Женева отстрелялась. Путин и Байден "перетёрли". Они в четыре руки сыграли ноктюрн на мировом рояле. Их руки бегали по клавишам, не задевая друг друга. Каждая клавиша издавала свой печальный или надрывный звук. Гонка гиперзвуковых ракет. Гибридная война. Озоновая дыра. Дохнущие в океане киты. Арктика как эскимо на палочке. Украина как плохо зажаренный шашлык. "Северный поток" как закат Европы. Навальный как гвоздь в башмаке.
Путин, поговорив с Байденом, был очень хорош: весел, остроумен, излучал, напоминал летучую рыбу, перелетающую из волны в волну. Было видно, что он вкусил европейскую сладость, отдышался от своего окружения: от тяжёлых подбородков, тусклых глаз, косноязычных ртов. Он миротворец. Ему нужен мир. Весь мир.
Обожание, восхищение, преданность выражали окружавшие его журналисты. Путин кормил их с ложечки, отирал им салфетками губы. Журналисты с благодарностью поедали жмых, не подозревая, что помимо этого комбикорма у Путина спрятана драгоценная горстка зерна — те тайные, невидимые миру протоколы, которые сопровождают подобные встречи.
Путин и Байден обменялись великим молчанием, великой тишиной, как это делают между собой посвящённые. Они понимали друг друга без слов. Жестикулируя пальцами, подёргивая плечом, особым образом ставя на паркет стопу… Этот язык не требует перевода. Это язык тайноведения, которым изъясняются друг с другом жрецы и политики, сотворённые не из папье-маше, а из тонких сплавов, создаваемых в плавильных печах алхимии.
После встречи Путина и Байдена мир стал другим. Может быть, никаким.
Ковиду надоело враньё медиков и политиков. Вирус взяток не берёт. И он решил навести порядок. Как росгвардейцы заталкивают бунтарей в автозаки, так ковид заталкивает легкомысленных и непокорных граждан на прививочные пункты. Хочешь пожевать лобстера в ночном ресторане — воткни в себя иглу. Русский гражданин смотрит на шприцы с вакциной угрюмо, словно видит там маленьких чёртиков, которых впрыскивают в русскую кровь, и в школах происходит стрельба, взрываются бензоколонки, лесные пепелища пахнут жареными лосями, а у лидеров общественного мнения случаются запоры.
Сколько лжи было произнесено властями, если народ предпочитает умирать от ковида, но не делать прививку! Что значит наказ Солженицына "жить не по лжи"? Какое количество Звёзд Давида нужно прилепить на грудь Александру III, чтобы народ полюбил монархию?
Главная ложь Государства Российского не в том, что теперь мужик выходит на пенсию за месяц до смерти. Не в том, что "лучшие в мире" российские больницы лечат дистиллированной водой и содой. Главная ложь в том, что величие России славят патриоты, чья недвижимость украшает предместья Лондона, дети работают в военных корпорациях Запада, а внуки едва говорят по-русски. Главная ложь в том, что солженицынское "сбережение народа" приводит к его вымиранию, а бессмертие достаётся тем, для кого Россия — не Родина, а этнографический заповедник, где девицы в кокошниках танцуют вокруг нефтяной трубы. Если народ предпочитает умирать, но не вакцинироваться, значит национальной безопасности нанесён смертельный удар. Несправедливость — смертельное оружие в руках врага. Перед этим оружием бессильны гиперзвуковые ракеты, праздники "Алые паруса" и дистанционное голосование на выборах в Госдуму.
Есть чёрные дыры в календаре. Из этих дыр в земную жизнь вырываются полчища демонов, летающих над Россией и затмевающих солнце. Такой чёрной дырой является 22 июня 1941 года. На Русь повалила такая тьма, что тридцать миллионов Матросовых легли своей грудью на эту страшную амбразуру и запечатали зло.
Отроком с одностволкой я охотился в волоколамских лесах. Туда прямо с Красной площади в ноябре 1941 года отправлялись полки. Я двигался по лесам, по полям и чувствовал, что в этих сугробах, в чащобах навеки упокоился Парад сорок первого года.
В лесу я увидел немецкий танк: у него не было одной гусеницы, люк был открыт, пушка клюнула в снег, на ржавеющей броне ещё сохранился белёсый крест. Вокруг танка поднималась лесная поросль. Осины окружили танк своими хрупкими ветками и кореньями, не пустили к Москве. Этот пойманный русскими деревьями танк был обречён остаться в волоколамских лесах навеки, пока его не сгложут русские муравьи и лишайники, превращая в ржавую горстку. Я смотрел на этот танк, думал об убитом под Сталинградом отце, погибшем в волоколамских лесах параде — взвёл курок и выстрелил в белёсый, начертанный на броне крест. И я подбил этот танк. Но не добил, ибо он ползает сегодня на европейских полигонах, у псковских земель.
Я вглядываюсь в глаза молодых людей: могут ли они всадить в его башню карающий выстрел?
Александр Проханов
