Русские Вести

Народовластие попирать бесконечно нельзя…


Десять лет прошло со дня кончины доктора исторических наук, профессора Анатолия Филипповича Смирнова. Н.А. Нарочницкая в своей статье «Он был таким русским…» вспоминает: «Человек крови и плоти своего века, рожденный в алтайском селе с прекрасным названием – Родино, он вместе с державой пережил ее взлеты и падения державы, грехи и заблуждения, надежды и разочарования русской мятущейся души. В 15 лет он стал школьным учителем истории, в 17, когда началась война, пошел в артиллерийское училище, бежал на фронт, был возвращен и строго наказан, но всю жизнь помнил “сороковые грозовые, свинцовые, пороховые…”».

Далее Н.А Нарочницкая дает такую оценку: «Он не искал легких и «успешных» тем, ему было трудно ограничивать свою мысль и просто возделывать узкий надел на академическом поле - слишком созидательного склада была наполнявшая его натуру жажда деятельности и, наверное, поэтому он успешно осваивал все новые и новые сферы: от классической истории и русской философии к славяноведению, истории освободительного движения ХIХ века, к истории русской правовой мысли и истории становления демократических институтов в России – Государственного Совета и Государственной Думы и – через все и неизменно – дума о русском мужике, о русском мире, о совести, о Боге.

…И именно на 80-90-е, на эти драматические для страны годы, приходится период подлинной зрелости Смирнова как историка-мыслителя и дивный, нечастый в этом возрасте яркий взлет его творчества. Диапазон его научных интересов и занятий быстро расширяется. Он все глубже погружается в изучение не фактов, а самих процессов и мировоззренческих оснований формирования государственности и различных ее интерпретаций.

Он подошел к главному труду своей жизни – анализу «Истории Государства Российского» Карамзина. Поразительно, как сам Анатолий Филиппович определил свое призвание на этом пути: открыть нам Карамзина так, как он открылся Пушкину…

Борьба за право публиковать в СССР труд Карамзина заняла не один год и отняла много сил. Нам сейчас, когда, слава Богу, Карамзин стоит в каждой библиотеке, это уже трудно представить. В середине 80-х, когда журнал «Москва» стал переиздавать великого историографа по нескольку глав в каждом номере с комментариями и сопроводительным текстом Смирнова, это было мировоззренческим прорывом!

Это неслучайно, ибо карамзинское «наше, мы» уже пронизало все его существо, и сопричастный, но не льстящий взгляд на русскую историю был крайне важен для самого Анатолия Филипповича как исследователя. Он проявился в полной мере и в его капитальном насыщенном труде «Государственная Дума Российской империи». Этот труд – подлинную энциклопедию политической борьбы на рубеже XIX-XX веков отличает проникновение в мировоззренческую дискуссию и накал столкновения взглядов на будущее государства, без которого бесплодны все попытки объяснить стремительное падение в обрыв революции. В этой работе можно найти столько уроков и столько параллелей с кипящими страстями 90-ми годами!

…Смирнов видел корни и причины постоянно повторяющихся неудач всех и всяческих реформ на протяжении всей русской истории вплоть до сегодняшнего дня - в полной отделенности и отдаленности крестьянской, а сегодня, - широкой народной массы от управления даже своей жизнью, почти цивилизационное деление общества. Недоверие между массой народа и властью, элитой, неспособность последней воспринять социальные чаяния народа и найти соединительный рычаг, навсегда выбив почву из-под революционных смут и сохранив национально-культурный стержень цивилизации, вот – причина большей части и наших сегодняшних нестроений. Смирнов отнюдь не был утопистом, не повторял бесплодный лозунг «дать кухаркам управлять государством».

Он понимал прекрасно, что многовековой разрыв общества создал порочный круг, в котором нужно преодолевать не только неготовность элиты, но и неготовность к масштабной и ответственной управленческой деятельности массы народа, отягощенного частными бедами. Но Смирнов был убежден: преодоление разрыва невозможно без создания механизма вовлечения народа в самоуправленияе, который бы без хаоса и рассыпания в местничество рождал бы в среде народа постоянно растущий социально-активный слой, объединяющий, обновляющий и питающий социум снизу доверху. Основы такого механизма необходимо было искать в собственном историческом опыте и нанизывать на него опыт мировой и европейский.

Для него, слишком хорошо знавшего преемственные, больные и поныне нерешенные вопросы русской жизни, наша история не распадалась на несоединимые русский, советский и постсоветский периоды.

И это оказалось дано немногим в смутные 90-е и в обнадеживающие, но противоречивые 2000-е годы.

Перу А.Ф. Смирнова принадлежат исследования не только исторических трудов Н.М. Карамзина, но и столь ярких и непохожих друг на друга историографов – Н.И. Костомарова и В.О. Ключевского. Их жизнеописания, созданные Смирновым, позволяют нам представить их эпоху, их творческую лабораторию, непростую судьбу их трудов, всю бурную и непреходящую дискуссию об историческом предназначении России…

Те, кому случалось соприкасаться с ним в неофициальной обстановке, тем более у него дома, могли видеть, каким он был радушным хозяином, весельчаком, любившим разделить любое волнующее его событие с единомышленниками и друзьями. Его дом жил полной жизнью с чадами и домочадцами, а за широким застольем гремел его неподражаемый голос, повергавшие гостей в громовой хохот остроты и метафоры.

Смирнов был таким русским! С него можно было писать русский характер. Было видно, как все проявления его натуры с трудом поддавались обузданию. Все он делал с размахом – сердился, огорчался и радовался, трудился и праздновал. Его невозможно было представить в состоянии уныния.

Душа его, поистине, была от рождения христианка, и путь ее в его земной жизни – это последовательный поиск дороги к Храму».

«Столетие» публикует сегодня одну из бесед А.Ф. Смирнова, опубликованную почти четверть века назад (журнал «Слово», № 1, 1995). Очевидны сегодня и глубина исторического ви́дения мыслителя, и актуальность многих затронутых им тем… 

— Анатолий Филиппович, как вы оцениваете современное   положение России   в   европейской   и мировой семьей народов?

— Сложилась трагическая ситуация, которая напоминает пережитое Россией в 1917—1922 годы и ранее в Смутное время, в пору самозванцев... Первая великая смута начала XVII века была не только сведением внутренних счетов, не только глубоким гражданским разногласием, но борьбой со шведской и польской интервенцией. Так же и вторая смута, которую мы долго называли Великой октябрьской социалистической революцией, а современники   —   «окаянными днями» (Бунин) и «русской смутой» (Деникин), сопостав­ляя Гражданскую войну со Смутным временем. А теперь мы все чаще встречаем такие сопоставления с днем сегодняш­ним. Они вполне закономерны, ибо история развивается не по восходящей линии, а как бы по спирали. Раньше нас убеждали, что история   —   научно выверенный линейный процесс, что человек с каждым днем продвигается вперед, поднимается все выше и выше...

Однако история, особенно в трагические ее периоды, развертывается скорее концентрическими кругами. В каж­дом витке можно увидеть хотя и не буквальное, но весьма отчетливое повторение черт уже пережитого.

К сожалению, у нас в России не всегда находится доста­точно разумных политических лидеров, не всегда хватает ума, такта, силы и терпения, чтобы не повторить однажды свершив­шихся безумств. Это связано с провалами в нашем националь­ном самосознании, с его деформацией, с подрывом физических сил русской нации и даже с возможным ее вырождением...

Надо иметь в виду, что в начале XX века темпы роста населения России были исключительно велики.

За несколько десятилетий после великих реформ Алек­сандра II население России удвоилось, и прежде всего за счет быстрого роста сельчан. «Крещеная собственность» стала, наконец, свободным человеком. А если взять рост населения за пятнадцать лет перед Первой мировой войной, то оно выросло примерно на треть. А ведь рост численности населения страны является основным критерием при оценке политического строя, экономической структуры и состояния культуры. Когда стучат топоры, строятся новые дома и рождаются дети — страна на верном пути.

Как известно, в свое время великий мыслитель, энцикло­педист и патриот Д.И. Менделеев сделал подсчеты, согласно которым к концу XX века русских должно было насчитывать­ся порядка 450 миллионов человек. А на самом деле недостает более половины от этого числа... Где эти неродившиеся русские? Кто в этом виноват? Почему смертность вот уже несколько лет превышает рождаемость? Здесь и надо искать ответ, на правильном ли пути находится Россия. Народу не дают возможности жить так, как ему желательно. А всякие рассуждения о демократическом или социалистическом строе, о республике или монархии не имеют, на наш взгляд, первоопределяющей роли. Это только формы жизни, которые народ сам вырабатывает, преобразует или отбрасывает. Они вторичны, не являются самоцелью.

Когда говорят, что мы семьдесят лет жили при демок­ратическом социализме под солнцем сталинской конститу­ции, я спрашиваю — а увеличивалась ли тогда численность населения или нет? Сразу все становится на свое место. Сегодня опять говорят, что мы наконец сокрушили тотали­таризм, партократию, что впервые над русской землей засияло солнце демократии. Но почему при этом выро­ждается народ? Так что по этому самому основному признаку не выдерживают проверки все эти высокопарные утверждения о благе народа, о социальной защищенности «россиян»...

— Тогда встает вопрос, какая же форма политическо­го   правления   наиболее   приемлема   для   России   сейчас? Парламентская или президентская республика, а, может быть, монархия, пронизывающая в веках историю нашего государства?

— Нужно   иметь   в   виду,   что   формы   политического правления   не   создаются   гениями,   это   самоорганизация народа, этносов. Русское государство было полиэтнично с самого зарождения, как это видно из «Повести временных лет». Славяне всегда прекрасно уживались с угрофиннами, тюрками.   Все они   вместе   вырабатывали   форму   государ­ственности,   отвечающую образу их   жизни, особенностям труда   и   самообороны,   ограждающую   русские   земли   от набегов хищных соседей и с востока, и с запада.

С этой точки зрения взгляд так называемых демократи­ческих публицистов на русскую историю, как на тысячелет­нее рабство — антинаучен, антиисторичен и, конечно, политически пристрастен. По существу, в их глазах вся наша тысячелетняя история сводится к рабству. Один из них, своего рода непотопляемый броненосец, все еще остающийся идолом демократической рати, любит повто­рять, что русская история — это парадигма тысячелетнего рабства. Другие рассуждают о некой изначально порочной черте «этого» народа. А на самом-то деле российская история богата традициями народовластия, вечевыми тради­циями. Ведь Россия — это страна земских соборов — «Советов всея русской земли».

Замалчивается это с одной целью — доказать, что в прошлом ничего хорошего не было, и для современности оттуда взять, мол, нечего. Осталось голое поле, чистый лист, на котором можно рисовать новые письмена. Сегодня одну конституцию, завтра — другую... Рассуждая о тысячелетнем рабстве, развязывают руки для государственного вандализма и произвола. Причем эти достаточно сведущие люди знают, что был Великий Новгород, Псковская и Вятская республики, вечевой строй, традиции борьбы за свободу и конституцию в XVIII и XIX веках, но упорно это замалчивают.

— Нынешний российский парламент опять, как когда-то,   назвали   «Государственной   думой.    Что   это,   по-вашему, —   дань   моде или   попытка продолжить   искус­ственно прерванный три четверти века назад исторический процесс?

— Действительно,   одна   из   палат   вновь   избранного парламента носит название «Государственная дума», как и та, которая работала у нас до февральской революции, с 1906 по   1917 годы.   Если мы сейчас воссоздаем Россию, вспомнили о государственном флаге и вернули державного орла, то надо вспомнить и о том, что из себя представляла Государственная дума тех четырех созывов, что может дать поучительного ее десятилетний опыт...

В начале века в России существовал двухпалатный парла­мент, состоящий из Государственной думы и Государственного совета. Опыт дореволюционного парламента следует рассмат­ривать как процесс незавершенный и насильственно оборван­ный... Та Дума не была точным отражением структуры русского общества. Непропорционально были представлены трудовые люди, крестьяне. От лица рабочих и крестьян зачастую говорили интеллигенты из социалистических партий, выдававшие себя за защитников трудовых интересов...

Современная Дума вновь переживает горький опыт первых четырех Дум. Она оказалась такой же бесправной, как и предыдущие. Если мы вспомним историю, то тогда депутатам приходилось бороться за то, чтобы правительство назначалось не императором, а самой Думой и отчитыва­лось перед ней. Сейчас Дума опять бесправна. Правитель­ство ответственно только перед президентом. Даже если Дума вынесет вотум недоверия, президент может с ним не считаться, а попросту разогнать законодательный орган. Дума обречена заниматься, как говорили в старину, «вер­мишелью», второстепенными делами. Ни экономическая, ни внутренняя, ни внешняя политика Думе неподвластны. Перетасовка министров, которую мы иногда наблюдаем, в принципе ничего не меняет.

Теперь уместно вспомнить Столыпина, который поста­рался провести не только аграрные преобразования, но и реформу волостного земства, то есть крестьянское самоуп­равление включить в работу земства, которое по реформе 60-х годов было весьма верхушечным, барским. Кроме того, Столыпин предлагал ввести всеобщее начальное образова­ние. А также восстановить Патриаршество, освободить Церковь от административного чиновничьего произвола. У него был целый пакет взаимосвязанных реформ, который он внес на рассмотрение Думы. Но ни один из этих законопроектов до конца доведен не был. Получалось так: Дума принимает закон, а Госсовет его отвергает. То же самое и сейчас — ни один из важнейших законов (о земле, о мелком предпринимательстве) не принят. Выгодно это только спекулянтам. Льготного кредитования российских кооператоров, «артелей» нет...

О старой Думе говорили, что она дала целую плеяду блестящих ораторов, но не вырастила ни одного государ­ственного человека. В нынешней Думе нет, пожалуй, даже и блестящих ораторов... Предреволюционная Дума не смог­ла провести необходимые законы, сделать мужика полно­правным гражданином, поэтому и народ ее не отстаивал, не поверил он и в Учредительное собрание, решив, что ничего путного не будет от созданных господами учреждений... Большевики же хватко использовали стремление народа самому решить вопросы о земле, мире, власти.

— Каков   же   ваш   прогноз   относительно   нынешней Думы?

— В нашем Отечестве сейчас правит не сила закона, а «закон» силы, поэтому ученый практически лишен возмож­ности провидеть тенденции развития государственно-поли­тических   структур.    Мы   не   знаем,   кому   завтра   может прийти в голову мысль распустить парламент или расстре­лять   его   из   танков.   Мы   не   застрахованы   ни   от   чего. Конституционного суда нет, Дума бесправна, а закулисных интриг мы не знаем... Кто такой Ельцин? Это не только отдельная личность, но и, видимо, своего рода обозначение определенной группировки лиц, воротил и теневиков, дер­жащих реальную власть. Поэтому делать прогнозы очень трудно, но я не исключаю, что в критической ситуации, в которой находится Россия, под давлением народного отчаяния Дума может потребовать отставки правительства и президент распустит Думу. С декабря прошлого года у него такая возможность появилась...

В Думе нет лидера, который мог бы стать воплощением народных чаяний, потому что в этих словопрениях вырасти государственному деятелю невозможно. И раньше, при коммунистах, политическая система не выдвигала крупные государственные таланты. Если таковые появлялись, их уничтожали, как крупного экономиста Вознесенского. Толь­ко во время войны, вследствие крайней необходимости, были крупные выдвижения...

Наша беда, помимо прочего, еще и в том, что нарушена связь поколений. Во время войны мы огромной кровью вырвали победу, но ребята, которые родились с 1917 по 1924-25 годы, в большинстве своем погибли на полях сражений... Они должны были взять на свои плечи заботу о государстве где-то в 50 —60-е годы, а их не было... И поэтому то, что маразматики оказались у власти, это не только порок системы, но это вместе с тем и горькая судьба народа, потерявшего цвет нации... Все это ощущается до сих пор...

— А что вы скажете о трагедии «черного октября»?

— Прошедшие в декабре 1993 года выборы, которые не были ни тайными, ни равными, ни справедливыми, ни всеобщими, стали протестом народа, вотумом недоверия и одновременно обвинительным актом тем, кто устроил эту кровавую бойню. Когда отсутствует взаимопонимание меж­ду государем и подданными, виноват всегда государь, сказала своему сыну однажды Екатерина и добавила, что с идеями пушками не воюют...

— Как   же   все-таки   понимать,   что   вскоре   после октябрьских событий президент и правительство вынуж­дены были принять амнистию. Что это — гуманизм, или рассчитанный политический ход?

— Это компромисс. Правительство пошло на эту так называемую амнистию под давлением общественности, под напором ее негодования и возмущения. Ценой амнистии оно немного притупило возмущение и самое главное — не дало расследовать причины катастрофы и найти виновных.

Происходят и очередные выверты политиков. Пример тому — Шумейко, который призывал расстрелять парла­мент, а сейчас рассуждает о законности и правопорядке. Или Гайдар с его заявлением, что Россия — это особая цивилизация и особый путь развития, после чего делается вывод, что надо переломить эту самобытность через колено. А потом критикуют Петра, большевиков, что, дескать, они хотели догнать Европу одним скачком. Но надо ли вообще догонять? Нам, может быть, и не нужно догонять, копиро­вать, напяливать чужой фрак. Лучше сшить свой кафтан.

С Петром сравнивает себя и нынешний президент, который непосредственно перед октябрьскими событиями 1993 года в Москве сказал, что ему нравятся широкие петровские заимствования из западной жизни, но насилий, учиненных Петром, он никогда не повторит... Портрет Петра Великого висел и над головой вице-президента.

Петр, действительно, начал многие реформы, но ни одну из них, кроме военной, не довел до конца. Итоги Северной войны впечатляют. Россия не только прорубила окно в Европу, но и широко открыла, буквально распахну­ла туда дверь. Россия вышла к берегам Балтики. Теперь же эту дверь закрыли с той стороны и основательно завалили... Крейсера на верфях режут автогеном, флот делят. Меншиков, умнейший человек и ближайший соратник императора, гово­рил, что Россия после Петра напоминает недостроенную храмину. Достаточно кособокую и безглавую, ведь кого только мы не видели во главе страны после Петра...

Он поставил все под контроль гвардии, что заставляет историков называть петровскую Россию военно-полицейс­ким государством. Гвардейских офицеров мы видим везде. На местах они контролируют губернаторов и воевод, а в сенате смотрят за исправным исполнением обязанностей сенаторами. Эти же бравые офицеры правят и Церковью. Патриарха уже нет, но вместо него существует Священный Синод, подконтрольный бравому гвардейцу. Но самое глав­ное, что Петр некритически относился к Западу, совершен­но не считался с русскими традициями, с образом мысли православного народа. Петр уничтожил патриаршество и Земские соборы. Он решил, что не собор, а сам государь назначает себе преемника. Получается, что выбор главы государства зависит от произвола одного лица. Поэтому и не случайно, что на протяжении ста лет после Петра один дворцовый переворот сменялся другим. Трон стал объектом вожделения авантюристов...

— Не является ли, на ваш взгляд, день сегодняшний трагическим завершением петровских реформ?

— Из опыта Петра принимают не самые сильные его стороны. Ссылаясь на Петра, проводили и проводят поли­тику преклонения перед всем западным. Нельзя забывать, чем   кончились   петровские   реформы!..   Офранцузившееся дворянство в конце концов было разгромлено и остатки его выброшены за рубеж во время Гражданской войны.

Хотя, все-таки, Петр брал на Западе передовые техно­логии, создавал армию, строил военные заводы, а мы их сейчас разрушаем наряду с самой армией. Зато парики и букли, пудра, чулки и «сникерсы» у нас опять в ходу...

Но,   уверен,   народ   не   примет   оголтелой   проповеди эгоизма, индивидуализма в самых крайних и скотских его формах. Образ жизни русского народа, российское народо­властие попирать бесконечно нельзя...

— Неужели   признаком   наступления   «цивилизации» является и разграбление России иностранными спекулян­тами и жуликами?

— Такой разгул иностранной спекуляции в России уже был. В первый раз после великих реформ, в конце XIX — начале XX веков. Тогда спекулянтов очень метко нарекли плутократами. Происходило великое разграбление государ­ственных богатств, процветало огромное количество бирже­вых и финансовых махинаций. Пресса и народ протестова­ли,   но   ничего   не   могли   сделать,   в   поэме   Некрасова «Современники» это блестяще описано. Однако из глубин народа поднялись другие силы, воспрепятствовавшие ино­странным грабителям и отечественным жуликам.   Это, в первую очередь, могучее артельное, кооперативное движе­ние. В производственной кооперации, переработке сельхозпродуктов Россия искала свой путь в экономике. Артельное движение охватило всю страну,   особенно Сибирь.   Шла постройка сыроварен, элеваторов, маслобоен. Россия завалила маслом всю Европу. От сибирского масла государство получало больше валюты, чем от торговли золотом! С 1900 по 1915 годы число сельских кооперативов выросло почти в   18 раз.   К   1914   году   в   стране насчитывалось   12165 кредитных и ссудо-сберегательных товариществ. Возникали новые интересные формы предприятий наподобие торговых семейных фирм. Начинались столыпинские реформы... Их целью было не разрушение общины, великий реформатор стремился   поднять   крестьянина   и дать   ему   жить, как
следует. Я вырос на Алтае, в Кулундинских степях, и еще застал до войны того сибирского мужика. Они рассказыва­ли, какие у них были маслобойни, сыроварни, мельницы...
Кооперативное начало охватило важнейший участок сель­ского хозяйства — переработку, хранение, сбыт продукции. Все это у нас совершенно не исследовано. Откуда у меня вера в артельность русского народа? Потому что я помню тех мужиков... Они говорили — колхозы не то, вот у нас была артель, мы действительно все сообща решали и делили.

В 1917 году был и народный протест против плутокра­тов, спекулянтов и дикого расхищения богатств, который в результате обратился против самого народа... Пока мужики обустраивались на земле, большевики захватили все рычаги власти в свои руки и уж больше не дали народу продох­нуть. А когда мужик окреп, огляделся и сказал: «советы без комиссаров», коммунисты на это ответили беспощадным террором. Большевики расстреливали рабочие забастовки и крестьянские восстания в Сибири, в Поволжье и по всей стране. Тамбовское восстание, по сути, та же самая великая крестьянская война, сравнимая с пугачевским и разинским восстаниями... Командарм Тухачевский давил мужика бро­немашинами, аэропланами и газами. Начался геноцид, но народ не безмолвствовал и не смирялся. Рабочие нижего­родской губернии, отправляя своих представителей в Мос­кву, дали им наказ, что они будут голодать еще пять лет, только бы страну не отдавали на разграбление иностранным хищникам! Эту телеграмму с комментариями Ленина опуб­ликовали только в шестидесятых годах. Так что в этом смысле позиция русского мужика совпадала с позицией Коновалова и Рябушинского, которые требовали русифика­ции банков и заводов... Нам сейчас и нужно такое вот взаимопонимание.

— Только ли в России на протяжении трех последних столетий наблюдалось такое повсеместное засилие инос­транного капитала?

— В каждой стране доля иностранного капитала значи­тельна. Японцы сейчас свободные капиталы вкладывают в американскую промышленность, приобретая при этом фаб­рики и участки земли. Само по себе использование ино­странного   капитала    —   явление   закономерное,   так   как капитал — международная сила. Но когда страна превра­щается в сырьевой придаток, когда удушается обрабатыва­ющая промышленность, а иностранный капитал поощряет только добычу сырья, ни к чему хорошему это не приве­дет... Правительство должно принимать соответствующие меры против этого вплоть до протекционизма.

Во времена Русско-турецкой войны в царствование Анны Иоанновны был заключен мирный Болгарский трактат, сравнимый по позорности разве что с Брестским миром. И не удивительно, ведь Россию тогда на мирной конференции представлял французский дипломат. Союзни­ки России на Балканах отрезали от турок огромные терри­тории, а Россию заставили очистить Крым, уже занятый русскими войсками... Уже тогда полуостров можно было присоединить к России. Но из-за иностранного засилия в дипломатических кругах этого не сделали. В истории России и ранее случалось, что политики в целях достиже­ния сиюминутных политических расчетов подписывали до­говоры, в которых четко не оговаривались вопросы, затра­гивавшие судьбы миллионов русских людей. Но такого как ныне еще не было... Около тридцати миллионов человек в одночасье оказались людьми второго сорта, откинутыми в так называемое ближнее зарубежье. А разве это взвешенная мудрая политика, когда армию отводят в спринтерские сроки?! А ведь речь идет об итогах победоносной войны, о которых помнят наши союзники. На Рейне сейчас стоят английская и американская армии, но «союзники» их не отзывают в пожарном порядке. Они их постепенно рефор­мируют, но не называют, как мы, ближних календарных сроков, при которых отход армии напоминает уже не эвакуацию, а скорее — бегство...

А судьба Курил, Калининграда или Выборга, она ведь висит буквально на волоске! Если будет создан прецедент, если пересмотрят итоги Второй мировой войны, то Россию растащат на куски, поднимут вопрос о Карелии и еще многое другое...

— Анатолий Филиппович, философ Иван Ильин гово­рил,   что Россия никогда республикой не была,   и как только отступала от монархической формы правления, ее постигали беды. Как вы относитесь к такому мнению?

— На такой же точке зрения стоит митрополит Петер­бургский и Ладожский Иоанн. Я уважаю его мнение, но, однако, он не придает никакого значения вече. Впрочем, в недавно опубликованной статье владыка вносит очень важ­ное разъяснение: «Глубоко ошибочно, лишено исторической опоры и пагубно укоренившееся противопоставление само­державия и народного представительства... Подлинное са­модержавие жизненно нуждается в истинном, непоказном единстве с народом, которого невозможно достигнуть без развитой и всесторонней системы выборных учреждений».

— Русское народное представительство не должно иметь ниче­го общего с лживой западной «демократией». Мне кажется, что с учетом сказанного владыкой Иоанном наполняется глубоким    смыслом    и    раскрывается    суть    положения Н.М.   Карамзина:   «Мудрое самодержавие   —   палладиум России». Я бы не противопоставлял русские вечевые тради­ции народосоветия принципу народного монархизма. Ильин прав, что в России республик в чистом виде не было, но что вече играло существенную роль, и даже в Древнем Киеве и Московском царстве, нет сомнений. Вечевой колокол в последний раз зазвонил во времена Дмитрия Донского, при нашествии Тохтамыша... При огромном нашествии полчищ печенегов и половцев на Киев княжеская дружина не могла защитить русские земли   лишь собственными силами,   и здесь как раз требовалось единоначалие, а вече выступало как   форма   организации   народных   сил.    Оно   созывало земскую рать во главе с тысяцкими, сотскими, десятскими.
Тысяцкий — это военный вождь, а был и гражданский — посадник. Карамзин недаром говорит, что доблести, славе и авторитету этих народных избранников завидовали даже князья.   И   вот   когда   земская   рать   собиралась,   то   она защищала русскую землю вместе с княжеской дружиной. Тем более важно это знать, что в Русской истории проблема защиты   играла   едва   ли   не   определяющую   роль,   ведь военных лет   было больше,   чем   мирных...   Этот фактор должен учитываться и сейчас, когда мы стали открыты всем ветрам. Так что в идеале никакого антагонизма между вече и государем не должно было быть и не было.

— Однако вернемся к современному положению дел. В чем, на ваш взгляд, причины такой вопиющей разобщен­ности народа при одной единственной, казалось бы, цели — благо России?

— Я бы сказал так. Верховный Совет плохо представ­лял интересы простых людей, современная Дума их вообще не представляет. Как известно, половина всех ее мандатов была распределена между политическими партиями, что ничего общего с принципом демократизма не имеет.

Вообще говоря, если где и достигалось достаточно точное представительство, отражающее и структуры населе­ния, и их интересы, так это в допетровских Земских соборах. Здесь были и Государи, и «Освященный собор» во главе с Патриархом, и Боярская дума, и выборные от всех земель и чинов. Главная задача Собора заключалась в том, чтобы снимать разногласия, учитывать интересы всех зе­мель и сословий. Ведь мы сейчас погрязли в разделении властей, причем понимаемом на практике как натравлива­ние одной ветви власти на другую, вплоть до уничтожения ее. А Земский собор как высший авторитет решал все к общей пользе. Это и был идеал русской государственности: сила мнения — народу, через его представителей, сила власти — Царю. Вот вам разделение властей в русском варианте.

Конечно, сейчас бросить клич на созыв Земского собора по примеру 1612 года — это утопично. Русь не та, и мы не те:.. В 1918 году генерал Алексеев пытался создавать Белую гвардию как ядро земского ополчения, но ему это не удалось... Тем более, что мы совершенно не знаем, что представляет собой сегодня русская деревня, что такое сейчас русский город (ведь Москва — это еще далеко не вся страна), какие изменения в социально-экономической структуре общества произошли в последнее время...

Русский народ в трагических условиях бытия сохранил основы своего образа жизни, мышления, веры. Надобно прочнее опереться на собственный опыт народовластия, вспомнить о Земских соборах, основных принципах их формирования и деятельности.

— В XVII веке наш народ был православным...

— Вы глубоко правы. Это причина причин. У Ильи Глазунова на последней выставке была представлена карти­на-плакат «Россия, проснись!» Так вот изображенный на ней юноша с автоматом и Новым заветом в руках, он же без креста... Что такое совесть, что такое вечерняя молитва,
когда человек после дневных забот очищает свою душу перед Господом Богом?.. Где это у нас сейчас?..

Вся беда в том, что у нас господствует механистическое миросозерцание, а механика, как известно, знает только такие принципы воздействия на материал как давление, резание, штамповка. Так мы и поступаем по отношению к природе и человеку. Не случайно же в недавнем прошлом «вожди» брали себе партийные клички, напоминающие нам о сверлении, ковке (Молотов, Свердлов и т. д.). Наша нынешняя партийная элита — это по существу те же большевики. Наши бурбулисы и гайдары мыслят и действу­ют также, как Сталин и его соратники. Образно говоря, вся «катастройка» свелась к замене простого сверла двойным буром. Воистину, Бог шельму метит. Характерно, что Гайдар в переводе на русский язык — всадник. Хотя в данном случае мы имеем дело с всадником без головы... Поэтому отказ от механистического миросозерцания, а это требует громадных усилий,— первое и необходимое усло­вие возрождения России.

— В своем выступлении в Думе Солженицын после яркой критики всех нынешних язв отметил, что никакого злонамеренного заговора за всем этим он не видит.

— Для многих уже очевидно, что международная закулиса в развале державы свою роль сыграла. Мы имеем прямые признания американских политиков самого высокого ранга в том, что была проведена огромная работа, и что в России нашлись предатели... Я употребляю тот термин, который использовал в печати госсекретарь Бейкер.

О роли масонства судить непросто. Во всяком случае, документально установлено, что Временное правительство, с помощью Керенского и его сторонников, было создано на основе членов масонских лож. С другой стороны, если в былые времена роль масонов совершенно игнорировалась, то теперь многие склонны приписать все беды масонам без тщательной проверки всех источников.

При анализе же происшедшего в последнее десятилетие очень важно понять следующее. Произошло перерождение партийно-государственной элиты советского общества. Эти люди 70 лет от имени народа управляли государственной собственностью. Но этого им показалось мало. Они захоте­ли владеть этой собственностью. Вот смысл всех наших перестроек и реформ... Для этого надо было создать сильную исполнительную власть, поставить своего прези­дента, разогнать систему народного представительства сни­зу доверху и оболванить народ, что и было сделано. То есть вопрос шел не только о фактическом, как это было 70 лет, но и о юридическом владении народным богатством в миллиарды и миллиарды долларов. И этот класс новых собственников уже практически создан, а собственность перераспределена, растащена. Будут приняты законы, за­щищающие их права, в том числе и на собственность, а потом попробуйте что-то изменить! Вот в чем смысл ре­форм! Ради этого идут на амнистию, на гражданское согласие... Сама Дума — фиговый листок этого беспредела. Пример Запада, куда все они постоянно ездили и ездят, очень заразителен. Их принимают там, как представителей великого государства, а оказываемая им честь воспринима­ется ими как честь в личный адрес. Они пешки, а перед ними расстилают ковры, гремит музыка и салют наций...

— Анатолий Филиппович, а вы ведь многих «сильных мира сего» знали лично...

— Действительно, 12 лет я работал в Академии общественных наук ЦК КПСС и видел как создают «лидеров». Также принимал участие в первичной подготовке докумен­тов,   которая   поручалась   Академии,   включая   подготовку речей для отдельных деятелей высокого ранга, различных справок, проектов, разного рода обращений и тому подоб­ного.   Я   еще тогда убедился,   что   когда   вкладываешь в документ самое последнее слово исследовательской мысли и пытаешься придать ему конструктивный творческий харак­тер,   то   все живое беспощадно вымарывалось,   а наверх проходили догматические формулировки. Иными словами, той системе было противопоказано творческое начало. Если человек проявлял самостоятельность, то система попросту его отторгала, как инородное и опасное тело. Меня подловили и удалили из Академии за то, что я прямо высказался как рецензент за публикацию романа Пикуля «У последней черты». Роман, правда, с большими сокращениями, напеча­тали и его прочитали многие. При всех недостатках в этой книге неплохо выявлена суть придворных камарилий любо­го времени — грязь, произвол, преступления...

— Анатолий Филиппович, и все же, признавая утопичность   воссоздания в   ближайшем   будущем монархии   в России, на что нам уповать, к чему стремиться? Иван Ильин   в   своей   ключевой   работе   «Манифест русского движения» (таким был заголовок при публикации в журнале «Слово» в 1991 году) предупреждая о хаосе и смуте, которые неизбежны после краха большевизма, писал, что на пути к монархии,   которую еще надо заслужить,   необходим переходный период   — «национальная диктатура, подго­товляющая   всенародное религиозно-национальное   отрез­вление». Предрешить же формы этой «диктатуры» вели­кий мыслитель не брался, да и нам сейчас они неясны...

— Ильин   выстрадал   в   изгнании   свои   мысли.   Мы действительно оказались сейчас в какой-то черной дыре. То,   что   говорит   Солженицын   о   земстве   —   это   очень аморфно, неопределенно...

И навязанная сверху монархия не будет народной, а будет всего лишь еще одним экспериментом, несущем только вред. Неслучайно многие критически относятся к объявленному наследнику престола. Ведь он больше Гогенцоллерн, чем Романов...

— И все же — есть ли у нас повод для оптимизма сейчас? Или черная дыра поглотит все, что у нас еще осталось?..

— Если мы будем продолжать дальше путь по тому тоннелю, в который нас запустили, то нескоро мы увидим свет...

«Наш народ ныне проходит искушение жадностью»,— слова Ивана Ильина. Мы это испытание выдержим, искус преодолеем, но только не с теми, кто открыто распродает страну. Это воистину слуги желтого дьявола — «кромешники», как говорили в старину. Они изолгались до преде­ла. Их торжественные декларации — как мираж в пустыне и жажду нашу не утолят. Ограбленный и обманутый народ уже поднимается в защиту своих исторических прав, за воссоздание своей исторически сложившейся державы. Обретя Отечество, решим все остальное. Надеюсь, что в декабре 1995 года народ создаст новую дееспособную Думу и поручит ей создать новое правительство, которое должно стать правительством национального спасения. 

Илья Харламов

Источник: www.stoletie.ru