Уважаемый читатель спрашивает:
Вы как-то упомянули, что старинные иконы должны храниться в музеях, а в церкви их отдавать нельзя. Почему? Вроде же вы верующий человек, объясните, ведь иконы — это же священные предметы, их надо возвращать!
Hет, старинные иконы, произведения искусства, должны храниться в музеях. Выдавать их из музеев в действующие церкви — нельзя. Рассказываю, почему, на пальцах.
Дело даже в простой практичности, безотносительно религии. Скорее, дело в «медицине».
Эпиграф от lisitsinao
Особо рьяные бабули, которые периодически приходят в наш музей на экскурсии,
неоднократно задавали нам вопрос:
«А не хотите ли вы все иконы в храмы вернуть?»
Мы придумали отвечать: «Все иконы, которые вы видите в музее — это иконы НА ПЕНСИИ»
Действует безотказно.
***Итак, начнем с реальных, практических вещей, которые можно «потрогать», безотносительно всяких идеологических споров. Оказывается, об этих элементарных основах многие не подозревают.
Отдавать нельзя, потому что:
1) Икона — это не картинКа, а предмет.
Мы живем в цифровой эре, наши ощущения замусорены, и поэтому мы не воображаем, не представляем себе произведения искусства трехмерными. Поэтому я повторю тут то, о чем, как ни странно, шла речь в вопросе «Почему подделывать Малевича и других авангардистов на самом деле трудно?»
Разница между иконой, которую мы видим на экране, в альбоме репродукций, в календаре — огромна. Плоская двухмерная фотокопия — идеальна, она неуязвима и отныне останется в цифровой вечности.
Реальная же икона — это предмет.
Деревянный предмет.
Такой же деревянный, как старый стул, доска от забора на даче, в бабушкиной квартире рассыхающаяся оконная рама, которую не успели заменить на стеклопакеты.
И проблемы со здоровьем у нее случаются такие же примерно, как у этих предметов, только намного серьезней.
Деисис, 13 век (официальная репродукция)
Фрагмент того же Деисиса (туристическая съемка)
Для нашего поверхностного сознания ценность имеет только верхний слой, визуальное, то что нарисовано -— в данном случае лик Богоматери. Перед этим ликом молится верующий в церкви, красотой и виртуозностью прописи того же лика любуется атеист-ценитель искусства, посещающий музей.
Однако — как не устают напоминать на свиданиях девушки, у женщины главное не лицо, а внутренний мир; вот и у иконы тоже самое. То есть для нас-то, потре**телей, конечно, главнее именно «лицо». А для самой иконы — ее «внутренний мир» (здоровье), физическое состояние той древесины, на котором располагается тот красочный слой. От этого зависит ее выживание, этой иконы. Ведь «мертвой» иконой не смогут «пользоваться» ни верующие, ни атеисты.
Домохозяйки знают, что доску для резки хлеба приходится менять раз в два-три года. И дело не только в том, что на ней остаются следы от ножа. Доску же еще и моют, сушат, моют, сушат, она живет совместной жизнью с человеком.
Старинные иконы, о которых идет речь, веками жили совместной жизнь с тысячами людей. Триста, четыреста, пятьсот лет подряд эти иконы стояли в храме, где к ним прикладывались, то есть целовали губами (параметр истираемости хуже чем у полов в метро), перед ними жгли свечи (нарушали температурно-влажностный баланс), их носили в крестных ходах на улице в любую погоду под любыми осадками, в них вбивали гвозди, чтобы надеть новый оклад, наносили новые слои краски, в них поселялись новые поколения жучков-чревоточцев, плесени и бактерий...
На этом фото — икона из греческого музея XIII века (попавшая туда, кстати, в 1922 году, и русская революция тут ни причем, просто тогда иконы везде начали спасать). Икона не красками написана, а собрана из прочного материала — мозаики, но посмотрите все равно на ее состояние.
Обойдите сейчас свой дом, найдите самый старый деревянный предмет в нем. Что это? Дедушкин письменный стол эпохи сталинского ампира? Посмотрите, в каком состоянии поверхность, ведь точно не «как новенькая», хотя не на проходном дворе стояла эта мебель, пользовалось ей ограниченное число людей, не больше десяти. А теперь попробуйте умножить этот возраст в три, пять раз, как у старинных икон, а количество людей помножьте на тысячи или даже сотни тысяч.
Отдать старинную икону из музея в церковь — это как прийти в туберкулезный санаторий, взять оттуда 80-летнего старика, и отправить его работать. Скажем, работать продавцом билетов метро на станции «Комсомольская», где вокзалы, и поэтому все время в кассу очереди из приехавших без единого. Или тренером на собачью площадку; или продавцом в Макдональдс на Арбате.
То есть — это будет убийство, вредительство.
Уважаемый читатель уточняет:
Но ведь есть всякие защитные технологии, устройства, благодаря которым иконы могут стоять в церквях в витринах, и все с ними будет нормально?
Тут мы приходим к следующему пункту. Нет, отдавать нельзя, потому что
2) Старинная икона — это очень ХРУПКИЙ предмет, для хранения которой требуются специальные знания и регулярные наблюдения
Как я говорила выше, от физического состояния древесины и красочного слоя зависит выживание иконы. Сама икона позаботиться о своем здоровье и выживании не может; этим занимаются «врачи» — сотрудники музея, специально обученные на реставраторов и хранителей. А сотрудники церкви, служители культа — это тоже потре**тели, а не «врачи». У них нет «медицинского» образования, «экстренную реанимацию», случись что, они иконе сделать не могут, и даже симтомы «болезни» (отслаивается, пошла волной, коробится) они, как и любой из нас, не получивший специального образования, заметить не смогут, пока слои не начнут отваливаться.
Иконы в музеях стоят в залах, где датчики контролируют температуру и влажность. Если воздух пересыхает, поступает тревожный сигнал, и ситуацию выравнивают; если температура становится слишком жаркой — аналогично. Регулярно ее обследуют на предмет ухудшения состояния, производят ей массаж, подтяжки, ликвидируют пролежни, колят ботокс и витамины.
Около нее не жгут огонь, воздух не наполняется дымом, на не не дышат сотни людей (а это не только повышение температуры, но и бактерии, микроорганизмы). Старинные иконы подчас просто даже вредно перевозить, от тряски они могут начать разрушаться, особенно если это многокилограммовая доска, тяжелая, как дверь.
Когда сотруднику музея говорят: «мы возьмем у вас икону и поставим в церковь, чтобы ей молились», он ощущает себя как врач-реанималог палаты где лежит, скажем, очень старая Людмила Гурченко, подключенная к искусственному дыханию и всяким датчикам, которому говорят «...мы отвезем ее на концерт, пусть она там споет, спляшет, это же ее профессия!»
Причем этот сотрудник музея начнет дергаться, даже если его «коматозника» попросит не РПЦ, а какой-нибудь другой музей, на простую светскую выставку. (Зачем «Гурченко» перевозить в другую больницу? Вдруг там не уследят!!! Там не знают всех наших тонкостей!!!)
Да и вообще, та же ситуация не только с иконами, а абсолютно любыми экспонатами. Не только у нас, а везде: экспертный совет Лувра вон постановил, что «Мону Лизу» они не будут выдавать ни на какие выставки НИКОГДА, что бы там ни вякал их министр культуры. Потому что у тополиной доски, на которой она написана, пошла трещина. И наблюдать за своим больным (бодрой пока старушонкой Джокондой, но все равно, начинающей сыпаться), они не доверяют никому.
Теперь про хвалёные витрины, капсулы-киоты, стеклянные сейфы, в которых типа икону можно поставить в церкви, и она будет себя чувствовать себя идеально и безопасно.
Да, такой вариант решения есть.
Существует даже идеальный пример его воплощения — это «Владимирская Божья Матерь».
А знаете, почему он идеальный? Потому что Храм Святителя Николая в Толмачах, где стоит этот бронебойный киот-аквариум, является филиалом Третьяковской галереи. Более того, его здание прямо встроено в Инженерный корпус Третьяковской галереи в Лаврушинском переулке. Сотруднику музея, чтобы добраться до иконы, надо потратить две минуты ровно, и даже тапки не придется переобувать. Настоятель храма, продолжая больничную аналогию, знает, что ему доверен инвалид, доверяет врачам, знает, что медицина это хорошо, и без врачей его подопечному будет худо. Он не считает врачей своими врагами.
Но мы же в России живем. При каждом храме Третьяковскую галерею не построишь, каждый протоиерей таким замечательным культурным человеком не окажется. Вот, увы, более стандартные примеры того, что происходит с этими «неуязвимыми» витринами, в которых иконы по идее должны чувствовать себя идеально.
Случай № 1: Боголюбская икона Божьей матери была написана в 1155 году по повелению князя Андрея Боголюбского. В 1993 году из Владимирского музея ее вернули (приведенную в порядок) на родину — в Боголюбский монастырь, поселок Боголюбово. Поставили в храме именно что в капсуле.
Что же было дальше?
К 2009 году, когда икона попала обратно в музей, к реставраторам, ее состояние оказалось катастрофическим. На ней поселилась плесень. Красочный слой начал отслаиваться. Механизмы, которые внутри витрины должны были обеспечивать режим, как оказалось, давно сдохли. В итоге икона просто стояла «за стеклом», у которого часто ставили букеты с живыми цветами, горели свечи, неподалеку была купель (где воды постоянно много). Реанимировать икону хотя бы для показа в музейном зале реставраторы не обещали... На сегодняшний день, спустя много лет, она вроде спасена, но как ее экспонировать, музейщики еще не придумали.
Случай № 2. Или вот другая история, тоже характеризующая национальные черты, только не разгильдяйство, а наоборот, крепкое хозяйничание. Даже не знаешь, что хуже.
Есть такой миллионер Сергей Шмаков. У него есть коттеджный поселок премиум-класса Княжье Озеро на Истре. Там он построил себе церковь. Ну хороший, верующий человек. Нажал на министра культуры, нажал на Русский музей, оттуда в 2010 году со слезами ему выдали Торопецкую икону 14 века. Сначала говорилось, что «временно», и что потом ее передадут в собор в Торопце, откуда ее изъяли при советской власти; говорилось, что сотрудники музея два раза в месяц будут ездить ее проверять, что видеотрансляция прямо из герметичной капсулы будет вестись...
Ни в какой собор в Торопце, где в отличие от элитного поселка, ее могли бы увидеть массы верующих, икону, конечно, не передали, в Русский музей тем более не вернули, а на красочном слое иконы пошли «грядки». (А в поселке виллы, кстати, продаются, от 30-40 млн рублей за дом, может, надо кому из читателей?)
А почему Торопецкая икона в «капсуле», кстати, почувствовала себя плохо, и на ней вздыбился красочный слой? Ведь, цитирую, «в самом храме созданы идеальные условия для хранения иконы. В храме икона находится в специальной полностью герметичной витрине-киоте („валиокассете") с собственной установкой микроклимата стоимостью более 300 тысяч долларов США, созданной на средства Сергея Шмакова».
Вот единственные фото ее в интерьере, которые я нашла, 2013 год
Такого быть просто не может, наверняка настоящая Торопецкая икона в своем стеклянном сейфе стоит где-то за углом, а это список, точная реплика, фотокопия.
Другого объяснения просто быть не может.
Вот вам короче два кейса, которые доказывают, что экспонирование старинных икон в воздухонепроницаемых стеклянных сейфах — это пока не вариант для нашей страны. Реально, как в анекдоте про бильярдные шары вышло, «один сломал, другой потерял». Когда страну перемените, национальное сознание перенастроете — приходите снова с этим тезисом про неуязвимые витрины, окей?
Уважаемый читатель, тем не менее, говорит:
Все равно! Иконы — это церковное имущество, его надо вернуть настоящему хозяину. Это предмет культа в первую очередь, а не музейный экспонат, они должны служить людям именно так, как задумывали иконописцы, а не как считают музейщики!
Как-то трудно представить себе любую старинную вещь, которая до сих пор служит так, как задумывали ее создатели. Время меняет все: в Кремле не сидят Рюриковичи (хотя он строился для них), яйца Фаберже не принадлежат Романовым (хотя их делали для них), Эйфелева башня — больше не павильон Всемирной выставки 1889 года и не удобнейшая радиоточка, кокаин — это больше не лекарство от простуды, виагра — не препарат для сердца, а в бахметьевском гараже для автобусов — Еврейский музей Толерантности. Но это так, лирика. Давайте заглянем в историю, и изучим, как дореволюционная Русская православная церковь (она же наверняка лучше знала, что делать, чем сегодняшняя!) обходилась со старинными иконами-«пенсионерами».
3) Дореволюционная православная церковь САМА отправляла старые иконы в музеи
Для начала тезис, который надо пояснить неверующим людям. У религии своя, неклассическая логика. В частности, относительно того, как функционирут священные реликвии. По канонам православия «освящённая копия-список в меру и подобие образа полностью заменяет икону древнего письма». Что это значит? Вот у вас есть старинная икона 14 века. Но она старая, крошится, «работать» в храме больше не может. Доска такая ветхая, что «поновить ее», то есть покрыть новым слоем краски (обновить картинку), невозможно. Тогда берется новая доска, и пишется точная (а иногда даже не очень) копия этой иконы.
Слева: Владимирская икона; справа Донская икона (тоже в киоте). В центре — новый точный список с Донской.
И когда эта копия («список») сделан и освящен, то, пардон за словоупотре**ение, «волшебным» образом, все чудотворные качества, которые были у иконы-образца, оказываются и у иконы-списка. С точки зрения религии, новая икона, пусть и моложе на шестьсот лет, оказывается идеальным клоном старой, и может теперь «работать» тем же образом, что и исходник. Например, когда в 1929 году «Троицу» Рублева забрали из Лавры в Третьяковку, на ее место поместили идеальную копию, написанную реставраторами; а в 1948 году её освятили. С точки зрения канона, религии — они теперь идентичны. (С точки зрения культуры, как вы понимаете, нет).
Так вот, что же происходило с иконами-исходниками до революции?
Одно дело, если список делается с «бодрой» иконы, потому что она популярная (как Донская, на фото выше); тогда старинная икона-исходник остается на родном месте в храме, а новый список едет, предположим, в свежеотстроенную церковь. А если это список с иконы «в реанимации»? Копия освящена, к ней переходили все «полномочия» образца. Старую ветхую икону вынимали из иконостаса, на ее место ставили заместительницу, перекладывали на нее драгоценную ризу. (Именно поэтому так много случаев, когда по летописям такая-то икона 12 века, а реставраторы говорят «ба! не раньше 16-го!»)
А старую икону отправляли в отставку.
На пенсию, а то и на эвтаназию:
- Например, старую икону могли использовать как топливо для мироваренной печи (приготовления священного елея, необходимого для обрядов). Почетная смерть.
- Или старую икону могли «пустить по водам», то есть отправить плыть по реке, как похороны викинга.
То есть немалое количество старинных икон не дошли до нас не из-за каких-то врагов и катаклизмов, а просто церковный производственный процесс был так организован. Они как отходы были уничтожены своими же владельцами.Был и не такой радикальный вариант: просто сложить в сарай. Употребляя правильный термин — «в рухлядную».Там эти старые вещи (не только иконы, но и другие богослужебные предметы), и доживали свой век, превращаясь в труху. Особо длинные иконы могли использоваться как доски для полок...
После революции самые интересные предметы изымались комиссией Грабаря именно из этих сараюх. Потому что именно там, в глухих деревнях, валялось заштабелированным древнейшее — в то время как их списки поновее работали в церквях.
Ярославская Оранта 12-13 века, найдена комиссией среди пыльной ветоши, в рухлядной
Но, слава богу, ситуация постепенно менялась, уровень культуры и уважения к древности, к истории, повышался. Церковь поняла, что сгружать в кладовки такие ценности не дело. В 19 веке Русская православная церковь начала создавать такие штуки, как ДРЕВЛЕХРАНИЛИЩА.
Это церковные музеи.
Музеи при церквях и монастырях.
Куда Русская православная церковь САМА отправляла свое старое «оборудование», из-за ветхости не пригодное более к практическому труду, однако имеющее художественную и историческую ценность. Опять повторю, во многих случаях наиболее ценные (старые) иконы оказывались уже «в отставке» именно в этих церковных музеях. А в храмах находились иконы 17-19 веков, целенькие и пока еще прекрасно выдерживающие стрессовые условия наполненного верующими помещения, со свечами. (И это нормально: как сейчас нормально и не вредно для истории искусства иметь в храмах иконы 19-21 веков; ежели что древнее наполеоновского нашествия, то надо уже смотреть на художественную ценность, и от этого думать, стоит ли начинать нервничать — вот моя точка зрения).
Собрания этих музеев были большими.
Беру первый попавшийся по алфавиту, Архангельской епархии: «К 1917 г. в древлехранилище находилось ок. 800 рукописных и старопечатных книг, более 30 тыс. документов, свыше 700 предметов церковной утвари и народного быта». И этих древлехранилищ было достаточно много.
Древлехранилище Епархиального дома в Чернигове, 1910-е (?)
А когда произошла революция, на основе многих этих древлехранилищ были образованы провинциальные музеи! Просто брали их целиком, и включали в фонды.
То есть это не мрачные большевики-искусствоведы с топорами ходили грабили церкви, разламывая иконостасы. А наоборот, те же самые интеллектуалы-искусствоведы, которые помогали церковникам до революции делать церковные музеи, после революции спасли чужую и свою работу. И возвращать музейные иконы, происходящие из древлехранилищ, по идее надо тогда уж в церковные музеи, а не храмы; только у РПЦ нет таких нормальных музеев, потому что в 20 веке давно произошла специализация, и каждые профессионалы занимаются своей профессией.
Итак, подытожим: до революции Православная церковь понимала, что есть реликвии церковные, а есть Памятники русской Истории и Искусства. И понимала, где место вторым. А сейчас не понимает.
Как вы думаете, кто правее?
***
Но главный тезис относительно того, стоит ли возвращать иконы РПЦ из музеев, это
не вопрос христианской веры, сакральности реликвий,
не вопрос приоритетной собственности или авторского права,
не вопрос доступности для разных типов зрителя, включая неверующих или иностранцев
или каких-либо иных аспектов.
А только
срок службы древесины согласно ГОСТ
(с) Софья Багдасарова
