Доклад Изборскому клубу под редакцией Виталия Аверьянова
Куда развиваемся?
Сейчас страна наша подошла к очередной точке бифуркации. С одной стороны, реформизм в системе образования и системе воспитания (вернее системе не-воспитания, ибо еще недавно об этом на официальном уровне было и поминать неприлично) стал уже тяжкими гнетущим наследием, оставившим неизгладимые следы на тех наших согражданах, кто входил во взрослую жизнь в нулевые и в 10-е годы. С другой стороны, заметны робкие движения к преодолению этого межеумочного состояния, показались ростки нового, вызревшего в недрах сложившегося плутократического уклада. К ним относятся отдельные «точки роста», связанные с деятельностью министра Ольги Васильевой. Особенно ярко это проявилось в самое последнее время – это, к примеру, создаваемые научно-образовательные центры, или планируемые к открытию школы РАН (их, как заявила недавно Васильева, хотят создать в 32 регионах России, всего более ста школ). Дай-то Бог чтобы из этих замыслов что-то воплотилось в жизнь, а не превратилось в очередные реформистские симулякры. Так или иначе, эти отдельные поветрия происходят на фоне продолжения трендов, заложенных при курировании российского образования Высшей школой экономики (ВШЭ) и партнерскими ей структурами, за которыми стоят транснациональные заказчики.
В образовании и воспитании, как и во многих других областях нашей жизни, отражается противоречивость, гибридность российской элиты. К сожалению, эта противоречивость до сих пор отчетливо просматривалась и в деятельности Министерства образования и науки и в последний год – после его разделения в мае 2018 года – двух получившихся в результате министерств.
Не так давно опубликованы паспорта национальных проектов «Образование» и «Наука», в которых чиновники попытались опредметить в сфере своих ведомств те цифры «инвестиций в человека», о которых говорил президент Путин и чему он посвятил свои «новые майские указы»[2]. Уже в самой преамбуле паспорта «Образование» заложено противоречие, конфликт между воспитанием и образованием: «воспитание гармонично развитой и социально ответственной личности» предлагается осуществлять «на основе духовно-нравственных ценностей народов Российской Федерации, исторических и национально-культурных традиций»; образование же, напротив, будет строиться на принципах «обеспечения глобальной конкурентоспособности» и «вхождения Российской Федерации в число 10 ведущих стран мира по качеству общего образования». Несмотря на кажущееся благозвучие этих целей, мы имеем дело с двумя противоположными векторами развития – воспитание на традициях направлено в одну сторону, а вхождение в десятку «интеллектуально сильных» – в прямо противоположную. Здесь видна порочность самой философии дела, которой руководствуются чиновники. То ли по инерции, то ли умышленно они продолжают использовать ранее заложенный во всю систему госуправления лживый количественный и рейтинговый подход к качественным вещам. Ведь главное в развитии, тем более если речь идет о человеческом потенциале – это не скорость роста, а направление роста. В «десятке сильных» нас призна́ют равноправными, только если мы будем соответствовать их критериям. Если же мы станем вырабатывать собственные критерии, то в их десятку мы точно не попадем.
Но как реализовать традиции в воспитании, если не вырабатывать свои критерии? Так же нельзя строить и суверенную систему образования для суверенной страны – если критерии чужие.
В паспорте нацпроекта «Наука» министерские боссы заявляют еще более амбициозную цель, еще более невыполнимую при нынешних условиях администрирования – войти к 2024 году в первую пятёрку лучших в мире, забывая, что Россия сегодня в ведущих рейтингах и табелях о рангах не входит подчас даже в первую сотню. Другие страны на решение подобной сверхзадачи тратили целые столетия и лишь немногие, вроде США, Японии, а теперь и Китая, управлялись за рекордные 25-30 лет.
Особенность России заключается не в том, конечно, чтобы игнорировать пройденный другими странами путь, но в том, чтобы превратить наше образование и нашу науку в лучшие в мире образцы национальные по содержанию и универсальные по форме, вернуть им в современном контексте былую славу и мировое признание.
Могут ли предложенные в этих раздутых и малопригодных к практическому употреблению паспортах меры снять накопившиеся противоречия и улучшить нынешнее удручающее положение в нашем образовании и науке? Нет, не смогут! Нынешние органы надзора контролируют ситуацию по 32 аналитическим показателям в сфере образования и по 68 – в сфере науки и инноваций. В новых паспортах их в разы больше. Спрашивается, зачем, если контроль по нынешнему гораздо более узкому кругу показателей не обеспечивается? Зачем плодить новые проекты и программы, если прежние игнорируются и не выполняются? И следует ли людям, которые провалили прежние проекты, доверять разработку новых проектов? Тем более, что многие среди них, такие как г-жа Голикова, специалисты других профилей, которые к образованию и науке имеют лишь косвенное отношение.
Тотальная демотивация детей
Человек, приходящий сегодня в школу в качестве учителя (если он долгое время в школе не работал), испытывает потрясение. Оно связано с радикальным снижением у детей мотивации к познанию – как будто в новом поколении возник труднопреодолимый заслон для восприятия нового. Собирательность знаний практически отсутствует. Типичная реакция школьника на неизвестные ему темы звучит следующим образом: «А зачем мне знать что такое Олимпийские игры?» (Здесь на место «Олимпийских игр» можно поставить что угодно.)
На выходе с экскурсии по Третьяковской галерее подростки восклицают: «Надо же, сколько старья!»
– А что же вам нужно? – реагирует на это педагог.
– Ну не это же!.. – отвечают дети, и включают гаджеты...
Но что они найдут в своих гаджетах взамен классического «старья»?
Похожая ситуация в вузах – с той разницей, что уже подросшие дети приходят туда замотивированные родителями получить диплом. Потому относятся они к образованию как к отработке серии тестов, но не как к накоплению полезных знаний. Многие рассматривают высшее образование (или скорее бакалавриат – без магистратуры) исключительно как средство облегчить себе открытие собственного бизнеса. Тогда как получаемое образование по своему содержанию кажется им ненужным, избыточным.
В старших классах школы доминирует новое настроение, которого не было еще несколько лет назад. Дети не хотят по доброй воле поступать в вузы. Даже отличники с большей охотой идут в колледжи, чем в высшую школу[3]. Принцип, который определяет оценку ими своих перспектив, звучит удручающе: «Я знаю, чего я не хочу. Но я не знаю, чего я хочу». Это своего рода апатия, безволие, отсрочка взросления.
Тех, кто все же пошел в вузы в последние годы, характеризует серьезный сдвиг познавательной парадигмы, о чем беспокоятся практически все преподаватели, а именно: падение уровня абстрактного мышления, визуализация,– молодые люди способны воспринимать знания преимущественно в жанре «веселых картинок». То, что радикально отличает сегодняшнего студента от позднесоветского и раннего постсоветского – весьма слабая гуманитарная составляющая. Студент не может пересказать изученный материал своими словами. По свидетельству профессоров, они даже оскорбляются, если их об этом попросить:
– Как же так?! Ведь я же принес реферат! (Подразумевается: нашел в интернете и скачал.) Что ещё от меня нужно?
Развращающий плагиат в образовании, в том что касается так называемых «самостоятельных» и домашних работ, стал нормой. И действительно – кто же будет тратить время и силы на исследования того или иного вопроса, если можно принести готовую скаченную работу? Когда это узаконено, никто не станет даже и пытаться! Современному студенту не приходит в голову мысль, что в поколении их родителей было принято рефераты писать, а не копировать, причем зачастую эти рефераты ложились в основу и курсовых, и дипломных работ. Главное – тогда приобретался навык самостоятельного поиска, разработки темы, построения логической цепочки смыслов.
Сегодняшний аспирант, как правило, не знает что такое конспект. Он работает на компьютере и компилирует тексты из разных источников. При этом его системные представления и кругозор – в критически низком состоянии. Практически полностью отсутствуют навыки методологического мышления. Бывают случаи, что для аспиранта проблематично даже понимание слова «проблема».
У подавляющего большинства студентов нет молодого куража. Вместо здоровых амбиций и оптимизма – скепсис и цинизм. Сознание молодежи отравлено материалистическими и гедонистическими установками, вращается вокруг горизонта целей, описываемых формулой «урвать в этом мире свой кусок...»
Такова, если вкратце, реальная картина с образовательной мотивацией у молодого поколения (а за образовательной мотивацией маячит уже и мотивация смысложизненная, иначе не бывает!).
На этом фоне выглядят как иллюзии многие утверждения президента Путина в его последнем Послании Федеральному собранию (от 20 февраля 2019 года). Особое внимание уделяется в нем планам развития системы дополнительного образования. Президент заявил: «За три предстоящих года за счёт расширения сети детских технопарков, кванториумов, центров цифрового, естественно-научного, гуманитарного развития будет создано порядка миллиона новых мест в системе дополнительного образования. Оно должно быть доступно для всех детей. Настоящим созвездием становится сочинский «Сириус». Планировалось, что основанные на его модели центры поддержки одарённых ребят появятся во всех регионах страны к 2024 году. Но коллеги говорят, что готовы сделать это и раньше, за два года. Такую работу на опережение можно только приветствовать». Далее в том же духе и довольно подробно Путин говорил о проектах ранней профилизации, производственной практики и профориентации. При этом, когда речь в его Послании заходит о планах, мечтах, дерзаниях молодых – тон у президента такой, как будто он вспоминает собственную пионерскую и комсомольскую юность, по наивности не представляя, что сейчас в действительности происходит с нашими детьми.
Да, в том же сочинском «Сириусе» мы действительно видим особенных ребят – увлеченных своим призванием, вундеркиндов с горящими глазами. В этом нет ничего удивительного – на отдельном участке всегда можно при вложении ресурсов, талантов и любви педагогов к детям создать нечто исключительное, образцово-показательное и... необходимое для отчета. (У нас всегда умели это делать – особенно увлекались этим в эпоху СССР.) Однако, массив сегодняшней системы образования застрял совсем в иной плоскости.
Порочность такого – демонстративного, или как говорят в народе «показушного» – направления связана с тем, что почти все данные проекты (такие как Сириус, Кванториум, «Билет в будущее», конкурсы личностного роста и т.д.) носят в лучшем случае сетевой и спорадически-кампанейский характер. Но сети и кампании всегда действуют избирательно, не ведут к комплексному совершенствованию образования и перелому в самом качестве мотивации молодежи. Таким образом, на сегодня происходит во многом подмена масштабных системных общенациональных решений отдельными проектами.
Немного о компетенциях и капитализации
Одним из главных концептуальных новшеств проводников Болонской системы в России стал так называемый компетентностный подход, согласно которому в отечественном образовании первейшим критерием его работы должны стать компетенции (навыки) вместо способности мыслить. В чем подоплека данного подхода? Образованный человек должен быть «капитализирован». По сути, это логика рабовладения и работорговли с поправкой на реалии XXI века. Ведь мышление как таковое нельзя продать, а компетенции – можно. Кому нужен мыслящий раб? А у компетентной рабсилы есть на рынке вполне определенная стоимость.
Если огромный человеческий потенциал России не становится человеческим капиталом, то зачем и кому это нужно? – такими обескураживающими вопросами задавались наши реформаторы. В частности, одним из главных провозвестников данного подхода была уже упоминавшая ВШЭ, и в особенности входящий в ее структуру Институт развития образования – головной разработчик многих реформ в этой сфере. Научный руководитель данного института Исаак Фрумин, ведущий глашатай компетентностного подхода в России, а до того в течение многих лет координатор проектов по образованию Московского представительства Всемирного банка, более всего прославился, однако, не научными достижениями, а гомосексуальным скандалом в ВШЭ.
Итак, Фрумины и иже с ними продвигали фактически идеологию Всемирного банка (конечно же, они её не изобрели, а лишь озвучивали!), навязывая России «инвестиционный подход» к человеку – то есть рассмотрение его как плодородной почвы или овцы, дающей качественную шерсть – в общем как к кредитуемому (инвестиция в образование – разновидность кредита). И в этом им оказывали всемерную поддержку российские неолибералы, в высшую когорту которых входит и сам ректор ВШУ Кузьминов с его супругой Набиуллиной, и научный руководитель ВШЭ господин Ясин, учитель многих реформаторов, и их близкий друг и покровитель Кудрин.
При новом министре Васильевой позиции НИУ ВШЭ пошатнулись. Последнее время даже поползли слухи о проверках Роспотребнадзора, выявивших серьезные финансовые и юридические злоупотребления[4]. Тем не менее, учитывая вес Ясина и Кузьминова во властных кланах, дела эти могут быть спущены на тормозах. Притом что годовой бюджет «Вышки» достиг весьма значительных цифр – порядка 22 млрд. рублей.
Самосбывающаяся антиутопия?
Наши коллеги ставят вопрос о глубинных предпосылках нынешней молодежной апатии. Говорят о наступлении эпохи прекариата[5]. Очевидно, прекариатом в первую очередь становится молодежь, и сегодня молодые люди уже рассматривают «фриланс» или неполную занятость как норму своей будущей трудовой жизни. Тенденция эта мировая, к примеру, в Германии сложились и подлежат учету целые династии таких людей.
Политолог и правозащитница Екатерина Шульман, ведущая «Эха Москвы», по этому поводу утверждает: «Отсутствие мотивации – чрезвычайно ценное качество для людей, которым предстоит жить в обществе, где их работа не нужна. Для того чтобы они не чувствовали себя выброшенными из социума и никому не нужными, у них должна быть другая психология, другое устройство головы»[6]. Вовремя осознать себя лишним – признак продвинутости. Мысль феноменальная и где-то даже грациозная!
В 2016 году команда Г. Грефа провела социологическое исследование о поколении Z (то есть родившихся после 1995 года). Один из результатов исследования: горизонты планирования у молодых людей и подростков предельно короткие, они живут сегодняшним днем – при этом «отдаленное будущее» кажется им непонятным и пугающим. В рекомендательной части выводов социологи, работавшие по заказу Сбербанка, утверждают, что этому поколению можно и нужно предлагать мастер-классы, тренинги, семинары, развернутые программы профориентации – типа Kidzania для подростков и взрослых. И, наконец, поистине знаменательный вывод: «Есть вероятность, что это поколение будет стремиться к альтернативным схемам занятости. Поэтому имеет смысл подумать о специальных предложениях/продуктах для фрилансеров/удаленных работников. Стоит помогать молодым людям в достижении краткосрочных целей, например, на год»[7].
Однако возникает по сему поводу вопрос: это молодежь сама «придумала» себе будущее или она чутко улавливает ту модель будущего, которое ей фактически навязывается? Этот вопрос Греф и его команда деликатно обходят стороной. Для них важно было выдать данную информацию, можно даже сказать, скрытую установку – за объективный социологический факт: дети уже сами ощущают себя «прекариатом», и вполне готовы жить в режиме лишних, невостребованных. Дескать, это нормально!
Возникает вопрос: так не перестроилась ли наша система образования за десятилетия реформ под это запланированное-запрогнозированное состояние? И хотя идеологи реформ уговаривали нас, что от устаревшего понятия «человеческий потенциал» пора перейти к прогрессивному – «человеческий капитал», однако в уме они держали совсем другую мысль и подразумевали нечто неприемлемо-неприличное. А именно: поколение NEXT рассматривалось реформаторами и их заказчиками из Всемирного Банка, МБРР и сопредельных институтов не через призму «человеческого капитала», а через призму «человеческого балласта». Лишь незначительное меньшинство самых талантливых, самых удачно и блестяще образованных по самым востребованным на глобальном рынке «компетенциям» можно было причислить к «человеческому капиталу» – тех, кто мог бы уехать в процветающий мир и там себя продать.
Для авторов настоящего доклада очевидно, что рост молодежного прекариата в сложившемся регрессивном укладе, вернее в состоянии застревания между технологическими укладами – связан не столько с недостатками родителей или педагогов и даже не со сбоями в системе образования, а с прямо противоположным. Существующая система негласно, однако целенаправленно взращивала будущий прекариат. В такой системе координат у молодого поколения нет ясных, внушающих оптимизм дорог в жизни, которые подготовили для них предыдущие поколения.
Чаще всего текущие проблемы отечественного образования списывались либералами на хаос в системе профориентации, на неспособность государства и школы просчитывать меняющиеся запросы производства и сферы услуг на специалистов того или иного профиля. Мол, система образования еще не встроилась в рынок. Но это тактический уровень проблемы, а за скобками оставался уровень стратегический.
Что же на выходе? Процессы, кажущиеся спонтанными и вызванными засильем новых информационных технологий, на глубинном уровне связаны с более простыми и банальными вещами: закрытостью реальных перспектив развития новых поколений в России. Дети неосознанно, на уровне просачивающихся в умы установок массовой культуры и медиа, следуют в том русле, которое де факто было задано международными властными элитами.
Из этого положения у молодых людей образовалось несколько наиболее вероятных исходов. Один – искусственная инфантилизация, виртуализация, замыкание во внутреннем мире и нежелание совершать взрослый выбор. Другой исход – «взрыв идентичности» через экстремизм, терроризм, криминал или революционное опрокидывание сложившейся системы (и часть молодежи делает именно такой выбор). Третий исход – депрессия и саморазрушение, либо в жесткой форме (рост суицидальных настроений), либо в форме вялотекущей (наркомания, алкоголизм, радикальные техники «изменения и расширения сознания», оккультизм, уход в извращенческие субкультуры).
Машина имитации
Если не считать отдельные исключения, родители нынешних школьников пассивны, плывут по течению, решают задачи выживания и, так же как и школа, мало озабочены реальным воспитанием. Былой конфликт поколений, со всеми тургеневскими борениями и страданиями, им сегодня, как правило, чужд. Они ориентируют детей на высокие оценки как единственное требование и дети принимают такую ориентацию: за сносные оценки они получают деньги, сладости, доступ к гаджетам и интернету. Типичным стал ребенок, который выклянчивает у педагога оценку повыше.
Но родители – это только одна сторона медали. С другой стороны на учителя давят администраторы. В последнее время распространяется практика, когда районные департаменты образования настоятельно требуют не ставить двоек. На департаменты в свою очередь давят сверху, требуя высоких рейтингов. Район не должен оказаться в пресловутой «красной зоне», должен удерживать средний балл, а если быть точнее: от школ требуется не менее 56% качества (то есть пятерок и четверок). Тем самым учитель лишается последних рычагов воздействия на учащихся. Он вынужден спрашивать у директора разрешения ставить низкие оценки – в противном случае его вызывают на ковер.
Похожая ситуация в вузах: преподавателю говорят о недопустимости двоек на сессии. Вина за двойки лежит не на студенте, а на преподавателе, который, как выясняется, «плохо учит» – с точки зрения существующей системы.
Эта, не побоимся этого слова, идиотская практика вовсе не выглядит идиотской, если смотреть на нее как на мертвую систему отчетов. А именно так смотрели и смотрят на нее идеологи реформ и их проводники. Взращено уже целое поколение соответствующих чиновников, которые не могут иначе и не понимают, как можно руководить и действовать иначе!
Рейтингово-отчетная система превратилась, во-первых, в машину имитации образования, а во-вторых, в машину по развращению как педагогов, так и детей. Поскольку они тоже вынуждены участвовать в имитации, приписывать себе не существующие достижения, участвовать в мероприятиях, кружках, олимпиадах «для галочки», а не для реальной образовательной и общественно-полезной цели. Составлять индивидуальные «портфолио» и модные ныне видео-презентации как красочные образчики лицемерной саморекламы. (Модность и стильность служат камуфляжем отсутствия реального содержания.) Но корень здесь – обращение образования в систему по освоению бюджетных денег, поскольку значительные бюджеты могут быть легко списаны именно на широковещательные и демонстрационные акции, а не на ежедневную, профессиональную, рутинную и трудозатратную работу в школе.
В этом докладе не место в очередной раз разбирать такие темы как ЕГЭ, тестовая форма зачетов и экзаменов, огромная нагрузка на педагогов и преподавателей в связи с непомерно раздувшейся бумажной и электронной отчетностью (по некоторым оценкам, документооборот в современной системе образования вырос в 12-14 раз)[8]. Скажем только, что тестовая форма безусловно и без всяких оговорок обедняет сознание, натаскивая учащихся на клише. Ведь и в математических науках одно и то же задание имеет разные пути решения, в чем проявляется индивидуальность человека[9]. Сущность тестовой системы проверки знаний была ярко разоблачена уже в советском, воистину прозорливом фильме «Просто ужас!» 1982 года. В нем в ироническом ключе было спрогнозировано современное ЕГЭ. Там это называлось «машинным методом» обучения, благодаря внедрению которого изображенная в фильме школа получила (nota bene!) вымпел РОНО. Но главный герой возражает ретивой учительнице, апологету нового метода:
– Если бы Некрасов знал, что его стихотворение запрограммируют, он бы писал одни водевили. А Гоголь – и первую часть «Мертвых душ» сжег бы!
И пожилая учительница в учительской чуть позже заметит по этому поводу:
– Если бы Гоголю пришлось учить литературу в таком кабинете, он бы ничего не написал...
Нашествие гаджетов
Сказанное выше справедливо и в отношении гаджетов, которые фактически подменили собою живых авторитетов. Переход на гаджеты в образовании носит обвальный процесс, особенно у студентов, которым их смартфоны и планшеты с выходом в интернет уже заменяют отчасти библиотеки. Информационное богатство и доступность любой информации становится причиной интеллектуальной бедности и расслабленности, поскольку творчески-волевое начало, необходимое в высшем образовании и тем более в науке, растворяется в начале потребительском. Тут есть и технический барьер. К примеру, приспособлен ли гаджет или какой-то другой коммуникатор к чтению серьезной литературы? Удобно ли, к примеру, читать в смартфоне Канта или учебник по высшей математике? Насколько сам способ восприятия, задаваемый и определяемый гаджетами, подходит для усвоения фундаментальных знаний?
Думается, что и сами студенты, если они будут честны перед собой, дали бы на эти вопросы исчерпывающие ответы. Но проблема в том, что недостаточно на каком-то этапе перейти с гаджетов на чтение бумажной литературы или к серьезной работе с ноутбуком. Проблема в том – что гаджет у ребенка и подростка уже задает тот самый «клиповый» порядок восприятия информации, когда предмет рассмотрения не изучается, а проглатывается, а следовательно усваиваются лишь маленькие фрагментики знания. Этот «клиповый» порядок не приспособлен для качественного высшего образования и весьма затрудняет органичную рецепцию знаний в средней школе.
Мы не будем упоминать здесь о такой теме как здоровье детей, о вреде для них электронных коммуникационных средств, который уже хорошо известен. Так же достаточно известна тема об эмоциональных расстройствах детей, проводящих много времени в интернете и компьютерных играх. (Конкретные исследования показывают, что дети, которые ограничены в пользовании гаджетами, лучше и легче социализируются, учатся общаться и понимать других людей.) Роль интернета как выдающегося инструмента социализации, о которой громко говорят апологеты цифровизации, сильно искажена. Ведь интернет, вытесняя другие значимые фигуры и авторитеты из круга внимания ребенка и подростка, никакой полноценной замены им не предложил. Скорее он заполнил образовавшуюся психологическую и педагогическую пустоту суррогатами – вроде модных жанров, медийных звезд и мемотворцев. Которые, как правило, не столько «авторитетны» для молодых – сколько, по их собственному выражению, «прикольны». Лидеры рейтингов и чемпионы по просмотру в соцсетях – чаще всего представлены искусственно раскрученными масскультовыми продуктами более чем низкого сорта.
Вопрос о пользовании детей и подростков гаджетами небезобиден. Учитывая, что сегодня большинство подростков проводят с ними более 2-3 часов в день, эта проблема приобретает угрожающие масштабы. Любопытно при этом следующее: чтобы стать хорошим программистом, современному молодому человеку нет никакой необходимости проводить многие часы в ежедневных компьютерных занятиях. А чтобы стать продвинутым пользователем – хорошо образованному человеку (на уровне средней школы) достаточно нескольких месяцев регулярных усилий. Из этого следует, что тотальная информатизация и гаджетизация подростков имеет довольно мало положительных и полезных сторон, а умиление от продвинутости детей в области новых информационных технологий – отражает патологическую неспособность старшего поколения осознать, что оно вытворяет со своими детьми, пуская дело с «гаджетизацией» на самотек.
Мало кто знает, что в семьях лидеров американской IT-индустрии, таких как Стив Джобс или Билл Гейтс, детям не предоставлялся свободный доступ к гаджетам и интернету. Светочи цифровизации предпочитали давать своим чадам традиционное воспитание с упором на книги и классические хобби. Уход наших детей в компьютерный мир зачастую обусловлен тем, что родители эгоистически высвобождают таким образом собственное время, и тем лишь усугубляют психо-эмоциональный разрыв поколений. Через несколько лет такой сегрегации наступает момент, когда родителям и детям уже не о чем поговорить. Детей перехватывают другие центры влияния, другие генераторы смыслов и ценностей – а для России важно понимать еще и то, что эти центры являются глубоко враждебными нашему культурному коду. (Смотри на сей счет заключительную главу нашего доклада.)
Известны обратные примеры: это некоторые православные школы, где по уставу учебного заведения введен полный или частичный запрет на гаджеты и интернет во время обучения.Такова севастопольская школа «Мариамполь», показывающая хорошие результаты при поступлении ее выпускников в российские и зарубежные университеты.
Другой, чрезвычайно яркий пример. Члены Изборского клуба в 2018 году побывали в Свято-Алексиевской пустыни под Переславлем-Залесским, в рамках которой действует линейка учебных заведений (классическая гимназия, школа искусств, кадетский корпус). Мы с удивлением обнаружили там доступную учащимся уникальную библиотеку с численностью фонда около 400 000 томов (самая крупная частная библиотека России) и комплекс первоклассных малых музеев разного профиля, всего 30 музеев, в которых проходит до 300 уроков в год. Поистине, достойная замена отсутствующим у учащихся гаджетам! Результат же таков: учебные заведения Свято-Алексиевской пустыни обеспечивают почти стопроцентную поступаемость своих выпускников в вузы, тем более удивительную, что значительную часть контингента интерната составляют сироты и так называемые «трудные» дети и подростки.[10]
На наш взгляд, этот опыт требует самого серьезного изучения...
Болезни образования бьют по всем
Философия реформаторов образования привела к тому, что преподаватель официально считается не «учителем» в традиционном понимании слова, но «лицом, оказывающим услуги». Профанация его статуса ведет к распаду традиционного звена «Учитель – Ученик», на котором испокон века держалась вся человеческая культура. Если учитель превращается в сервисную фигуру, тогда нет и ученика, нет модели воспроизводства знания. На его место приходит модель манипулятивного использования: людей, информации, технологий, социальных статусов и условностей. Это модель общества аномии, и именно она принята была неолиберальными идеологами демонтажа прежней системы образования.
Авторитет учителя в школе и преподавателя в вузе зачастую страдает из-за того, что главным критерием успеха в жизни для студентов являются маркеры материального благополучия: такие как одежда, автомобиль, модные аксессуары и т.п. В этом отношении педагоги и преподаватели часто воспринимаются молодежью как «лузеры», интеллект и образование которых не заслуживают того, чтобы их уважать, рассматривать как высокую социальную ценность.
Новое поколение считает себя продвинутым и крутым, даже отдаленно не понимая, что с ним делают. Если в школе все больше внедряются убогие стандарты «гуманизации образования», когда учитель не может оказывать на нерадивого ученика моральное давление, то в вузе насаждается подход «угождения клиенту», который можно кратко описать формулой «студенту нужно понравиться». Считается прогрессивным и перспективным всячески ублажать самомнение молодого поколения, а не раскрывать им глаза на их действительное состояние. Это похоже на один из главных принципов иезуитов, согласно которому, чтобы человек добровольно подчинился, ему нужно умело льстить.
Профессорско-преподавательскому составу навязана рыночная парадигма, когда процесс образования раздроблен на дисциплины по выбору, и преподаватель вынужден завоевывать студентов «интересностью» и «привлекательностью» своего курса. При этом индивидуальная работа со студентами, консультации, рефераты чем дальше, тем больше сводятся к нулю.
Еще одно модное поветрие – онлайн-образование, инициатива, которая может привести к отмиранию жанра живых лекций. Эта идея вызвала взволнованное обсуждение, поскольку речь идет о кардинальном пересмотре многовековой университетской традиции. Онлайн-лекция должна заранее записываться на видео и далее она может годами заменять лекции традиционные. Это означает и отсутствие живого контакта, и отсутствие импровизации лектора, и в ряде случаев может выродиться в зачитывание на видеокамеру или на микрофон учебника. Кроме того, онлайн-лекции признанных мастеров со временем могут отменить необходимость в лекциях других преподавателей, ведь большого мастера захотят слушать студенты и в других образовательных учреждениях. Онлайн-образование грозит привести к тектоническим сдвигам во всей системе, включая высвобождение значительной части рабочей силы в вузах.
В последние годы российская профессура чувствует новую степень давления, оказываемого на нее системой. Весь профессорско-преподавательский состав переведен на годичные конкурсы, каждый год его квалификация требует нового подтверждения, преподаватель собирает новые медицинские справки и справки об отсутствии судимости и т.п., не говоря уже о тщательно регламентированных отчетах. Паразитическая машина имитации требует огромных бумажных жертв, и в этом «бумагообложении» всех нижестоящих она как будто находит подтверждение смысла собственного существования.
Отчетно-рейтинговая система в образовательной науке – в аспирантуре и в среде преподавателей – привела к абсурдному результату: из-за вынужденного бумаготворчества и обязательных посещений занятий аспиранту некогда писать диссертацию, по сходным причинам преподавателю вуза некогда писать докторскую или книги. Впрочем, написание книг уже не поощряется: монографии теперь не принимаются как отчетный формат научной работы. Вместо этого необходимо постоянно подтверждать свой статус через обязательные публикации в рецензируемых изданиях. При этом любой серьезный ученый заметит: уровень ВАКовских журналов понизился, творческая составляющая в них почти отсутствует, в массе своей они стали довольно убогими с научной точки зрения. Не секрет, что в организации отчетных публикаций ученых присутствует и значимая коррупционная составляющая. Деньги берут за публикации в рецензируемых журналах, в изданиях Scopus или Web of Science (стоимость публикации зависит от импакт-фактора издания), а также за искусственно организованное цитирование. Под контролем либералов-реформаторов на скудной ниве российской науки развернулся большой бизнес, построенный на искусственном увеличении индекса цитирования авторов. Излишне говорить, что все это не вполне отражает реальные успехи ученых: количество публикаций слабо коррелирует с реальным уровнем научных достижений публикуемого автора. Налицо опять же имитация и «коммерциализация» – только на этот раз уже не образования, а науки[11].
В современной системе управления вузы забыли, что такое автономия университетов. Ректоры фактически назначаются сверху, попытки в чем-то воспротивиться спускаемым чиновниками инициативам, как правило, безрезультатны и даже опасны для инициаторов. Профессура боится публично критиковать образовательную мафию, продолжающую оккупировать эту важнейшую сферу национальной жизни.
Одно из отрадных исключений – МГУ имени Ломоносова, в котором ректору Виктору Садовничему удалось отстоять свою гражданскую и профессиональную позицию в вопросе так называемой «интегрированной магистратуры» – но даже ему удалось это сделать только в результате многих лет борьбы. Теперь окончившие бакалавриат выпускники Московского университета могут продолжить обучение в магистратуре по той же специальности, и де факто теперь все студенты здесь учатся 6 лет. Таким образом, на одном отдельно взятом участке Болонский процесс был частично «обезврежен»[12]. Почему бы не транслировать этот опыт поскорее и в другие вузы?
При наличии в стране 818 вузов и 4,5 млн. студентов (рекордная их численность – более 7,1 млн. – отмечалась в 2005 году) качественного высшего специального образования как такового, особенно инженерного, экономического и правового, представляющего основу основ необходимого и достаточного кадрового обеспечения наших органов управления, в России уже давно нет. Численность чиновников у нас бьёт мировые рекорды (оценочная цифра около 5 млн. человек), а вот подготовленных классных специалистов, грамотных руководителей сегодня крайне мало, а на многих ключевых направлениях развития, в частности в прикладной статистике или цифровой экономике, их практически нет.
Человек, который в высшей школе так и не приобрёл интуитивные навыки быстро соображать и считать, не был обучен умению оперативно, предприимчиво и эффективно ставить задачи и находить их решение кратчайшими путями, никогда и нигде не сможет грамотно мыслить и действовать. Людей с дипломами, то есть якобы образованных людей, сегодня огромные массы, а вот настоящих знатоков своего дела, мастеров, так называемых «грамотных руководителей» у нас практически нет. Наука, несмотря на свою мировоззренческую миссию, не стала в России истинной предтечей и формирующей матрицей для образования. Вместо нее преобразовательные цели определяет чиновничья машина.
Что такое «бакалавр»?
Позволим себе небольшой лингвистический экскурс. Надо сказать, что сам старинный термин «бакалавр» в Европе уже давно не употреблялся. Его реанимировали специально для Болонского процесса, желая, по всей видимости, угодить англосаксонской традиции. В российских условиях, бакалавр – это недо-специалист, который получил образование вроде бы более высокое чем в техникуме, но никак не полноценное высшее образование.
Этимология понятия «бакалавр» запутана, но здесь мы имеем дело с искусственным изобретением термина в поздней латыни и лицемерным уходом в сторону от реальных его корней. Облагороженная этимология baccalaureus = bacca «ягода» + lauri «лавр», то есть «лавровая ягода» – попала во многие словари, но по сути своей является абсурдной. В действительности, первый корень слова bacca восходит либо к слову vacca «корова» (бакалаврами называли в раннем Средневековье фермеров), либо к vasallus – «вассал», понятие, которое первоначально также было связано с зависимыми от крупных землевладельцев сельскими обывателями. Отсюда устойчивое в Средние века понимание бакалавра как помощника, ассистента, «младшего рыцаря» и т.п. Есть и другая версия – связь с корнем vaco – быть свободным, праздным, пустовать, отдыхать, бездельничать. С ним связаны такие коннотации в латыни как ненужность, пустота (вакуум), незанятость (вакансия), vacue – незамужняя, одинокая (женщина). В Древнем Риме даже была богиня отдохновения Вакуна сабинского происхождения. Эту этимологию косвенно подтверждает одно из основных значений слова «бакалавр» у англосаксов: bachelor – холостяк, бобыль. В английском сохранились устойчивые сочетания: old bachelor — закоренелый холостяк; bachelor mother — мать-одиночка; bachelor flat — однокомнатная квартира; bachelorship — одновременно переводится как «степень бакалавра» и «холостая жизнь». Сonfirmed bachelor, lifelong bachelor и bachelor-boy – словосочетания с намеком на гомосексуальность. Все это создает большое поле для английского юмора и подтрунивания над носителями степени бакалавра.
Так или иначе, внедрение Болонской системы даже на языковом уровне вновь возвращает нас к теме прекариата, частично занятых, самозанятых, «человеческого балласта».
Построить собор поколений
Здесь мы вновь обращаемся к началу нашего доклада, чтобы утверждать: образование и воспитание (социализация) не должны быть разнонаправленными – но напротив должны быть увязаны в единый комплекс. Как известно, всегда труднее поднимать планку и совершенствовать, чем разлагать и опускать. Сегодня недостаточно просветительско-пропагандистской работы, в нынешних условиях необходима активная воспитательная метода. Не только учитель и воспитатель, а вся общественная система, включая различные институты и институт семьи, должна быть включена в процесс смены ориентиров – с нынешнего фиктивного ценностного «нейтралитета» на высокие образцы, классику, традицию. Современный мир и массовую культуру отменить нельзя, но старшее поколение может и обязано выстроить посреди современного мира заметный «остров спасения», твердое основание для педагогики, для развития человека, для восстановления «мостов» между поколениями[13].
В понимании Изборского клуба первым приоритетом национального развития, который касается не только образования-воспитания, а всей государственной жизни – является взращивание высшего человеческого потенциала, необходимого для суверенной цивилизации.
В этом узловом пункте и заложен единый источник для формирования комплекса Образование-Воспитание-Социализация. Здесь же корень и динамичного опережающего развития отечественной науки. И образование, и наука в суверенном государстве строятся не для оказания услуг космополитам, а во имя блага и пользы органической общности – цивилизации, в которой живет человек. Интересы человека и его семьи в конечном счете сливаются с интересами общества. В противном случае государство, как это и вышло у неолибералов, становится компанией по «подготовке и продаже квалифицированных кадров», при отторжении на социальные задворки «человеческого балласта». Здесь же происходит и раскол поколений. А нам нужно не расщепление, нам нужен собор поколений.
Как это ни удивительно, ключевую мысль для исправления системы воспитания высказал еще в XIX веке отец «славянофильского» течения А.С. Хомяков: он указал на опасность разнонаправленности воспитания в семье и школе, когда: «вся душа человека, его мысли, его чувства раздвояются; исчезает всякая внутренняя цельность, всякая цельность жизненная; обессиленный ум не дает плода в знании, убитое чувство глохнет и засыхает; человек отрывается, так сказать, от почвы, на которой вырос, и становится пришельцем на своей собственной земле»[14].
Актуальность и острота этих мыслей за полтора века многократно возросла. Теперь, в условиях глобализации и массовой информации человек становится объектом «воспитательных» интервенций не из одного, не из десяти, а из тысячи источников. Граница между стилевыми, вкусовыми и маркетинговыми интервенциями размыта. В таких условиях задача воспитания как организованного проекта, направленного на становление и формирование личности, значительно усложняется. Недостаточно передать опыт и знания, недостаточно показать нравственные образцы – необходимо заложить в личность юного человека творческую способность к самовоспитанию, к гибкой и в то же время последовательной и целенаправленной работе по выстраиванию своей идентичности, фильтрации излишнего, сортировке чужого и малопонятного.
Поскольку социализация представляет собой многофакторный процесс, возникает соблазн посчитать его спонтанным. Однако спонтанность – это лишь видимость бессубъектности воздействий внешней среды на ребенка или подростка. Эта мнимая спонтанность, хаотичность и какофония – не столько свойства самого процесса социализации, сколько отражение нашей неспособности учесть все составляющие факторы и взаимодействие этих факторов между собой (их преломление в душе человека).
Фактически, мы имеем дело с несколькими главными пучками целенаправленного воздействия, а также тысячами менее значимых воздействий, нерегулярных или нестабильных. К первым относятся воздействия со стороны семьи, школы, местного сообщества (общины, общежития), группы сверстников (двора), родственников и друзей, тех институтов культуры и СМИ, с которыми юный человек имеет регулярный контакт. Это несколько десятков фаворитов воспитания-социализации. Но через масс-медиа, и в первую очередь, через интернет и соцсети в сознание современного человека могут оперативно внедриться неклассические и при этом очень мощные пучки воздействия.
Выход из этой казалось бы безнадежной ситуации – активная воспитательная практика, которая может быть реализована лишь через целенаправленное общение. Очевидно, у ребенка и подростка должен быть выбор, с кем общаться – но среди фаворитов воспитания-социализации у него должен оказаться хотя бы один «субъект-воспитатель», вооруженный концепцией «последней инстанции» и стоящий на ценностных позициях национальной духовной мобилизации и патриотизма. Процесс воспитания-социализации очень динамичен. У юного человека должен быть кто-то из взрослого поколения, кто исследует этот процесс в интересах самого ребенка как наследника цивилизации. Если такой человек есть (в идеале это, конечно же, родители), то главные риски спонтанных и разнонаправленных воздействий можно легко снизить. Для этой цели воспитатель общается с растущим человеком, обсуждает с ним его переживания. Совместное чтение воспитателем и воспитуемым классической литературы с ее кладезем духовных и образных богатств, совместный просмотр фильмов, изучение хобби и субкультур, просто беседы на разные темы, если это происходит систематически, – все это должно открыть воспитателю значительную часть психологических мотивов в поведении становящейся личности. Цель воспитателя в этом общении – скорректировать ход становления «картины мира» ребенка, не допустить смещения центра этой «картины мира», извращения тезауруса базовых ценностей.
Если субъект того или иного воздействия на формирующееся сознание отсутствует (его не удается выявить), то сам процесс воздействия, его плоды, последствия могут быть сгруппированы воспитателем, и в конечном счете из них сложится образ «последней инстанции», которая не просто создает некий информационный шум, а вкладывает в свою информацию определенное послание (или целый ряд посланий). «Последняя инстанция» действует через множество посредников, и ее присутствие угадывается по тем или иным плодам – новым увлечениям и привязанностям юного человека. Разнонаправленные и имеющие разные источники воздействия складываются в единую фигуру и моделируются как нечто целостное. В одном из западных мультсериалов каждый раз в начале серии поется одна «веселенькая» песенка:
Нынче все каналы будто заодно:
Насилие и секс в новостях и в кино.
Когда множество воспитателей-конкурентов делает одну общую работу, – складывается коллективный образ массовой культуры или отдельного ее сегмента (субкультуры). Этот образ активно воздействует на юного клиента и может превосходить по силе фаворитов воспитания-социализации. Чем старше подросток, чем он самостоятельнее, отстраненнее от опекающих его субъектов воспитания, тем сильнее эти конкурирующие с родителями, школой и друзьями «последние инстанции».
Секрет воспитания-социализации в наше время, если мы хотим взять этот процесс в свои руки, состоит в том, чтобы своевременно замечать вторжение во внутренний мир маленького человека мощных «последних инстанций», идущих вразрез с основным вектором воспитания, искажающих динамику формирующейся «картины мира», реагировать на это. Какие-то из целей, которые эти инстанции преследуют, необходимо нейтрализовывать, какие-то развенчивать, высвечивая в сознании юного человека, насколько это возможно в соответствии с его возрастными и личными особенностями, разрушительность этих целей, выступающую под личиной спонтанности и ненаправленности.
Но главный секрет успеха реализации концепции «последней инстанции» – не «огораживание» детей от негативных влияний, а построение мощной ценностной и нравственной доминанты воспитания. Такое построение доминанты мы предлагаем называть «духовной мобилизацией».
Сегодня в обществе, которое во взрослом поколении на 90 процентов состоит из родителей и бабушек-дедушек, сложился мощный запрос на «консолидированное воспитание». Этот запрос состоит в требованиях «усиления внимания к вопросам воспитания и введения репрессий разного характера по отношению ко всем без исключения социальным институтам, не выполняющим или плохо выполняющим свои воспитательные функции» (формулировка профессора Л.Е.Никитиной). Под консолидирующим воспитанием мы понимаем систему деятельности государственных и общественных институтов, семьи, социальных групп, в которой действуют механизмы мобилизации духовного потенциала молодого поколения, последовательно формируются чувства, сознание и поведение, обеспечивающие поддержание стабильности общества, упрочение его единства и солидарности, сбалансированное наследование национальных и культурных традиций, сотрудничество поколений, передачу исторического опыта.
Воспитатель не может действовать в одиночку. Он вынужден искать себе союзников в первую очередь в среде фаворитов воспитания-социализации, собственными силами регулируя эту среду (например, родители подбирают школу, репетитора, блокируют, не всегда удачно, связи с нежелательными друзьями и стимулируют, не всегда органично, связи с полезными субъектами общения и т.д.).
Мировоззренческий фундамент консолидирующего воспитания опирается на следующие основные постулаты:
– духовной самостоятельности гражданина;
– сохранения цивилизации (России) и незыблемости ее суверенитета;
– официально декларируемого союза или партнерства государства и семьи;
– преодоления демографического кризиса;
– установления социальной гармонии;
– выдвижения творческого и созидательного образца личности как общенационального ориентира.
Центральными субъектами консолидирующего воспитания выступают:
– глава семьи – отец[15];
– мать;
– учитель (воспитатель).
Как следует из основных императивов и принципов консолидирующего воспитания, центральным субъектом этого процесса может выступать только семья. Поэтому семья и государство становятся двумя главными партнерами на этом поприще. Союз и партнерство семьи и государства должны стать одним из официальных определений официальной политики России. Первый и ключевой акт консолидации, который происходит в консолидирующем воспитании, – это акт сплочения государства и семьи, сплочения семей в свое государство. Непонимание этого, попытки свести воспитание только к деятельности профессионалов, пусть даже все они будут компетентными и искренне патриотичными, приведут к разделению и отчуждению между поколениями, дальнейшему нарастанию кризиса семьи.
По классификации русского философа И.А. Ильина, ведущими средствами духовного воспитания выступают следующие: природа во всей ее красоте, величии и таинственной целесообразности; истинное искусство, дающее возможность испытать чувство благодатной радости; неподдельное сочувствие всему страдающему; действенная любовь к ближним; блаженная сила совестного акта; мужество национального героя; творческая жизнь национального гения с его жертвенной ответственностью; непосредственное молитвенное обращение к Богу, «Который и слышит, и любит, и помогает».
В актуализации перечисленных начал не через рациональные механизмы, а целостно, включая полную духовно-эмоциональную вовлеченность – вплоть до катарсиса и высших типов сопереживания – и состоит суть духовной мобилизации внутренних сил молодого человека. Такая мобилизация оказывается единственно возможным путем подлинного патриотического воспитания.
Духовная мобилизация активизирует вдохновение и творческие силы учащихся, их патриотические чувства, которые в процессе изучения гуманитарных дисциплин (язык, история, философия и др.) реализуются при осознанном использовании знаний в практике и поведении. Только в практической направленности творчества раскрывается нравственный характер патриотических эмоций, консолидирующая природа художественного образа. Наибольший воспитательный эффект достигается как раз в процессе поиска и открытия свидетельств, значимых моментов, фактов в судьбе людей и народов; возникает целый спектр оптимистических и трагических переживаний, удивление, сострадание, осознание долга перед ушедшими поколениями[16]. При этом сопереживание значимым ценностям и конкретным образцам духовной жизни (подвига, борьбы, творчества) замешано не просто на наблюдении за теми или иными событиями прошлого и фактами культуры, но на предощущении будущей, глубокой и захватывающей перспективы и возможностей самореализации, служения и даже самопожертвования.
В этой главе доклада мы описали лишь один из аспектов той доктрины «молодежестроения», которая была разработана нами и нашими соратниками 11 лет назад[17]. Здесь мы затронули в первую очередь концепции «последней инстанции» и «консолидирующего воспитания».Наряду с этим в доктрину и другие наши разработки вошли также масштабные концепции исторического перелома поколений на рубеже XX и XXI вв., модель высших ценностей в ее противоположности модели «общества аномии», концепции социализации молодого поколения на основе нового типа общественных сетей, построения «экономики дарения», «экономики отдачи» и инновационной «экономики искателей и испытателей», авангардный проект «глобальных русских сетей» как набора решений в духе российского «стиля мечты», вовлекающего общего проекта, общего дела.
[1] Основные авторы доклада: Виталий Аверьянов, Пётр Калитин, Василий Симчера.
[2] Прежде всего, это Указ от 7 мая 2018 года № 204«О национальных целях и стратегических задачах развития Российской Федерации на период до 2024 года».
[3] Эту информацию авторы доклада вынесли из личного общения с целым рядом школьных учителей. Но она подтверждается и последними соцопросами, согласно которым тех, кто не считает необходимым для успешной карьеры высшее образование, стало значительно больше (таких опрошенных в возрасте от 18 до 24 лет было 20% в 2008 г. а в 2018 году – уже 47%). Тех же, кто считает, что удачно устроить жизнь можно без высшего образования, еще больше – в 2018 г. порядка 72% в той же возрастной категории (Высшее образование: путь к успеху или лишняя трата времени и денег? // Сайт wciom.ru, 1.08.2018). В более свежем исследовании граждане разных возрастов так оценивают перспективы выпускников вузов: каждый пятый опрошенный (20%) полагает, что трудоустроиться человеку, только что получившему диплом о высшем образовании, практически невозможно; еще 18% считают, что работу найти можно, приложив небольшие усилия; лишь 3% убеждены, что выпускник вуза легко может трудоустроиться (День студента: зачем идти учиться? // Сайт wciom.ru, 25.01.2019).
[4] Владимир Павленко. От Кузьминова до Уолкера: почему затрещали швы ликвидационного проекта? // Regnum.ru 9.02.2019.
[5] Под прекариатом понимается социальный слой людей, занятых на временной, сезонной работе или живущих случайными заработками. Ныне их стали квалифицировать ещё как самозанятых и по новоявленному закону – собирать с них налоги. По разным оценкам таких людей в России насчитывается от 15 до 25-ти млн., едва ли не половина которых – нынешняя молодёжь. Характерно, что многие из тех прекариев, кто постарше, пребывают в иллюзии, что они занимаются сменой профессии, которая фактически может длиться до бесконечности. О росте значимости проблемы прекариата см. статьи в номере журнала «Изборский клуб» ( 2019 № 2): Шамахов В., Межевич Н. «Дивный новый мир» и его вызовы для российской молодежи; Мартынов М. Образование обратилось в симулякр.
[6] Екатерина Шульман: Современная молодежь – самое правильное из всех поколений, какие только можно себе представить // Портал «Православие и мир» 13.12.2017.
[7] Исследование Сбербанка: 30 фактов о современной молодежи // Adindex.ru 10.03.2017.
[8] Достаточно полный и убедительный анализ этих проблем см. в докладе «Системный кризис отечественного образования» (под редакцией В. Слободчикова) и других материалах журнала «Изборский клуб» (№ 2 2019).
[9] По свидетельству профессора Московской консерватории В. Медушевского, в 90-е годы наши реформаторы в новаторском раже даже консерватории попытались перевести на тестовый метод экзаменации! (То есть хотели сделать так, чтобы студенты вместо своей способности творчески воспроизвести музыку демонстрировали навыки по принципу «ненужное вычеркнуть».) Чудом удалось тогда отвергнуть это предложение неолиберальных, не побоимся этого слова, недоумков.
[10] См. сайт пустыни https://svalep.ru/
[11] Интернет наполнен бесстыдной рекламой с предложениями организовать публикации ВАК, РИНЦ, Scopus, а также не только разместить, но и «недорого» написать за клиента публикуемые статьи по любой теме. Выявить эти фирмы надзорным органам при желании не составило бы никакого труда.
[12] Еще одно направление, где МГУ идет против течения: создание собственных, российских по происхождению, рейтингов. Таков рейтинг «Три миссии университетов», который в отличие от большинства наукометрических рейтингов в мире оценивает социальную ответственность вузов. В нем участвуют уже 500 университетов из разных стран.
[13] При этом недопустимо принудительное разрушение того, что сегодня модно, это вызовет лишь протест у молодого человека. Задача состоит в том, чтобы модным сделать качественно лучшее, что есть в современном искусстве, музыке, быту и т.д.
[14] Хомяков А. С. Полное собрание сочинений. Т. 3. М., 1910. – С. 348.
[15] Советская традиция «защиты материнства и детства», косвенно отразившаяся на концепции «материнского капитала» в демографической политике, должна быть признана искажающей природу семьи; эта традиция как бы подразумевает, что роль отца в семье и воспитании ребенка – второстепенна; необходимо вернуть в общество понимание того, что отец и мать должны принимать одинаково активное участие в воспитании, а на каких-то его этапах роль отца становится даже более значимой; России необходимо переориентироваться если не прямо на дореволюционную модель семьи с центральной ролью отца-кормильца, то, во всяком случае, ближе к этой модели.
[16] В прикладном плане это означает, что в основе обновленной системы образования будет выдвижение на первый план Истории России как базового предмета, который должен преподаваться по 3-4 часа в неделю с первого по одиннадцатый класс. Курс отечественной истории в идеале строится таким образом, чтобы уже в начальной школе у ребенка формировалось твердое представление о цивилизационной уникальности и особой исторической миссии России; об историческом опыте политического сотрудничества, когда представители различных этносов, религиозных и культурных традиций занимались общим созидательным делом; о защитительной и освободительной миссии русского воинства, о дерзании русских ученых, изобретателей и конструкторов, о приоритетах Русской цивилизации в созидании высокоразвитой культуры.
[17] В заключительной главе доклада мы в сжатом виде излагаем идеи и принципы, сформулированные в доктрине «Молодое поколение России» (М., 2008). Благодаря тому, что она переиздана теперь в томе «Мы верим в Россию. От Русской доктрины к Изборскому клубу» – с ней могут познакомиться все желающие.
Виталий Аверьянов
