Эти три малюсеньких рассказа, совершенно разных по стилю и содержанию, я посвящаю женщинам. Эти три истории я услышала в разное время и от разных людей. Единым объединяющим ядром в них является женская доля, серебряной ниточкой накрепко связывающая мужские отношения.
Основа подполковника Владимира Николаевича
Великой школой мужества и героизма навсегда останется служба в армии для подполковника запаса Владимира Николаевича Пухова. Сам он родом из семьи военных моряков. Его отец, Николай Никифорович, — советский матрос «сталинской закалки». Мама, Надежда Ивановна, — старший матрос. Поженились родители Владимира в армии — городе-герое Севастополе. Потом вернулись «на гражданку» и уехали на разведку нефтяных месторождений на Дальний Восток, где и родился Владимир. Здесь же сын пошел в 1 класс. Как признается Владимир, в школе он был частым гостем у завуча, которая его постоянно воспитывала. Окончив 8 классов, поступил в Сальский сельскохозяйственный техникум, где проучился всего полгода. Вернулся домой и устроился на Сальский строительный комбинат учеником токаря. Здесь он понял, как все непросто, как зарабатывается хлеб, повзрослел в рабочей семье и решил возобновить учёбу. Поступил в Сальское ПТУ-75 и окончил его с хорошими отметками.
Служить в армии Володя мечтал с самого детства. Его вдохновлял подвиг ребят-афганцев, о которых тогда мало писали, но кое-что они сами неохотно рассказывали, вернувшись с той войны.
— В ноябре 1991 года я пришел в военкомат и попросился в армию. В ноябре этого же года окончил курсы десантников в городе Новочеркасске. В этой школе мы прыгали с самолета с парашютами, занимались рукопашным боем.
А 16 декабря этого же года Владимир был призван в ряды Советской Армии. Попал во внутренние войска, служил в Коми ССР.
— В армии процветала дедовщина, но у нас в роте был порядок, — продолжает он. — Первый раз я подал заявление в военное училище в 1992 году, хотел стать офицером и продолжить военную службу. Случайно сломал руку и поступил лишь на следующий год во Владикавказское высшее военное Краснознаменное командное училище им. С.М. Кирова. Наш учебный центр находился в пяти километрах от ингушской границы в населенном пункте Комгарон, где мы проходили тактическую подготовку и учились выполнять боевые задачи.
Со своей будущей женой Леной я познакомился, когда был в отпуске, а через год, 17 февраля 1998 года, мы поженились. Жена осталась дома, а я уехал сдавать экзамены. Перед экзаменом по теории государства и права мне вручили телеграмму, в которой было написано, что у нас родилась дочь. Радости не было предела. Когда окончил училище, попросился служить в Махачкалу, был командиром взвода 1 батальона 102-й бригады. Сначала у друга, потом выделили комнату в гостинице. Обосновавшись, осенью 1998 г. перевез в Махачкалу свою семью. Жена занималась ребёнком и хлопотала по дому. Аленушка так обустроила быт, что я приходил домой, и моя душа отдыхала от армейских напряженных будней. Служба в армии — это не только построение на плацу. Работать приходилось и на спасении людей, разборе завалов после взрывов. А ещё участвовать в боевых операциях.
— В конце июля 1999 года отправил свою беременную жену с дочкой домой. Она не хотела уезжать. Через неделю нас подняли по тревоге и отправили на вертолетах в Дагестан в Цумадинский район. Мы вылетели на медицинском вертолете, а за нами летел боевой вертолет с десантниками, и получилось так, что мы пролетели, а «вертушку» с десантниками в воздухе обстреляли. Сели в Ботлихе, и нас оттуда перебрасывают в Цумадинский район, — вспоминает боевые операции Владимир. — За нами следом, там же, приземляется военный вертолет, и десантников опять обстреливают. Хаттабы взяли нас в кольцо. Завязался бой, несколько бойцов погибли. В селе Агвали разместились на заброшенной пограничной заставе. Здесь солдаты оборудовали себе места и заняли боевые позиции для боя с террористами. Темнело. К заставе подъехали УАЗик и грузовая машина, в которой ехали боевики. Прапорщик Берцинаев и два милиционера стояли в дозоре возле дороги, они остановили эти машины, началась перестрелка.
Военнослужащие заняли боевые позиции и приняли весь огонь на себя, дав основному подразделению на погранзаставе развернуться и принять бой. В этом бою погибло трое наших ребят. Весь героизм, победа — это заслуга бойцов, солдат и сержантов.
Потом была служба в Астрахани, Каменск-Шахтинске, а затем меня перевели в Чечню — город Грозный.
За всё время службы получил две контузии. Моя жена за меня очень сильно переживала, телефонная связь со мной была недоступна, и Лена приехала ко мне. Где бы я ни служил, она всегда следовала за мной. Случилось так, что однажды комендант вызвал нас с женой и говорит: «У тебя очень мужественная жена. Не каждая женщина решится в такое время приехать к мужу в горячую точку на службу». За все годы моей службы я очень благодарен своей Леночке, именно она всегда поддерживала меня.
Девочка Тоня из хутора Липов Куст
Наша молодёжь зачастую и не подозревает, какие испытания выпали на долю старшего поколения — уже их прадедушек, прабабушек, про шедших тяжкие испытания в Великую Отечественную войну, какое невероятное мужество и стойкость проявили тог да не только воины, но и женщины, юные мальчишки и девчонки, старики. Сегодня они, такие старенькие и немощные, нуждаются в поддержке и опеке. А тогда на поле брани и на трудовом фронте они защитили Родину от врага.
Семья Антонины Ивановны Медведевой, тогда просто девочки Тони, до войны счастливо жила в хуторе Липов Куст Верхнедонского района. Росли, учились в школе дети. Отец работал заведующим конефермой и очень любил своё дело. В 1939 году как передовик производства он был делегирован на Выставку достижений народного хозяйства в Москву, где за работу его премировали тёплым стёганым одеялом. Это одеяло потом, уже после войны, станет хорошим приданым дочери Тони, когда она выйдет замуж.
А пока Тоня, которую мама не могла отпустить далеко от себя даже на учёбу, после семи классов пошла работать на ферму. Была учётчиком, телятницей. Никто ещё не знал, какие испытания скоро ждут их. Тоня с подружками в тот день отправились за земляникой в лес, а когда пришли домой, мама, вернувшаяся из станицы Казанской, сообщила трагическое известие — началась война. С тех пор жизнь каждого — взрослого, старого и малого, — была подчинена одному: защите Родины, своего дома. Мужчин призвали в армию. Женщины, молодые девушки и парни, старики заменили их на колхозном производстве.
«Девчатко, надо!» — слышали малолетки жалостливую просьбу-приказ старика, заведовавшего фермой. И Тоня с подругами на волах в ветхой одежонке, рискуя замёрзнуть в степи, обмораживая лица, безропотно, потому что «надо», отправлялись в метельную круговерть к скирдам, и всякий раз, разгребая тонны снега, грузили на арбу и доставляли на ферму корм для скотины.
Летом 1942 года колхозный скот приказано было эвакуировать в глубь страны. Опять была задействована молодёжь, как самая мобильная и выносливая сила. Парни на лошадях гнали коров и молодняк «за Хопёр». Девушки ехали на подводах, везли нехитрый провиант и двух живых свиней для пропитания.
В степях за Хопром жили два месяца в шалашах и пасли скот. Потому что было надо. В январе 1942 года ушёл на фронт отец Тони и уже никогда не вернулся. А летом враг, рвавшийся к Сталинграду, занял правобережье Дона.
Начались бомбёжки Казанской и прибрежных хуторов. Жителей из прифронтовой полосы эвакуировали. Мама Тони пережить беду отправилась с детьми к сестре в станицу Шумилинскую.
В эвакуации в Шумилинке военному делу стали обучать девушек. Тоня вместе с другими училась стрелять из винтовки, охраняла пленных немцев, содержавшихся в станичном клубе, принимала участие в учениях по обезвреживанию вражеского десанта.
А после военных сборов в Казанской, некоторые девочки были призваны на службу в армию.
Парни и девчонки со всего района в придонских хуторах Базковском, Заикинском, находившихся на линии обороны, в зимнюю стужу копали окопы, звенящими кирками и топорами откалывая замороженные комья земли, выбрасывали их наверх неподъёмны ми лопатами. Потому что так было надо. Надо для нашей победы.
Когда фронт ушёл на восток, Тоня снова стала работать на колхозной ферме.
Шёл 1944 год, время было тяжёлое. Из отцовых штанов мама сшила Тоне юбку и собрала дочку на учёбу. Через год Тоня получила диплом зоотехника, вернулась в свой район и стала кормилицей семьи. Ведь она как специалист получала зарплату аж 110 рублей! Колхозникам тогда начисляли трудодни.
Вскоре молодой специалист пошла на повышение: главный зоотехник районного управления сельского хозяйства А.А.Артёмова и главный ветврач О.В.Воронина рекомендовали Антонину на работу зоотехником в район.
До переезда в райцентр в жизни Тони произошло ещё одно важное событие. После победы стали возвращаться с войны мужчины. Тут и встретила Тоня свою судьбу, фронтовика Семёна Медведева, с которым они прожили вместе, по точному счёту Антонины Ивановны, ровно 60 лет и три с половиной дня. В семье родились дочка и сын. Теперь уже взрослыми стали четверо внуков Антонины Ивановны и Семёна Михайловича, выросли четверо правнуков.
Нашлась фотография!
И, наконец, третий рассказ о женской доле. Правда, я уже писала о бабушке Клаше из хутора Мрыховского, которая отдала ретушёру на обработку фото своего единственного мужа. Но захотелось мне немного переделать по-другому печальный конец этого рассказа.
Минут за двадцать баба Клаша объехала на своём стареньком велосипеде всё село, но не нашла парнишки-фотографа. И тут он был, и там, и тут, и там красный «Запорожец» видели, а куда уехал, кто его знает. Вечерело, когда она возвращалась домой. Фотографа она не нашла, его там уже не было. Ехала дорогой по-над лесом, то берёзовым, то сосновым, на сердце была такая тяжесть, хоть плачь. Ей почему-то казалось, что парнишка-фотограф потерял Гришину карточку.
Гриша сфотографировался, выйдя из госпиталя, перед тем, как ехать домой, и с тех пор уже столько лет карточка висела в хате, в раме под стеклом. Она берегла её как зеницу ока и вдруг так сглупила: отдала в чужие руки!
Старый краснохвостый петух, взлетев на столик у крыльца, где стоял опрокинутый вверх дном большой таз, доклёвывал лежавший на столе кукурузный початок.
Она кишнула на петуха, согнав его наземь, приподняла таз, под которым оставила ключ от хаты, и удивилась, не понимая, откуда взялась под тазом газета.
Убрала газету и обомлела: на клеёнке лежал цветной портрет в светлой картонной рамке, сверху карточка Гриши, какая-то записка, а на ней ключ.
Она вдруг жутко засуетилась. Схватила портрет и карточку с запиской, понесла к дверям. Но тут же проворно вернулась, положила портрет на столик, схватила ключ. И когда металась вот так, всё время приговаривала:
— Гриня, Гриша, Гришечка мой. Зачем же я на парнишку грешила?
Она внесла портрет в комнату. Сдернула с головы платочек, провела им по целлофановой плёнке, покрывавшей портрет, приставила его к горке подушек на кровати. Отошла и стояла, смотрела на своего мужа. А он смотрел на неё: молоденький, худой, не окрепший после ранения, в той самой пилотке, которую она примеряла, с медалью «За отвагу» на груди. И тут будто кто-то с силой толкнул её в спину к кровати. Она упала на колени перед портретом и заголосила на всю хату:
— Ой, Гришечка ты мой родненький, муж ты мой милый! За что ж тебя убили, бедного? Ох, горе моё, горе, горечко моё горькое!
За причитанием и плачем она не слышала, как к дому подъехала машина, как в машине хлопали дверцы и как вошёл сын Сергей. Он вошёл в комнату и, тут же поняв, отчего так убивается мама, стал поднимать её с пола: «Мама, голубка, успокойтесь. Разве так можно? Вы себя не жалеете. Ну, будет, будет. Поплакали, и хватит».
Она затихла, застыдившись, что сын застал её такой, какой никогда не видел. Он отвёл её к деревянной кушетке, усадил в уголок, нашёл в буфете пузырёк с валерьянкой, принёс из кухни воды в стакане, накапал валерьянки, дал ей выпить. Сел возле неё, вытер с лица застывшие в морщинках слёзы, погладил её седую голову, спросил:
— Успокоились немножко, мама?
— Там записка, на столе лежит. Почитай, Серёжа.
«Бабушка Назарчук, — прочитал он, — оставляю портрет вашего внука. Десять рублей высылайте на городское фотоателье».
— Какого такого внука? — удивилась она.
Сергей легонько обнял её. Усмехаясь, сказал:
— Вы же сами говорите, мама, что я на отца похожий, только старый уже. А отец наш, видите, так и остался молодым. Фотограф подумал, что он ваш внук.
— И то правда, — согласилась она с сыном. — Совсем молоденький. Двадцать четыре годочка всего.
Она сидела в уголке кушетки, старенькая, с опущенными плечами, крестьянка от дедов и прапрадедов, отработавшая на своём веку за десятерых добрых мужиков, и молча смотрела на портрет мужа. Лицо её было скорбно, а в глазах светилась нежность. Рядом, обняв её за плечи, сидел её красивый сын, крепкий, плечистый мужчина в расцвете сил и лет, уже не крестьянин, горожанин крестьянских кровей, и тоже молча, точно изучая, вглядывался в портрет отца, которого никогда не видел живым.
Полина Ефимова
