Часто в очереди можно услышать «Кто крайний?» Что значит «крайний»? Кто это крайний?! Или вот «садиться» на стул уже никто не предлагает — только «присаживаться». Это из прокурорского лексикона позаимствовано, что ли? Естественно, такая ненормальная ситуация в первую очередь затронула жителей нашей культурной столицы. О том, как возникают ошибки речи и в чём причина их живучести вопреки нормам русского литературного языка, рассказывает филолог, профессор Санкт-Петербургского государственного университета Татьяна Садова.
В словаре С. И. Ожегова «суеверие» определяется как «предрассудок, основанный на вере во что-нибудь сверхъестественное». Но часто эта вера имеет глубокие мифологические корни и потому не случайна. Люди считают, что слово имеет реальную, предметную силу, поэтому стараются заменить нежелательное слово более мягким, с их точки зрения более уместным. Это древнейший речевой механизм — не называй того, чего хочешь избежать.
Так, мы остерегаемся при расставании говорить «прощай», предпочитая «до свидания». Интуитивно мы связываем ситуацию «прощай» с расставанием «навсегда», в то время как «до свидания» наверняка обещает встречу в будущем. Ситуация прощания — и вновь на уровне речевой интуиции — «привязана» к обряду прощания с умирающим: он всех прощает, и ему всё прощается.
«Слово — это ёмкий и содержательный знак конкретной национальной культуры. В большинстве родных слов носитель языка считывает культурный код, который воспринимается им явно или на уровне языковой интуиции», — говорит Татьяна Садова.
Речевые табу не редкость в нашем общении. Часто именно такие запреты порождают ряды синонимов, по мнению людей смягчающих или окольно называющих нечто опасное или сакральное. Так, в русском языке существует множество синонимов к слову «умер»: «отошёл», «скончался», «преставился», «усоп». Из этикетных соображений биологический факт смерти человека обозначается рядом описательных выражений, синонимичных по значению: «приказал долго жить», «уснул навеки», «покинул этот мир», «ушёл от нас» и др. Это наша культурная традиция.
Одно из самых обсуждаемых сегодня речевых суеверий связано с выбором слова в паре «крайний — последний». Лингвисты утверждают, что эти слова синонимичны, но не всегда взаимозаменяемы.
«Норма литературного языка и элементарная культура речи призывают нас задавать вопрос: «Кто последний?» — и никак иначе», — подчёркивает Татьяна Садова. Навязчивое употребление слова «крайний» вместо «последний» она связывает с наивными представлениями о реальности произнесённого. В словаре В. И. Даля «последний» определяется как «конечный, за которым нет другого», в то время как «край» — «полоса, ближайшая к наружности; грань, кромка, рубеж». Другими словами, за «последним» ничего нет, да и сам «последний» — это «низший, плохой и худший по качеству», последний человек. Неслучайно провожать в последний (не крайний!) путь — это «хоронить». То есть слово «последний» в культурном отношении весьма содержательно. Таким образом, языковая интуиция подсказывает людям, что крайний — это всего лишь внешний, конечный относительно остального, а вот последний — это уже навсегда, за ним — пустота. Так что выбор «крайнего» относительно «последнего» объяснить можно, но это вовсе не означает, что следует нарушать норму: надо правильно говорить «крайний нападающий», но... «последний в очереди»!
Жаргонное «присесть» вместо «садиться» обрело популярность по тому же речевому принципу — суеверному нежеланию навлечь словом беду на другого человека. Мотивация здесь тоже ясна — выражение «сесть в тюрьму», сжимаясь до слова «сесть», конечно, не произносится вслух в определённой общественной среде. «Однокоренное «присесть» кажется более уместным и «неопасным» словом. И все-таки следует говорить «Садитесь!», а не «Присаживайтесь!». Современный литературный язык при определении нормы вряд ли должен ориентироваться на жаргон», — советует профессор Садова.
Не только суеверия, но и культурные архетипы служат причинами намеренного замещения одних слов другими. К примеру, социальные причины, связанные с иерархией общества. Для выражения почтения к руководителям любого уровня в языке есть целый разряд эвфемизмов, то есть слов и выражений, не способных оскорбить слуха и чувств этих людей. Например, начальники не «спят», а «отдыхают», не «опаздывают», а «задерживаются», не «бездельничают», а «работают с документами» и т. д.
Социально-историческими причинами можно объяснить и то, что произошло в 1990-х годах, когда были сняты запреты на сексуальную тему, и целый ряд вполне нейтральных слов приобрёл вульгарное значение. Люди начали заменять их другими. Так, слова «сосать», «соска», «кончить», «конец», потоком хлынувшие прежде всего с киноэкранов, стали настойчиво ассоциироваться с сексуальной сферой. Но наше общество постепенно выздоравливает, и это очевидно. По данным многих исследований, в последние годы эти слова находятся в так называемом «пассивном запасе».
Речевое поведение зависит от множества факторов — в семье, на улице, в официальной обстановке один и тот же человек говорит по-разному, речевая ситуация порой сама диктует свои сиюминутные правила. Но есть общеязыковая норма, и это показатель культуры речи в самом прямом и высоком смысле.
«Важно понимать, что при выборе слов и других речевых единиц человек, по сути, определяет свое отношение к речевой культуре, то есть делает выбор: соблюдать литературную норму или нарушать её, следуя речевым суевериям или иным соображениям и заблуждениям», — считает профессор Садова.
