Некоторым москвичам повезло жить на улицах со старыми, устоявшимися названиями – Тверская, Остоженка, Покровка, Бронная... Здесь сам почтовый адрес несёт в себе уют и комфорт. Однако девять десятых населения Москвы живёт в районах, появившихся на карте города каких-нибудь 60 лет назад и даже позже. И улицы здесь носят гораздо менее элегантные названия. Но откуда взялись эти наименования, кто за них отвечает?
Искать «виновников» долго не приходится. Вот как всё это было.
В 1960 году в границы Москвы были включены пять подмосковных городов – Бабушкин, Кунцево, Люблино, Перово, Тушино. Кроме того, частью столицы стали близлежащие посёлки, например, Чертаново, Давыдково и солнечное Бирюлёво.
Названия многих улиц в присоединённых населённых пунктах совпадали с московскими. Советская власть вообще запомнилась нам любовью к типовым домам, улицам, дверным замкам и кинотеатрам «Ракета». В итоге в Москве оказалось 20 Советских улиц, 19 Московских, 18 Центральных, 17 Школьных, 16 Полевых, 15 Пионерских, 11 Пушкинских – всего 800 одноимённых улиц. (Следующее расширение территории города в 1980-х принесло Москве новые сотни одноимённых названий.)
На новых московских окраинах сразу начался хаос. Пожарные, милиция и скорая помощь путали адреса, а почта не знала, куда доставлять признания в любви и повестки о взыскании алиментов.
Фото: Кирилл Каллиников/РИА Новости
Понадобилось в короткий срок придумать новые названия улиц. У чиновников Мосгорисполкома фантазия быстро закончилась, у них опустились руки, ведь Советскую улицу нельзя, Пионерскую нельзя, все эти пленительные имена уже заняты, а других идей нет. И тогда при исполкоме была впервые создана комиссия по наименованию улиц. Она существовала на общественных началах, в неё вошли историки, краеведы, филологи, а также члены Географического общества СССР.
Эти люди проделали гигантскую работу. И вообще-то мы должны быть им благодарны. Конечно, они не могли избежать требований эпохи и многим улицам присвоили имена, например, в честь деятелей международного коммунистического движения. Но этой комиссии мы обязаны, во-первых, сохранёнными историческими названиями, а во-вторых, десятками новых уникальных наименований – например, появились улицы Кашёнкин Луг, Крылатские Холмы, Вешних Вод, Тёплый Стан, Сиреневый бульвар, Пересветов переулок, Парусный проезд. Та же комиссия Мосгорисполкома сочинила много названий для станций метрополитена.
При этом комиссия старалась не порождать новых лингвистических ублюдков вроде Газгольдерной и Шарикоподшипниковской – мода на подобные экстравагантные названия прошла ещё в 1930-х. С безоглядным возвращением исторических наименований также решили не спешить. Например, Шарикоподшипниковская улица в прошлом носила грациозное название Сукино болото.
Так вот, подобная комиссия существует в Москве и сегодня. Здесь можно посмотреть её состав. Сегодня ей уже не приходится срочно сочинять замену для 20 Советских улиц, деятельность в основном сводится к поиску названий станций метро и МЦК. Хотя впереди у нас ещё освоение Новой Москвы.
Итак, комиссия у нас работает, создаёт настроение. Однако к ней накопились и определённые вопросы. Например, неплохо бы поправить то, что наворотили в лужковские времена, в эпоху торжества чиновничьего вкуса.
Вообще, большинство чиновников в мире отродясь не имело художественного вкуса, в том числе языковой интуиции. Посмотрите, что творится сегодня: благодаря российским чиновникам наша страна переполнена учреждениями, названия которых представляют собой бессмысленный набор букв: ГБОУ СОШ, ЦПВШС, АСЦ, ГНИВЦ, ГОУВПО, ФАСДО, ФГБУН... Для понимания этих противоестественных наименований требуются специальные словари, и они уже существуют. Вот вам язык, на котором чиновники общаются с окружающим миром. И пока они говорят на таком наречии, у нас с ними всегда будут «чисто эстетические разногласия».
Однако даже на сегодняшнем неблагоприятном фоне лужковские времена отличались особенно масштабными топонимическими злоупотреблениями. При Лужкове, допустим, появилось новое название станции метро – «Партизанская». При том что Партизанская улица находится на другом конце Москвы. Тогда же было утверждено название станции «Пятницкое шоссе» (первоначально – просто «Пятницкая»), хотя старая московская улица с идентичным названием находится в 25 километрах отсюда. А ведь интуиция говорит несведущему человеку, что где шоссе, там поблизости и улица.
Вопреки сложившимся правилам, в названиях стали использоваться конструкции вроде «Улица Старокачаловская», «Улица Скобелевская», хотя в русском языке прилагательное, как правило, предшествует существительному. Корректно – «Старокачаловская улица», «Скобелевская улица».
Непонятно, зачем понадобилось трёхэтажное название «Улица Академика Янгеля», просто обречённое на усечение и издевательские эвфемизмы, которых почтенный академик совершенно не заслужил. И это мы ещё не вспоминаем о необходимости ликвидировать уродцев советских времён, вроде самого длинного названия станции метро «Улица Тысяча Девятьсот Пятого Года».
Городские власти часто говорят нам, что переименование станций – дело дорогое. Давайте больше не будем принимать этот аргумент. Ведь именно в те дни, когда был поднят вопрос о переименовании «Войковской» и нам отвечали, что это дорого, – властям по какой-то причине разонравилось название станции «Битцевский парк». Эту станцию без шума и пыли за одну ночь переименовали в «Новоясеневскую», не посчитавшись с затратами.
Возможно, на самом деле все затраты – это переклеить буквы на стенах станции и заменить в вагонах схемы московского метро, которые и так планово заменяются раз в квартал. Почтовые адреса не привязаны к метрополитену, так что паспорта менять никому не придётся.
Да и с улицами, видимо, не всё так сложно. Вспомним хотя бы, какими ускоренными темпами в 2008 году появилась улица Александра Солженицына, хотя для этого пришлось срочно изменить закон, который дозволяет присвоение имён улицам лишь через десять лет после кончины достославной личности.
...Сегодня найти в Москве нужный дом – крайне сложное занятие. Любой москвич знает, что если ты приглашаешь друзей в гости, то недостаточно просто назвать адрес. Нужно ещё долго объяснять, как найти твой дом. До появления навигаторов было сложно вызвать такси, для этого требовались долги телефонные разговоры с водителем. С навигатором полегче, но и сегодня порой приходится объяснять, как правильно ехать. Автор этих строк, допустим, живёт на Сущёвском валу, однако почтовый адрес – Трифоновская улица, так что таксисты и курьеры по полчаса ищут-свищут нас по всему кварталу.
Московская среда обитания сегодня топонимически дискомфортна.
С учётом этих существующих сложностей можно лишь поблагодарить комиссию лужковских времён, которая развела Партизанскую улицу и станцию метро «Партизанская» по разным концам Москвы. Вот она, реальная помощь людям! Спасибо также от всех туристов, которые логично ищут Пятницкую улицу в районе метро «Пятницкое шоссе».
...Москва была и остаётся главным местом в стране, где устанавливаются правила русской речи; московский говор считается базовым, эталонным. И все ошибки, допущенные в столичной топонимике, впоследствии копируются и усугубляются в регионах.
До XX века в Москве не существовало традиции давать улицам и переулкам названия в родительном падеже (например, улица Серафимовича). Если улице присваивалось имя, то использовался притяжательный падеж (Даев переулок, Померанцев переулок) либо образовывалось прилагательное (Лаврушинский переулок). Кстати, имена знаменитых людей тогда «оседали» в основном в переулках, а вот на улицы никто не покушался. Однако революция потребовала массового увековечивания героических имён, и началась эпидемия: улица Менжинского, улица Дзержинского и ещё сотни подобных улиц.
Беда заключается в том, что устная речь требует короткого названия безо всяких пристроек. Замечательный топоним «Сретенка» не требует уточнения «улица» – она просто Сретенка. А вот когда люди в разговоре и на письме отбрасывают слово «улица» и оставляют лишь фамилию в родительном падеже – получаются лингвистические уродцы без падежного согласования. Как сегодня звучит русская речь? «Я живу на Ленина», «встретимся на Пушкина», «шёл по Горького, свернул на Чехова». И, наконец, абсолютно бессмысленный набор слов: «Пересечение Клары Цеткин с 8 Марта».
Гёте однажды выразился в том духе, что архитектура – это музыка, застывшая в камне. Ну а топонимы – это, видимо, слова, застывшие в металле. В том металле, из которого сделаны уличные вывески.
Архитектура и топонимы становятся живыми, только если их принимает народ. Так что музыка и слова должны быть народными.
Вадим Шамсулин
