Летом 1954 года был прекращен длившийся 11 лет эксперимент по созданию «мужских» и «женских» школ. Соответствующее постановление Совета Министров СССР было опубликовано 18 июля 1954 года. Новый, 1954 / 55 учебный год советские школьники встречали уже в общих школах.
Собственно говоря, экспериментом по раздельному обучению было затронуто всего около 20 % советских детей, проживавших в столицах союзных республик, областных центрах и самых крупных городах.
Школы в населенных пунктах помельче решили не трогать — из-за возникновения в таком случае массы дополнительных проблем. Вроде необходимости делить и так не очень большие классы, искать новые помещения, учителей, готовить для них особые программы… Заодно эта цифра, 20 %, делает несколько сомнительной популярный тезис насчет того, что «с началом Великой Отечественной войны Сталин захотел милитаризовать обучение, готовя будущих военных прямо со школьной скамьи». А девочки в классах, соответственно, в этом процессе были лишними. Мотив так себе, если подумать. Во-первых, если бы это было так — то почему же новация коснулась только пятой части школьников? Да и то городских, которые преимущественно продолжали обучение после школы и в армию попадали далеко не всегда.
Во-вторых, обычные парни и так почти в полном составе (за исключением поступивших в ВУЗы с военной кафедрой или признанные больными) после школы шли служить в армию уже с 18 лет, — что куда лучше обеспечивало их реальную военную подготовку. Базис, которой давал уже «курс молодого бойца» продолжительностью с месяц. А полугодовая «учебка» вообще с нуля готовила полноценного бойца-специалиста — будь то просто пехотный сержант, связист, танкист, ракетчик и т.д. Да и не все ж (и даже небольшая часть) учебного времени в «мужских» школах уходила на военные и полувоенные предметы! Тем более что и девочек в это время можно было готовить для «женских» военных специальностей — вроде санинструктора или, например, связистки. Тем более что как раз в 1943 году Совнарком СССР уже постановил организовать действительно полноценные «школы с военным уклоном» — Суворовские училища. Куда принимали детей фронтовиков, сирот и полусирот, обеспечивая их всем необходимым в условиях «интерната» — действительно готовя из них будущих советских офицеров. Но при этом, кстати, не увеличивая число этих элитных заведений до десятков и сотен — в обычные военные училища продолжали принимать ребят и после школы, и отслуживших в армии.
***
Спору нет, возможно, в головах отдельных энтузиастов от Наркомпроса и курировавших эту сферу работников ЦК и Совнаркома витала мысль в будущем создать на основе «мужских» школ некое подобие «суворовских училищ». Но официально она никогда не озвучивалась в качестве доминирующей. Собственно, идея раздельного обучения мальчиков и девочек родилась как минимум уже в 1941 году. Кстати говоря, не после 22 июня, — а еще в мае, согласно распоряжению одного из секретарей ЦК ВКП(б) Щербакова. И тогдашние педагоги в высоких чинах, лоббировавшие это нововведение, больше всего апеллировали к тому моменту, согласно которому мальчики и девочки, обучаясь порознь, перестанут тратить время на внимание друг к другу — и, соответственно, будут посвящать его исключительно на учебу. Этакая «сублимация либидо» практически по Фрейду — пусть официально его труды и не приветствовались для ознакомления широкой советской аудитории.
Не стоит, конечно, сбрасывать со счетов и все более популярный с начала 30-х годов в СССР процесс, так сказать, «возвращения к истокам». Ставший логичным следствием победы сталинской идеи первоначального построения социализма в одной стране. Вместо того чтобы, согласно троцкистской идее «перманентной революции» во всем мире, для победы последней «Россия должна быть брошенной в битву как охапка сена». Соответственно, в школы возвращались представления о героических страницах прошлого Руси, снимались фильмы образца «Александр Невский», «Суворов», «Кутузов». В армии с 1935 г. были возвращены звания. А в середине войны командиры мало того что стали называться «офицерами», — но им еще были возвращены погоны! Хотя раньше термин «золотопогонник» считался презрительно-оскорбительным, — являясь синонимом «белогвардейца», заклятого врага Советской Власти.
В этой связи нет ничего удивительного и в том, что могла возникнуть идея возвратить в советскую школу принципы дореволюционного образования — в плане все того же «раздельного обучения». В архивах даже найдено соответствующее письмо Андрея Жданова, лидера ленинградских коммунистов и влиятельнейшего соратника Сталина — с предложением подумать на этот счет. Судя по всему, «наверху» в конце концов и было принято решение «подумать». Но — отнюдь не «рубить с плеча». А именно что посмотреть, что из этого получится на основе относительно небольшой доли советских школьников. А потом уже принимать окончательное решение в рамках всех школ СССР.
***
К сожалению, как видится, в этом вопросе произошло то, что принято называть термином «маятник качнулся в другую сторону». Одновременно снова отклонившись от «золотой середины», идеальной если не нормы, то хотя бы компромисса. В дореволюционной России, конечно, было немало ценных наработок, заслуживающих развития и в Советском Союзе. Но вот именно эти самые «мужские» и «женские» гимназии… Да ведь последние то и появились значительно позже первых — и, опять же, в значительно меньшем количестве! Не в силу каких-то «высоких педагогических теорий» вроде «разности усвоения материала девочками и мальчиками», более скорого взросления первых, отвлечения от учебы «амурными делами» и т.д. А просто потому, что полноценное образования для женщин в Российской империи долгое время считалось банально излишним!
И даже с начала 19 века, когда с очень большим скрипом процесс в этом направлении сдвинулся с мертвой точки в сколь-нибудь заметном количестве «женских» школ, их целью было задекларирована подготовка ««добрых супруг, хороших матерей и хороших хозяек». Так что даже «благородные девицы» из Смольного института обучались больше 10 лет преимущественно хорошим манерам, танцам, пению, вышиванию. В лучшем случае — еще истории и иностранным языкам.
Отдельный вопрос — насколько был, вообще, осуществим декларированный «идеал» насчет «подготовки хороших матерей». Даже в Древней Спарте, где всех мальчиков после 7 лет отправляли в «детские лагеря», грубо говоря, «на выживание» — девочек все же оставляли вместе с матерями. Да, тоже закаливали, часто пороли, заставляли интенсивно заниматься физическими упражнениями. Но все же, даже «сдвинутые» на войне и мужественном «перенесении тягот и лишений военной службы» спартанские старейшины понимали, что новорожденным младенцам нужна любящая и заботливая мама. И научиться быть такой девочка сможет только у своей родительницы, — но никак не в кругу ничего не знающих и не умеющих сверстниц-«амазонок».
Между тем и тот же Смольный институт, и многие другие женские учебные заведения представляли собой интернаты закрытого типа, где воспитанницы виделись с папой-мамой в лучшем случае раз в год. Представляя собой ярчайший пример из психологии — «недоласканных детей». Соответственно, будучи просто неспособными дать настоящую любовь, нежность и ласку хоть своим будущим собственным детям, хоть воспитанникам в качестве «гувернанток». О «качестве» такого, с позволения сказать, «образования» крайне критически отзывался его современник, известный российский педагог Д. Д. Семенов:
«Институтка прежнего времени <…> по выходе из той искусственной обстановки, которая создана была для неё в институте, чувствовала себя обыкновенно чужой среди ближайших родных, беспомощной и слабой среди обыденных житейских обстоятельств… Что же касается домашнего воспитания, то оно либо требовало значительных затрат на наём гувернанток и учителей сомнительного образования, либо лишено было всяких разумных начал, либо брошено на произвол прислуги».
Стоит ли удивляться, что Пушкин с теплотой воспевал во множестве своих стихов не родную мать, — а няню из крепостных, Арину Родионовну, ставшую настоящей «второй мамой? Да и Тургенев с родительницей имел тоже сложные отношения — из-за ее «жесткого» характера и редких проявлений материнской нежности.
***
С другой стороны, упразднение в 1918 г. раздельного обучения имело под собой и важную социально-экономическую основу, впрочем, проявившуюся больше с началом первых пятилеток. Когда в бурно растущую экономику (да и социальную сферу тоже) потребовалось все возрастающее количество не только работников-мужчин, — но и женщин тоже. Пусть последние и плохо вписывались, например, в «горячие цеха» металлургических заводов, — но вполне справлялись с ролью ткачих, поваров, да, наконец, тех же учительниц, бухгалтеров, медиков… Так что всеобщий охват школьным и высшим образованием не только мужской, но и женской половины населения страны после победы Революции был куда более объективно прогрессивным явлением, нежели дореволюционное «гендерно-ориентированное» обучение. А вот «возврат к старине» оказался неоднозначным. Нет, поначалу доклады на этот счет были вполне себе бравурно-оптимистическими. Как, например, озвученный Наркомом просвещения РСФСР Владимиром Потемкиным на Всероссийском совещании по народному образованию 15 августа 1944 года:
«В итоге годичного опыта раздельного обучения мы уверенно устанавливаем следующее: повысилась деловитость в учебной работе учащихся этих школ, проще и серьезнее держится в раздельных школах наша молодежь, изживается грубость, наблюдающаяся в смешанных школах во взаимоотношениях между мальчиками и девочками. Все это дает обоснование расширять и углублять систему раздельного обучения».
Жаль только, что уже в 1952 г. преемник Потемкина — министр просвещения РСФСР Иван Каиров — не без горечи констатировал резкое увеличение нарушений дисциплины учащимися «мужских» школ. Вот только самые вопиющие примеры на эту тему, приведенные от свидетелей, живших в ту эпоху: «Ученики приходили на уроки пьяными, начало процветать воровство, случались ножевые ранения, а иногда классы превращали в уборную».
Ксения Ползикова-Рубец в своем «Дневнике учителя блокадной школы» вспоминает: «Военрук Плепис хватается за голову и приходит в отчаяние, а в общей школе перед ним трепетали и мальчики, и девочки. Петрову, нашу бывшую учительницу, ученики буквально оплевали». Она же рассказывает, как ученик седьмого класса «выбросил из окна сначала 20 чернильниц, а потом парту, которая едва не убила уборщицу».
Психолог Игорь Кон: «Еще одной проблемой стало изменение отношений между детьми. Раздельное обучение привело к тому, что девочек начали презирать». — Неудивительно, что еще в 1950 году в «Литературной газете» вышла статья профессора Виктора Колбановского с резкой критикой «разделенки». Правда, сразу после публикации ее не отменили, — но и каких-то «оргвыводов», а тем более репрессий к автору не было. Впрочем, какие уж «репрессии», если спустя 2 года о том же начал открыто говорить уже профильный министр…
Можно предположить, что проживи Сталин подольше — раздельное обучение, с учетом вышеописанных моментов, было бы все равно отменено еще им. Но — сначала смерть вождя, потом ожесточенная борьба за власть между его наследниками — явно отодвинули окончательное решение на месяцы, если не годы. Наконец, когда политическая ситуация стабилизировалась — нововведение 1943 года решили официально отменить. Кстати, не кулуарно, а с предварительным обсуждением в школьных «родительских комитетах» с общим числом участников под сотню тысяч. Которые намерение власти горячо одобрили.
***
Что ж, эксперимент — он и есть эксперимент. Кстати, нельзя сказать, что он был абсолютно провальным. Таковым он стал лишь для «общеобразовательных», массовых школ. Но, например, те же «суворовские училища», что тогда, что сейчас, продолжают готовить настоящую «элиту» армии и не только. А в современной России есть «кадетские корпуса» и для девочек. Тут ведь дело не только в чисто мужских или женских коллективах, но и многих других важных моментах. Например, в кадетских корпусах преподаватели и воспитатели не «отсиживают рабочее время», после чего предоставляют воспитанников самим себе, но осуществляют за ними серьезный контроль. Занимая ребят чем-то полезным, а нередко и интересным. В противном случае, ироническая пословица армейских «старшин» «солдат без работы — преступник» начинает становиться актуальной и для более «нежного», чем солдатский, возраста.
Наконец, очень важна и личная заинтересованность учащегося в такой учебе. Будь то «кадетский корпус» — или даже вполне «гражданская» физмат школа при каком-то крупном столичном ВУЗе для одаренных детей. Они понимают, что судьба дает им шанс стать в будущем элитой — и готовы идти ради этого на жертвы еще в подростковом возрасте. А без всего этого сугубо мужская (или даже женская) компания может живо деградировать до отношений образца обычного детдома с не самым добросовестным персоналом. Или вообще стать похожей на воспитательно-трудовую колонию для подростков… «Отвлечение на любовь» — или хотя бы просто флирт с одноклассником или одноклассницей, мешающие учебе? Ну, так учеба ж длится обычно не больше 6-7 часов, — а кто мешает заводить подобные отношения после школы? И думать о них потом и на уроках тоже. Кстати, ныне с нарастающим давлением пропаганды своих извращений со стороны всевозможных «меньшинств» в «однополых» коллективах растет риск и возникновения соответствующей «любви» тоже.
Так что та «сублимация» сексуального влечения в учебу, которой хотели добиться от учащихся в 40-х годах руководители советского образования, может «сублимироваться» и в, гм, несколько другую сторону. Посему, подытоживая, так и хочется процитировать афоризм Черчилля: «Демократия — самая плохая форма правления. Но другие — еще хуже». Только заменив «демократию» на «совместное обучение» в школе и не только.
Безусловно, при радикально больших усилиях, затрачиваемых средствах, более квалифицированных педагогических кадрах (и главное, детях, учащихся не «из-под палки»!) возможны и чисто мужские или женские формы обучения. Но все же, при прочих равных условиях они больше представляют именно исключение, которое лишь подчеркивает общее правило. Получившее блестящее подтверждение 70 лет назад — после предыдущего 11-летнего неудачного эксперимента.
Николай ВОЗНЕСЕНСКИЙ (Молдова)
