Простые вещи — самые трудные. Например, что может быть проще, чем любить детей? Не чужих, даже — своих, собственных, родных кровиночек, без которых мы жизни не мыслим. Казалось бы, и говорить тут не о чем: мы их любим, как никого больше на этом свете. Но… откуда же тогда столько проблем у молодежи? Почему эти, столь любимые нами, дети, вырастая, так трудно находят свой путь в жизни, а порой — и вовсе с этого пути сбиваются? Быть может, мы просто как-то не так их любим? И эта любовь наша на поверку оказывается не любовью вовсе, а чем-то еще, что нам просто очень хотелось бы считать любовью? И наконец, самый главный вопрос: как же родителям правильно любить своих детей? Обо всем этом мы предлагаем читателю порассуждать вместе с нашими авторами.
Сегодня предлагаем Вашему вниманию статью Андрея Рогозянского.
30 или 50 лет назад мамы и папы были готовы день и ночь возиться с ребенком, скрупулезно вымерять миллиграммы, минуты и килокалории — характерная картина родительского фанатизма. Нынешние родители склонны выстраивать отношения в соответствии с другой формулой: «Живи сам и дай жить другим (то есть мне)».
Фото Елены Рыбаковой
Новый детоцентризм
Сегодня ребенку отводится место маленького царька, он не знаком с ограничениями и требованиями. В соответствии со стандартами потребления он обеспечен необходимым и сверх необходимого. Поэтому внешне система может напоминать детоцентрическую. Но в глубине этого лежит нечто иное и более прагматичное, а именно коллективный эгоцентризм взрослых и ребенка. Или, по-другому, педагогический либерализм, поскольку таков смысл либерального консенсуса: «Живи (то есть получай удовольствие) сам и не мешай получать удовольствие другим». Универсальное правило времени, которое захватывает в том числе и педагогику.
Конечно, встречаются ответственные мамы-папы-бабушки; семьи, где поддерживается дисциплина. Но и в этих случаях, даже у верующих родителей в православных семьях в последнее время что-то неуловимо меняется в самоощущении. Психология становится автономной. Каждый ищет отдельной жизни, интересов, удовлетворения. Чувство общности выветривается. Взрослые с облегчением принимают тезис о детской свободе и независимости. Это более легкий путь, и он устраивает обе стороны.
Детская автономия
В мире мало слов, допускающих такую широту толкований, как у слова «любить». Иной позволяет жестокость по отношению к детям и объясняет это любовью и заботой о них. И так же самый беспечный родитель, не делающий ничего для воспитания, с воодушевлением рассуждает о любви и уважении свободы ребенка.
Педагогика — это вопрос общего отношения к жизни. Сергей Гессен, выдающийся теоретик педагогики, называл ее практической философией. То, как относится взрослый к детям и как строит их воспитание, отражает, прежде всего, его собственную философию. Можно также говорить о воззрениях времени, об общих местах, стереотипах. В настоящее время стереотипом, очевидно, является педагогический либерализм.
В чем он проявляется? То, что делает старший, подвергается подробному, критически-въедливому анализу. Родитель оказывается под постоянным подозрением, что использует возрастное преимущество в собственных целях. Такая… презумпция виновности с пафосом протеста, обиды и несогласия, с муссированием отрицательных мотивов и черт. Знаете этот малосимпатичный образ глупого, самодовольного взрослого перед хорошим и добрым ребенком? Это основная интенция либеральной педагогики: не научение детства с передачей опыта и знаний, расширением горизонтов, а, в первую очередь, отстаивание детской автономии.
Детство имеет запросы — это также аксиома для современной философии, называемой гуманистической. Но детство не имеет материальных и прочих возможностей самостоятельно удовлетворить свои запросы. Поэтому— вуаля-але-оп! Первая и главная задача взрослого в том, чтобы удовлетворять запросы детства. «Любовь к ребенку» в системе педагогического либерализма прочитывается прежде всего применительно к качеству удовлетворения запросов.
Ну и, наконец, коль взрослые с их влиянием так вредны и опасны для детства, тогда, вероятно, всё самое ценное должно совершаться где-то на стороне, вне отношений воспитателя с воспитуемым. Главный акцент в системе педагогического либерализма переносится на понятие «социализации». Ребенка помещают в плавильный тигель общества, где он встречает множество разнообразных примеров, свободно обращается в среде сверстников, имеет доступ к средствам массовой информации. По прохождении ступенями образовательных учреждений через 16 лет получается «готовый воспитанный молодой человек, наделенный познаниями и навыками жизни в мире» — продукт либеральной, или гуманистической, педагогики.
Фото fiddle oak, www.flickr.com.
Плоды свободы
Классическое воспитание исходит из понятия «пайдеи» (греч. παιδεία — «воспитание детей») — детоводительства, направляющего ученика к совокупности совершенств, к гармоничному развитию разных сторон личности. Христианское понимание целей воспитания состоит в том, чтобы устранять дурные наклонности и давать развитие добрым. Идеал воспитания эпохи Модерна — сильный характер, человек, служащий великим целям. Везде и всюду, во всех педагогических системах ребенок учится от старших, а процесс становления носит планомерный характер. Как говорил протопресвитер Василий Зеньковский, «бессознательное, случайное воздействие общества на детей стараниями старших должно стать сознательным и планомерным».
Представители других эпох, пожалуй, нашли бы непонятной и странной ситуацию, когда старшие стесняются учить и наставлять детей. Однако современность с пафосом настаивает на этом! Ребенка освобождают от ограничений и требований, утверждают его независимость, считая это самым лучшим и правильным воспитанием.
Да, было время, когда тезисы об уважении детской свободы и индивидуальности звучали актуально. В прежние века на детей нередко смотрели как на «недоделанных взрослых», чистую доску, tabula rasa, на которой можно написать что угодно. Когда народы и страны оказались вовлечены в индустриализацию, массовая школа применяла жесткую муштру, и это вызвало разочарование и критику. Наука постепенно обратилась к исследованию возрастной психологии, лучшие педагоги стали выступать с призывом учитывать индивидуальные особенности воспитанников. Примером гуманистического подхода служат беседы Януша Корчака, собранные в книгу «Как любить ребенка». В Советском Союзе гуманистическую направленность имела педагогика В. А. Сухомлинского. Постепенно это принесло плоды, однобокость дисциплинарного метода была в основном преодолена. Самый строгий взрослый сегодня не станет отрицать разницу в характерах, темпераменте, наклонностях воспитанников. Но педагогический либерализм продолжил наступление, и ситуация сегодня выглядит прямо противоположным образом. Старшие тяготятся педагогическим бременем и желают жить своей жизнью. Лозунги о личной свободе ребенка прикрывают упадок педагогики и отрицание ее исторического опыта.
Мы не заметили, как свобода личности стала затрепанным ярлычком, банальностью. Освобождение личности от культуры, знаний, обязанностей, самодисциплины, долга… Как долго мы собираемся говорить об этом и сколько все это будет продолжаться?! Сегодня наиболее актуальным слоганом воспитания должен быть такой: «Взрослые помогают ребенку стать личностью».
Кое-что о «ювеналке»
Ювенальная юстиция целиком выдержана в духе педагогического либерализма. Она «пасёт» и воспитывает взрослого при одновременном ослаблении требований к детям. Педагогические возможности сокращаются, а ответственность оказывается размытой. Между родителем и ребенком, учителем и ребенком встает дополнительная инстанция, которая, надо полагать, лучше разбирается во всем. В действительности, ювенальный аппарат не несет ответственности за результаты воспитания, а его кредо можно выразить следующим образом: «Всё равно, что будет с педагогической практикой, лишь бы соблюдался либеральный ритуал».
Справедливы ли опасения насчет новых законов? Де-факто здесь — запрет на воспитание. Если детям с чувством, с толком, с расстановкой постоянно твердить, как могут ошибаться взрослые, они в любой мелочи начнут находить ущемление своих прав. Кто же и каким образом приучит ребенка к порядку, научит трудиться, быть честным, держать слово — этого нигде нельзя услышать.
Воля ребенка не тверда, его выбор недостаточно сформирован, чтобы на него можно было опираться. Традиционная педагогика располагает определенными приемами, от заинтересовывания до убеждения и принуждения, и это имеет силу в пространстве родительского или учительского авторитета, то есть в другой логике по отношению к педагогическому либерализму.
Граница между строгостью и любовью
Нельзя положить на весы сначала строгость, потом свободу, потом смешать это в какой-то пропорции и получить таким способом совершенное воспитание. Это абстракция. Волей-неволей, когда мы начинаем рассуждать на темы «много любви — мало любви», «много строгости — мало строгости», мы впадаем в мелочность, мнительность, как в пресловутом задании «не думать о белой обезьяне».
Но есть выход: если мы перестанем мыслить абстрактно, а сконцентрируемся, например, на какой-нибудь предметной деятельности, то нам будет значительно проще оценить, что требуется, чтобы осилить данное дело.
Древнегреческий миф о мастере Дедале и Икаре — классическая педагогическая драма. Посмотрите, как всё символично! Отец выделывает крылья для себя и для сына. Оба отправляются в полет. Дедал опытен, он всё хорошо рассчитал и знает цель. Еще немного — и они упорхнут с острова, на котором были пленниками. Для молодого же Икара полет — главное. Обрести крылья только затем, чтобы из пункта А переместиться в пункт Б, кажется скучным. Летать для того, чтоб летать! Чтоб весь этот простор от морских волн до солнца, наконец, стал доступен человеку. Вот что увлекает Икара.
Все знают, что за этим последовало. Икар поднимается слишком высоко, жар от солнца топит податливый воск, юноша падает в море и гибнет. Дедал достигает противоположного берега. Переживая потерю сына и виня себя за нее, он решает уничтожить крылья. Сына он окрылил, собственный пример подал, то есть, другими словами, педагогически выполнил большую задачу. Но он не учел, что возраст неспособен еще понести столь сильные впечатления. Свобода на молодость действует опьяняюще.
Итак, любая предметная деятельность предполагает иерархию, деловой настрой, дисциплину. Если вы наблюдали за спевками хора, то замечали, что регент для того, чтобы соткать музыкальное полотно из отдельных ниточек-голосов, действует во властном ключе, как говорится, без церемоний. То же самое можно сказать о спортивных тренировках и обучении игре на музыкальных инструментах. Всюду мы увидим элементы подхода, который обозначают теперь термином «авторитарный». Что делать, без дисциплины, многократного оттачивания элементов, соблюдения профессиональных канонов достичь хорошего результата нельзя! И поэтому первый вопрос: предполагаете ли вы заниматься с ребенком серьезной предметной деятельностью? Если да, то, вероятней всего, без строгости не обойтись.
Другое дело, что любое занятие имеет не только дисциплинарную сторону. Музыка, спорт, наука, духовное делание привлекают тем, что за освоением базового уровня ученику открываются красота, знание, смысл, изящество, сила, свобода, которых он не знал прежде. В нормально устроенной педагогике вопрос о личной свободе — это не вопрос произвола. Это вопрос о месте экспромта, импровизации, об индивидуальном характере и стиле в системе предметной деятельности. Одно и то же произведение никогда не звучит одинаково в исполнении двух музыкантов. Существует простор для выражения собственного отношения, возможность варьирования отдельных акцентов, оттенков, передачи эмоциональных нюансов. То же самое можно сказать и о спортивных состязаниях, особенно в командных и личных противоборствах. Есть домашние заготовки и стандартные комбинации, но рисунок поединка складывается всякий раз уникальным образом. При том что, конечно, за быстрыми решениями и неожиданными ходами всегда стоит труд, и большой труд.
Любящий родитель — какой он?
Ни сентиментальная привязанность, ни даже кипучая деятельность во имя ребенка сами по себе еще не свидетельствуют о настоящей любви. Бывает любовь слепая, любовь собственника или даже игра в любовь, дающая возможность отцу или матери восхищаться собой и нравиться себе самому.
Но что же тогда отличает любящего родителя? Любящие родители угадывают в своем ребенке лучшее «я». Если присмотреться, то каждый характер скреплен или сшит из нескольких разных логик или позиций. Психологи называют это «субличностями». Мы знаем своих детей в минуты их высокого настроя, когда они открыты к настоящему, честному разговору, когда для них становятся возможны серьезные поступки. И нам, к сожалению, бывают видны моменты их слабости, их приземленного, равнодушного состояния или даже каких-нибудь малосимпатичных проявлений.
Процесс воспитания делает нас причастными к драматическому внутреннему противостоянию в наших детях. Благо, когда воспитатель угадывает его смысл и оказывает поддержку лучшему «я» в борьбе с alter ego. Это основа того, что называют «быть педагогичным». К сожалению, так бывает не всегда. Любовь для многих связана с ретушированием образа ребенка и соглашательством на всё, что только есть в данном характере. Этим, бывает, даже гордятся — мнимым всепрощением и способностью «любить ближнего таким, какой он есть». Однако, пообным образом, взрослый часто оказывает ребенку медвежью услугу: встаёт на сторону alter ego, сам провоцирует низменное в воспитаннике. Любовь должна быть зрячей, различать пользу. В то же самое время родитель должен быть терпелив и тактичен, чтобы выполнять свою миссию последовательно и осторожно, не забегая вперед и не требуя от ребенка зрелых решений сиюминутно.
Как расставаться с детьми
Строить воспитание необходимо с прицелом на всю жизнь и в то же время так, как если бы оно могло закончиться в любую минуту. Не упустить, успеть передать самое важное! Мы не знаем своего будущего, и, к сожалению, родительский век может окончиться внезапно. У детей должно хватить сил, чтобы расставание с родителем не обернулось для них катастрофой. Они должны быть воспитаны достаточно жизненно, практично, иметь определенную закалку, уметь о себе позаботиться и одновременно не изменить родительским принципам. Этот заряд, полученный от родителя, будет настоящим родительским благословением, а не простой формальностью.
Увы, то, что у нас называется подготовкой детей к жизни, выглядит однобоко. Чаще всего остается довольно обширный круг бытовых и социальных проблем, которых ребенок не касается или почти не касается все время взросления. До 6-7 лет ребенок занят играми, потом еще 11 школьных лет учится и посещает кружки, то есть совершенствуется интеллектуально, танцует, рисует и плавает. И вот к 20-25 годам внезапно оказывается, что играм, рисункам и плаванию в жизни отводится не так много места! Что вся та рутина, повседневная проза, которую до сих пор брали на себя старшие, его, наконец, настигла. И тогда молодой человек оказывается в кризисе. Он не готов строить семью, заводить детей. Ему хочется продолжения праздника! Ведь воспитание в семье не готовило его к трудностям, а ограждало от них, фиксировало инфантильную, радужную картину действительности.
Сложно назвать подобный подход к воспитанию ответственным.
О личном
Главное, что интересует меня как родителя в данное время, — каким образом достичь волевого, собранного типа воспитания, при котором дети настроены на дело, на взаимопонимание, сотрудничество между собой и родителями. Когда они способны преодолевать препятствия, нести труд, не ныть, не требовать для себя особых условий. Одним словом, иметь запас прочности. Именно с этим, а вовсе не с курортными условиями и сплошным «креативом» им предстоит встретиться во взрослой жизни.
Не секрет, что психическая конституция современного человека ослаблена. Нас одолевают депрессии, стрессы. Наше восприятие состоит из крайностей: либо дела идут, как нам нравится, и тогда жизнь полна красок, а самооценка взмывает до небес, либо что-то складывается «не так», и тогда невозможно даже пальцем пошевелить и непонятно, как жить дальше. Всё это — следствия сентиментализма и нежизненности воспитания, детоцентрического, или либерального, подхода. Так не было прежде. По этой причине практикуем «делоцентризм»!
Второе, что меня крайне волнует, — вопрос о соотношении приватного и публичного в воспитании. В последнее время всё более явным становится перекос в сторону публичного. С первых лет ребенок попадает в сферу публичного: отправляется в детсад, потом в школу, посещает различные кружки-секции, приобретает компанию из сверстников. И всё это для того, чтобы научиться действовать в общественной сфере. Что же остается на долю частного? Откуда взяться простому общению, родственным связям, семейным традициям, умению организовать домашний уют, мастеровым навыкам, привычке к совместным прогулкам, мероприятиям, праздникам, каким-нибудь небольшим жестам внимания? Область приватного неуклонно сжимается. Вместо домашнего застолья супруги приучаются отмечать праздники в кафе, в перекрестье чьих-нибудь взглядов. Даже в самом близком общении многим семьям недостает теплоты. Роли в семье послушно следуют за навязанными общественными статусами.
Когда я только начинал работать над темами семейной и церковной педагогики — а было это ни много ни мало лет 20 назад — я не придавал особого значения этой проблеме. Я думал: что за беда, пускай юноша или девушка, верующие, проявляют и закаляют характер на общественном поле! Пускай они станут лучшими, покажут свои преимущества в учебе, на работе, в общественной жизни! Теперь я прихожу к мысли, что человек, который воспитывается подобным образом, серьезно обделен. Главная болевая точка нашего времени — публичность, которая вытесняет и подменяет собой то, что традиционно происходило в тесном кругу. Вместо общества, состоящего из ячеек, возникает рой. Люди «роятся», совершают главным образом спонтанные перемещения друг возле друга, но не занимают в отношениях твердых позиций с постоянными обязательствами. Будучи отлучен от «роения» — карьеры, профессионального общения, наш современник склонен впадать в панику, перестает понимать, что он вообще собой представляет. К концу выходных дней он уже успевает соскучиться в окружении детей. В такой семье нет преемственности, нет домашних традиций. Да и откуда им взяться, когда каждый реализуется вне дома, сам по себе?
Еще не так давно считалось, что человек семейственен по природе и так будет всегда. Не требуется особых условий, навыков для того, чтобы жить в семье. В обществе — да, а в семье, с ближним кругом — как-нибудь само все решится-наладится. Всю мощь прогресс обратил на развитие публичной сферы. Но оказалось, что острота проблемы недооценена. Инерция семейственности, близких, неформальных взаимосвязей понемногу затухает, замирают даже такие сильные побудительные мотивы, как инстинкт родительства, материнства. А вместе с тем наша жизнь катастрофически обедняется, утрачивается опыт, какая-то критически важная часть представлений о человечности.
Поэтому вопрос о любви к ребенку, будучи отдельно поставленным, не имеет решения. Для начала нужно полюбить семью, полюбить жить в семье! Необходимо решить задачу реабилитации семьи, восстановления полноты жизни в доме. До тех пор, пока приоритет семьи под сомнением, действенность семейной педагогики также стоит под сомнением.
Волшебная палочка
Проблема в том, что на педагогику часто смотрят как на некую эмоциональную или психологическую область. Но педагогика — это область строгая, точная. Вопреки тому, что о ней думают, она не «то срабатывает, то не срабатывает» в детях, а срабатывает всегда. Помните замечательного носовского Незнайку и историю про то, как в руки ему однажды попала волшебная палочка? Любые его желания сбывались. Сначала это было много мороженого, потом автомобиль, как у Винтика и Шпунтика, в конце же концов в Солнечном городе он превращает двух коротышек в ослов. Невзначай. Он просто был зол, сказал в сердцах глупое слово — и всё… Желание исполнилось.
Вот так же и в воспитании: в руках взрослого находится как бы волшебная палочка. Любые желания исполняются, даже те, которые взрослый имел «просто так». Хорошие желания, дурные желания. Даже желание, чтобы ребенок рос сам по себе и тебя это меньше касалось, исполняется. Он и растёт… Получайте, что заказывали. Как говорят, «ребенок — это оценка, которую выставляет взрослому жизнь». Иначе, по Гессену, практическая философия. Посмотри на своего подросшего ребенка — и ты поймешь, чем и как жил ты сам.
Воспитание может быть правильно устроено и быть эффективным, оно также может быть плохо устроено и тоже приносить плоды — характерные, с привкусом горечи плоды попустительского, ошибочного, дурно устроенного воспитания. Весь вопрос в том, какова ваша философия и кто является субъектом инициативы. Нередко родители отступают на вторые и третьи роли, и тогда ребенок усваивает традиции окружающего мира, а не семьи. Неудивительно: кто более последователен, настойчив — того и победа.
10 000 часов
Есть в педагогике правило, которое называется «правилом десяти тысяч часов». Многие знаменитости, профессионалы своего дела добились успеха, мастерства, затратив по 10 000 часов и более на обучение и тренировку. «10 000 часов» — это, конечно, не какая-то магическая цифра, это масштаб, в котором происходит переход от педагогического количества в качество. И можно буквально, опытным путем посчитать, на чьей стороне статистическое преимущество.
Если у детей 8-12 часов в сутки посвящены школе, общению со сверстниками, телевизору и переписке в компьютерных сетях, то этому соответствуют от силы 1-1,5 часа на общение с родителями и домашние дела. Неудивительно, что при такой пропорции семейное воспитание перестает быть решающим. 12 часов в сутки вне семьи — это 4380 часов в год или искомые 10 000 часов за 2,5 года! Хотим мы этого или нет, мир, окружающее общество в своем воспитательном воздействии оказываются более настойчивыми и последовательными. Кризис семейной педагогики, родительских надежд и мечтаний относительно ребенка становится предрешенным.
Говорят, что у всех дети растут, отдаляясь от семьи. Говорят, что так нормально и должно быть. Но попробуйте не стать для своих детей «родителем выходного дня». Позаботьтесь о том, чтобы ваш дом был полон общением, делами — и «правило десяти тысяч часов» станет работать в вашу пользу! Вы убедитесь, что семейное воспитание — самое естественное для ребенка и имеет наибольшую силу.
Заглавное фото: Kevin Conor Kelle
