Всё настоящее лучше постигается опытным путём, а не с чужих слов. Как мальчик в финале фильма «Андрей Рублёв» рыдает из-за того, что не сумел создать колокол, который звучал бы так, как он некогда слышал, так и пишущего человека иногда охватывает почти отчаянье из-за невозможности передать пережитое. И всё же…
В день Святого Духа, под вечер, мы с иеромонахом Романом и монахом Досифеем остановились на въезде в городок Западная Двина, у кладбища. Храм в этом городе только один, и священник тут тоже один — отец Игорь. Несколько лет назад у него умерла матушка, а позавчера, в Родительскую субботу, он похоронил сына. В ожидании отца Игоря мы заходим на кладбище, и возле деревянной часовенки находим могилу новопреставленного. Константин был военным — на фотографии он при погонах и с медалями. И сразу замечаем неподалёку ещё одну свежую могилу: над ней развевается флаг разведки ВДВ, а с фотографии смотрит молодой человек в голубом берете.
— Это сын главы местной Думы, Олег, — расскажет после литии отец Игорь. — До этого был рядовым, а тут его назначили командиром взвода. Не так давно он в отпуск приезжал, пришёл в храм, исповедовался, но к Причастию не готовился. Я его исповедовал, дал просфору: «Давай этим ограничимся». Потом вышел причащать, все идут к Чаше, а он один стоит в стороне. А лицо такое светлое! И я тогда рукой показал, чтобы он подходил тоже. Подумал: ведь он может и не вернуться. Так и получилось… Я ведь сам в прошлом военный. Писал работу по истории военного священства, брал документы в архиве, очень интересно. Так вот, во время Первой мировой войны на фронте наши священники причащали даже католиков… Мама этого Олега легко могла бы его отмазать. Но он сказал: «Я не трус». Очень многие уходят у нас добровольцами…
— Да, лучшие люди уходят, цвет нации, — говорит отец Роман.
Мы идём к выходу с кладбища, и отец Роман, как всегда, внимательно вглядывается в лица усопших на надгробиях:
— Да, всё очень быстро! Здесь наш будущий городок. Хорошо смотреть на лица! Они себе уже ничем не могут помочь.
Мы едем по городу — он маленький и тихий, как и одноимённая река, только где-то вдали растекающаяся широко, становящаяся судоходной. А город, как говорят, вымирает.
Не осталось здесь никаких градообразующих предприятий — только совсем небольшие, по обработке дерева; есть гостиница, где я стану свидетельницей торга наоборот: отец Роман долго пытался расплатиться, а хозяйка отказывалась брать деньги. Рассказывают, что она не раз помогала монахам, священникам, и кое-кто злоупотреблял её добротой.
«Живёшь в Москве или Петербурге и думаешь, что только это и есть Россия. А она другая… » — говорит монах Досифей. Да, другая, и здесь очевиднее то, что идёт война. На улице замечаем большой щит с надписью «Герои Победы» — там фотография, имя и годы жизни: 1998-2022.
— Хорошо, что у вас есть такие щиты, — говорю я отцу Игорю, когда мы приезжаем к нему домой. — У нас в Петербурге, если кто-то погибает на фронте, это особенно не афишируют, каждый плачет в своём углу по-тихому.
— У нас маленький город, ничего не спрячешь.
Отец Игорь рассказывает, что после гибели воина, фотографию которого мы видели на щите, на фронт добровольцем ушёл его отец. Его долго не хотели брать, боялись, что после смерти сына он повредился умом. А мама так в городе и живёт.
Отец Игорь и сам потерял сына, и, собираясь в Западную Двину, я думала — какие же слова нужно сказать человеку, переживающему такое горе, уместны ли они будут из моих уст. Но и на кладбище, и дома он держится очень мужественно и чувств своих не показывает. Да и не нужно мне ничего ему говорить.
— У вас такие потери, — говорит ему отец Роман. – Сначала матушка, теперь сын. Может быть, Господь готовит вас к какому-то другому пути?
За столом с нами сидят родные отца Игоря — видно, что им тяжело, и отец Роман говорит:
— Душа, вспаханная скорбями, лучше принимает семя.
И потом, когда кто-то сетует на грехи:
— Что такое наши грехи? Это навоз. Куда девать навоз? Туда, к корням, как удобрение, чтобы дерево приносило плоды смирения, покаяния.
Отец Роман говорит о том, что народ безбожной жизнью сам выпрашивает себе потрясения. И я не могу понять: если на фронт, как говорит отец Роман, уходят лучшие, то, получается, они страдают за тех, кто живёт во грехах?
Конечно, и Христос был распят за грешников, но может ли принести плоды гибель лучших людей на фронте за тех, кто живёт по-свински или просто струсил? И отец Роман вспоминает сербскую песню о янычаре.
Он «зачищал» родное село и занёс саблю над женщиной — а она по родинке узнала в нём своего сына. Он понял всё, бросил саблю, но мать упала замертво. И мне сразу вспомнилось стихотворение отца Романа «Янычария», написанное в 2014 году, которое завершается такими строчками:
Где ты, Малая Русь, освящённый исток?
На обломках твоих — Янычария.
Когда отец Роман написал это стихотворение, мне было не по себе, и вот оказалось, что он был прав.
Возле храма святителя Николая Чудотворца, где служит отец Игорь, растут берёзки, а к Празднику его украсили зелёными ветками и внутри — символом животворящей силы Духа Святого. А вот напротив алтаря, на площади, стоит памятник Ленину, который для чего-то перенесли именно сюда.
— Я был против, сказал об этом главе района, — говорит отец Игорь. — А тот ответил: «Он храмы разрушал, теперь пусть смотрит, как их восстанавливают».
Единственный в окру́ге храм совсем небольшой, но, оказывается, вмещает всех желающих. Пятнадцать лет назад, когда храм только открыли, прихожан было больше, а сейчас люди приходят, принимают Крещение — и исчезают. Даже на Троицу в храме было не так уж много народа — около семидесяти человек.
Отец Игорь показывает нам икону преподобного Сергия Радонежского и говорит, что, когда в стране объявили частичную мобилизацию, она начала мироточить. Мироточили в храме и другие иконы.
Святителя Митрофана Воронежского, святого Георгия Победоносца, старинная икона Покрова, которую заказали воины, чудесно спасшиеся во время Русско-японской войны. Раньше мироточение икон было редкостным чудом, а в наше время они мироточат повсюду, и мне не раз приходилось слышать, что это говорит о грядущих скорбях. Не так давно все пересылали друг другу видеозапись, сделанную смартфоном где-то в Донбассе после отпевания воинов, вынесенных с поля боя. На записи обильно мироточила икона Богородицы — под крупные капли мира подставляли и руки, и пластиковый стаканчик. Но куда более сильное впечатление лично на меня произвело не истечение мира, а тела, лежащие в ряд на земле на заднем плане.
И ещё отец Игорь показал нам большую ростовую икону преподобного Серафима Саровского, которая до недавнего времени хранилась дома у одной женщины.
— Она обратилась к нам, попросила забрать, сказала, что муж эту икону возненавидел. То ли упала эта икона, то ли он сам её уронил, и по ней пошла трещина. А буквально через две недели муж сломал ключицу именно в том месте, где по иконе трещина прошла. Женщина сказала — муж или продаст икону, или ещё что-то с ней сделает.
Отец Роман и отец Игорь уходят в алтарь, а свечница показывает ещё одну икону в притворе. Она состоит из клейм, и каждое символически обозначает один из храмов, которые были прежде в округе. Многие из них сейчас восстанавливаются — хотя, казалось бы, кому, для кого и какими силами восстанавливать их в глуши? Но вот запомнился рассказ о человеке, который сам обжигает кирпичи и сам же возводит из них церковную стену; о том, как замироточила ручка Богомладенца на иконе в один из важных моментов строительства; о том, как разрушенная стена храма сплошь покрылась синими цветами — словно в ответ на первые усилия тех, кто пришёл возродить его к жизни. А дома у отца Игоря мы видели счастливую женщину: её трудами и трудами её мужа в деревне Вировское строится новый храм, и во время строительства муж получил облегчение от тяжёлой болезни.
С каждым годом всё больше вызывают уважение люди, которые вкладывают всю душу в то служение, которое дал им Господь — неважно, большое оно или очень скромное.
Бывает, приедешь в далёкий безвестный городок и подивишься тому, как любят своё дело сотрудники краеведческого музея или библиотеки. А тут не музей, от которого обычно веет чем-то мумифицированным. Тут сама Жизнь — Храм!
Вспомнился недавний разговор с другом:
— Всё-таки меня смущают эти слова на ектенье: «в сию годину испытания, пришедшую на Русь Святую, обышедше бо обыдоша ю врази …». На какую ещё Русь Святую, что от неё осталось? Ну, может быть, кого-то из тех, кто в храме стоит, и можно назвать осколками Святой Руси. Но больше-то нет никого!
— А знаешь, в детстве я однажды приехал на лето в деревню, и пошли мы с братом гулять. Надо было нам перебраться через овраг, он взял палку, разбежался, этой палкой оттолкнулся и перепрыгнул. Потом палку мне бросил. А я маленький был: перепрыгнул — а палка у меня посреди оврага застряла. Так и осталась торчать. А на следующее лето приехал, смотрю — а палка зазеленела! Сухая палка! Может, и со Святой Русью так?
И не зря же когда-то, когда мы только пришли в Церковь и почти ничего не знали о ней, сердцем чувствовали правоту слов из песнопения отца Романа: «Разве ты была убита, о моя Святая Русь?»
Даже если бы и была убита, смерть святого — всё равно к воскресению.
Ольга Надпорожская
