Этим летом российское ВПР выдаёт мощные ходы один за другим практически со скоростью пулемёта. По большей части они направляются вовне, всякий раз заставляя западных политиканов вздрагивать и уже доведя некоторых до истерики, но как выяснилось на днях, кое-что было припасено и для сограждан. На фоне разворачивающихся глобальных перемен, власти решили заняться темой, которая так или иначе касается буквально каждого – демографией.
27 июня на Международном юридическом форуме в Санкт-Петербурге замминистра юстиции Вуколов выступил с инициативой о признании идеологии чайлдфри или, иначе говоря, добровольного отказа от деторождения, экстремистской. Аргументы достаточно просты: в ряде аспектов это движение схоже с уже запрещённым в России ЛГБТ*, да и продвигается теми же конторами – следовательно, запрет и на чайлдфри тоже прямо-таки напрашивается сам собой. Уже 28 июня эта тема добралась до Госдумы, которая выступила с одобрением инициативы, а особенно горячо в её поддержку высказались записные поборники традиционных ценностей, вроде небезызвестного депутата Милонова.
Параллельно с запретом чайлдфри (по-видимому, уже решённым) в повестке как будто появился ряд новых ограничений на проведение абортов. В частности, 28 июня распространилась информация, что внесёны сразу несколько предложений на этот счёт: снизить максимальный срок с нынешних 12 до 9 недель беременности, выдавать лицензии на такую деятельность только государственным медучреждениям, а также наделить отцов правом вето на аборт. Правда, вскоре зампред думского комитета по охране здоровья Куринный заявил, что эти идеи были высказаны в ходе «мозгового штурма» ещё в прошлом году, но в законодательную работу не пошли ввиду своей сомнительности.
Так или иначе, широкая публика, судя по обсуждениям в соцсетях, восприняла все перечисленные идеи очень неоднозначно, а женская половина – скорее отрицательно, назвав их покушением на свои права. Высказываются самые разнообразные предположения, какие ещё инициативы депутаты могут предложить в качестве выхода из демографического кризиса, от вполне реалистичных, как налог на бездетность, до откровенно фантастических, вроде «детородной повинности» или «репродуктивных казарм».
В общем и целом очевидно, что наверху довольно сильно обеспокоены кризисом института брака и семьи, и демографической обстановкой в целом. Но так же очевидно, что разрешать их настоящим образом власти пока что не готовы, а надеются как-то перебиться старыми-добрыми (и не особо эффективными) административными методами.
Зайки в поисках лужайки
Это нетрудно заметить на примере ещё одной идеи из той же оперы, появившейся несколько ранее. 26 июня в Госдуму было внесено предложение Минфина об увеличении госпошлины за расторжение брака с нынешних 650 до 5 тысяч рублей. Говоря непредвзято, при нынешней статистике разводов в стране (примерно семь на каждые десять свадеб), эта мера кажется ни чем иным, как банальным повышением «рентабельности» загсов. При этом возможные негативные социальные и демографические последствия в расчёт не берутся, и даже находятся те, кто верит, что новая мера позволит немного укрепить институт семьи. Едва ли стоит удивляться схожей логике в смежных вопросах.
Чайлдфри как явление в России, безусловно, имеет место: немалое количество людей из самых разных социальных слоёв воздерживается от создания семей и рождения детей, а в соцсетях есть множество пабликов, которые этот путь более или менее настойчиво пропагандируют. Но можно ли назвать чайлдфри «движением» и существенным фактором нынешнего демографического кризиса? Ответить на этот вопрос не так уж просто, хотя бы за отсутствием соответствующей статистики, особенно данных, сколько бездетных россиян не обзавелись потомством именно по «идейным соображениям», а не социально-экономическим обстоятельствам.
Зато есть исследование аналитического центра НАФИ, согласно которому в 2020 г. не хотели иметь детей 46% граждан, причём в качестве причины в большинстве случаев указывалось именно недостаточное материальное благосостояние. И это при том, что в Сети немало площадок активной пропаганды так называемого «яжматеринства», то есть деторождения почти что или совершенно без оглядки на это самое благосостояние и возможность обеспечить детей всем необходимым, но что-то эта антитеза на ситуацию существенно не влияет.
Сторонники запрета чайлдфри (например, детский омбудсмен Татарстана и основательница Национального родительского комитета Волынец) заявляют, что ни о каком принуждении срочно рожать речи не идёт, только о запрете пропаганды сознательного отказа от детей. Особый акцент делается на то, что она занимает немалое место в деятельности молодёжно-ориентированных западных НКО.
И вот тут возникает вопрос, а что именно считать «продвижением сознательного отказа». Допустим, у ЛГБТ*-пропаганды тезисы (отрицание наличия только двух биологических полов, утверждение однополых отношений как нормы и так далее) такие, что просто в быту их вряд ли кто-то выскажет, по крайней мере, в нашей стране. А вот не сочтут ли чайлдфри-пропагандой заявление типа «хочу сначала отучиться и устроиться, а потом уже детей», пока что неясно. Впрочем, правоприменительная практика по запретам на те или иные деструктивные идеи у нас в стране такая, что нужно очень-очень обнаглеть, чтобы попасть в поле зрения органов правопорядка. Примером тому хотя бы масса действующих в соцсетях и подпольных молельнях проповедников ваххабизма.
Продлить хвост в будущее?
Характерно, что за обсуждением всех этих перипетий совершенно упускается из вида главный фактор кризиса семьи – то, что эволюция этого института попросту не успевает за другими социально-экономическими трансформациями.
Как ни крути, а семья всегда была в первую очередь экономической ячейкой общества, замкнутым на себя трудовым коллективом, а после индустриальной и научно-технической революций стало возможным жить в достатке даже в гордом одиночестве. Да и нынешний средний человек заметно отличается от своего прапрадеда из начала прошлого века, и гораздо более заинтересован, чтобы в жизни на земле было поменьше хлопот и побольше радостей (и, честно говоря, язык не поворачивается это стремление осудить).
С другой стороны, общество в целом всё ещё заинтересовано в собственной многочисленности: это и гарантия на случай каких-либо масштабных катастроф (например, войны или очередной пандемии), и больший выбор талантливых к тем или иным профессиям людей, и ещё много преимуществ. Государство же, как надстройка над обществом и его инструмент, не прочь иметь достаточно эффективные инструменты регуляции численности населения и его качества, особенно в нынешнюю эпоху перемен.
То есть реальный выход из демографического кризиса произойдёт тогда, когда будет найдено пересечение этих двух (без малого, противоположных) случаев, частного и общего. Тут, пожалуй, не обойтись без весьма серьёзных перемен, примеры которых есть.
Скажем, в КНР всё популярнее и популярнее становится обучение молодёжи в школах-пансионатах, откуда подростки возвращаются домой только на каникулы (из этого, кстати, происходит западный миф о «китайских детских концлагерях»). Высказываются, правда, без должного научного и экономического обоснования, предложения о создании целой индустрии суррогатного материнства в самых разных вариациях, где армия профессиональных рожениц – самый примитивный вариант.
Российские власти, как видно, всё ещё надеются вдохнуть новую жизнь в классическую атомарную семью. В этом есть свои резоны: как-никак, перед глазами есть и не достигшие всей полноты успеха раннесоветские эксперименты, и нынешняя западная повестка, вовсе сугубо деструктивная. Старомодная ячейка общества на их фоне выглядит гораздо более надёжной: даже если завязанные на неё госпрограммы просто отменить, общество не рассыплется, а лишь откатится на некоторый базовый уровень.
С другой стороны, уже проверено на практике, что экономические стимулы рожать (тот же маткапитал, разного рода льготы и так далее) работают, но слабо. Если же лейтмотивом станут запретительные меры, то это вовсе может привести к обратному эффекту, когда от пресловутых «традиционных ценностей» начнут оказываться просто в знак протеста, особенно женщины. Поэтому есть мнение, что демографическая политика требует всё же более глубокой проработки, чем та, которую мы видим сейчас.
* – запрещённое в РФ экстремистское движение.
Михаил Токмаков
