В центре Парижа вечером 15 апреля загорелся собор Парижской Богоматери. Уже известно, что его могут не спасти. О трагедии размышляет богослов и публицист Сергей Худиев.
В то время, как я пишу это, собор Парижской Богоматери пожирает пламя. Огонь, видимо, распространился из-за лесов, которые были построены, чтобы отремонтировать здание. Причина пожара пока неизвестна. Можно только сказать, что в последнее время во Франции произошла серия актов вандализма по отношению к церквям, знаменитая церковь Сан-Сюльпис подверглась поджогу. Пока, конечно, рано утверждать, связан ли пожар Нотр-Дам с этими нападениями.
Одно можно сказать – мы являемся ошеломленными свидетелями огромной культурной и цивилизационной катастрофы. Наша способность воспринять ее масштабы связана с тем, насколько мы способны видеть красоту, веру и историю.
Сейчас много говорят о том, что этот собор являлся символом. Но – по крайней мере, в русском языке – слово "символ" звучит бледно, он ассоциируется с каким-то значком на бумаге, который что-то обозначает. Собор, скорее, был воплощением – и свидетельством – той силы, которая создала европейскую цивилизацию. Христианской веры.
Люди, которые воздвигли этот собор, не задавались целью создать "культурную ценность", или прославить свои имена, или оживить туризм – они хотели прославить Бога. Они вложили огромное количество средств, труда, художественной и инженерной гениальности в здание, которое не имело – и не могло иметь – другой цели, кроме как служить местом, где люди прославляют Бога и совершают Евхаристию.
Время от времени я вижу у себя в ленте мотиватор – "Красота – это восстание против современного мира". Я бы немного поправил – это вообще восстание против падшего мира. То, что люди способны создавать красоту, свидетельствующую о рае, служит свидетельством того, что рай – реален.
Современному наследнику эпохи Просвещения и революции могло быть непонятно, как средневековые люди, как правило бедные и недоедавшие, могли прилагать такие усилия ради целей, которые кажутся ему иллюзорными – но, входя под своды собора, он мог задуматься над тем, что даже иллюзии его предков были чем-то гораздо более живым, реальным, и плодотворным, чем та реальность, в которой он оказался. Что они, в конце концов, не были иллюзиями – и что красота витражей, и великого Северного Окна была прорывом из иного мира, мира добра, истины и красоты.
Строители Собора оставили потомкам послание, которое веками сияло в мире человеческого греха и глупости, смерти и тлена – есть небесная красота, и она открывается тем, кто ее ищет. Чистые сердцем узрят Бога. Нечто непостижимо радостное и драгоценное открывается смиренному благоговению – и отблески этой красоты и радости люди могут воплотить в камне.
Истинное чудо состоит в том, что нечто столь духовное, неосязаемое, неуловимое, как трепетное ожидание рая оказалось возможным сделать материальным и осязаемым, превратить веру в здание, которое можно увидеть издалека – и оно не растворится в воздухе, к которому можно прикоснуться, в которое можно войти.
Разрушение собора – этого прорыва сверхъестественной красоты в наш мир – еще одно горькое напоминание о том, что мы живем в мире, который противится раю и уничтожает красоту.
Нотр-Дам – не только достояние французского народа; это драгоценность для любого, кто умеет видеть красоту, для любого культурного человека. Это ужасная потеря для всех нас.
Одним можно утешиться – собор обязательно будут восстанавливать; если не из благочестия, то хотя бы из понимания, что без него и Париж – не Париж, и Франция – не Франция, и Европа – не Европа. И мы увидим строящийся в центре западной Европы готический собор. А когда люди строят собор, они меняются. Они вспоминают, зачем его построили их далекие предки.
