого ИЯФ смог сохраниться даже в условиях мизерных бюджетных ассигнований в 1991–2020 годах, не потеряв уникальную производственно-технологическую базу и выжив за счёт участия в международных проектах.
А если взять моего ровесника Алексея Вуля, дончанина и строителя дизелей, опережающих по характеристикам иностранные? Он сам зарабатывает на своё КБ.
Есть и новые энтузиасты, уже из тех, кто родился или формировался после гибели СССР. Для меня олицетворением их выступают глава конструкторов беспилотника-носителя малых дронов Пётр Кривохижин и Вадим Жернов, директор частного КБ «Око», делающего максимально удешевлённые БПЛА ближнего и дальнего действия. В условиях полного отсутствия казённого финансирования, на кооперации с другими подвижниками и на сборе народных средств. Так возрождается наше племя. А если в РФ начнётся последовательная индустриализация, то рать энтузиастов науки и техники опять вырастет и окрепнет.
И в час суровый и решительный такие «техноцерковники» станут плечом к плечу с верующими.
Такова русскость, с точки зрения меня, грешного…
Максим Калашников
