Десятки тысяч беженцев из Донбасса прямо сейчас находятся в России. Где они все размещены, что думают о происходящем в Донбассе и на Украине, как воспринимают российскую помощь и как быстро намерены вернуться домой? Ответы на все эти вопросы на месте выяснял специальный корреспондент газеты ВЗГЛЯД.
– Если честно, не поверила, – говорит пенсионерка из колхоза «Индустрия» Алла Анненко, справившись с установкой новой сим-карты. Российский номер и 100 рублей на счету – часть помощи каждому из десятков тысяч беженцев, эвакуированных в Ростовскую область из соседних ДНР и ЛНР. Наряду с 10 тыс. рублей на каждого, питанием, размещением в пунктах временного размещения, ПВР – как близ границы с республиками, так и в других регионах России.
– Думала, что шутка. Восемь лет признания ждали, – говорит Анненко. – Что мы, луганские, что соседи донецкие. Пока самого в новостях не увидела, пока он не сказал, что это правда – не верила.
– Да прям, – реагирует Виктория Шмидельская из Углегорска (ДНР) на очередное сообщение из серии «донецких накануне признания насильно отправили в Россию»; по мессенджерам сейчас такого приходит изрядно. – То-то у меня половина знакомых в Углегорске осталась. Плохо сгоняли, не иначе.
Виктория работает на железной дороге неподалеку от Дебальцева – «где тогда бои были, ну вы помните, наверное». Должность – сигналист. Зарплата – только что повысили до 20 тысяч, а еще в прошлом декабре было 8 тысяч. Ее ПВР – на хуторе Ленина, что в Аксайском районе Ростовской области: зал недавно построенного спортивного комплекса, 90 кроватей рядами. Как и другие беженцы, которых привезли на хутор, Виктория полагает, что ей повезло. Эвакуировалась она в первый день – с огромной пробкой из автобусов на границе и другими трудностями.
– Нет, сама эвакуация прошла организованно в этот раз, – оценивает Виктория. Прошлый раз – понятно, 2014 год; тогда Виктория и ее семья уехали не в Россию автобусом, а на армейского образца «Урале» и поближе к Углегорску – в Енакиево, «где не так палили». – Сообщили по телевидению, разослали эсэмэски по телефонам, по улицам ездили машины с громкоговорителями. Говорили, какой район откуда эвакуируется, во сколько отправление и какие документы необходимы.
Вот только, упоминает она, долго стояли на пункте пропуска, да еще не везде принимали:
– В один пансионат [переоборудованный под ПВР] поехали – мест уже не было, другие беженцы раньше прибыли. В другой – то же самое. Здесь, на хуторе – третье место, куда нас привезли. Тут все хорошо, радушие такое, приветливость, нам очень нравится.
«Нам» в случае с Викторией – это она сама, ее трое детей и сестра мужа Елена. Муж, как и практически все мужчины из республик, мобилизован – что тоже отличает нынешнюю эвакуацию от прошлой: в ПВРах – не семьи целиком, а в основном женщины с детьми. Или даже внуками.
– Зато на автобусах и вместе, а не кто на чем. И не в палатках в чистом поле, – говорит Елена из Донецка. В 2014-м сама она город не покинула, а вот дочь свою Елена «буквально выпихнула» в Ростовскую область. Чему рада до сих пор, невзирая на хаос эвакуации восьмилетней давности. Потому что сейчас у Елены двое внуков, и дочка вновь рядом с ней.
– Вчетвером и приехали нынче. В тот раз было страшно, но я осталась, – говорит Елена. – А сейчас решили все же не рисковать. Вспоминать, как мы с соседями по подвалам да перегородкам сидели, а рядом прилетало... Если вот это приходится вспоминать, то лучше здесь, а не там. Не хотим опять ужасов того времени.
В феврале Елена должна была уйти на пенсию, но не успела: нужно было добрать документы на оформление, «теперь неизвестно когда получится». В последнее время сидела с внуками, работала неофициально – уборщицей в магазине, гардеробщицей в гостинице.
– Спокойно все было в процессе [эвакуации], – подтверждает Елена слова Виктории Шмидельской, хоть и ехали они в Ростовскую область из разных мест. – Автобусами обеспечивали, в них тепло, хорошо – несмотря на то, что муниципальные, с городских рейсов [в Донецке] снятые, для дальней дороги не предусмотрены. Но место для того, чтобы детям спать, было. На границе стояли долго – да, мы тоже в первый день, – но встретили очень приветливо.
– Кто меня принудит-то? За холку, что ли, из дома вытащат и скажут «езжай с детьми», всеми тремя вместе? – возвращается Виктория к разговору о принудительной эвакуации. – Нет, конечно. Такого не было. У нас пол-Углегорска по домам сидит, бабушки, соседи.
Сейчас в зале спорткомплекса просторно, почти половина кроватей пустует. Это значит, что одни беженцы переехали в гостиницу. Другие сняли жилье – здесь, поблизости или даже в Ростове. Но в основном – уехали дальше, по городам России. Тоже организованно, поездами из Таганрога.
– Кстати, – говорит Елена. – Пенза – это у вас где? Соседи наши, которые по ПВРу, туда уехали, две семьи. В России лет 20 не была, не знаю.
* * *
Пенза – одно из направлений дальнейшей эвакуации. А еще – Белгород, Саратов, Тула, Курск, Нижний Новгород... Регионы, где не только заявили о готовности принять беженцев из республик, но и успели подготовить все необходимое для их размещения.
Почему людям, бежавшим от войны, надо ехать дальше? Причин, объясняют власти, несколько, и режим чрезвычайной ситуации в Ростовской области – куда за эти дни эвакуировались десятки тысяч – лишь одна из них. В регионе все, что можно, уже занято под пункты временного размещения: санатории, оздоровительные лагеря, спортшколы и вот спорткомплексы – итого почти две сотни ПВР. А Ростовская область – приграничный регион, где особый режим – особенно сейчас – не просто никто не отменял, а даже наоборот: усиление.
Не говоря о том, что варианты с палатками в чистом поле по образцу 2014 года – даже на относительно мягкую погоду – не варианты вовсе.
– Просто по-человечески так нельзя, не говоря обо всем остальном, – подчеркивает Алексей Махов, заместитель главы администрации Таганрога. – Сейчас не 2014-й и не 2015 год. С тех пор беженцы из ЛДНР и без того... скажем мягко, испытали достаточно много. Поэтому сейчас для них работает вся страна, и это правильно.
Около полудня. С вокзала в Таганроге только что ушел поезд на Подмосковье. На первый путь подан следующий состав. Куда – пока неясно, маршрута и предписания нет. Еще два состава – на запасных путях.
– В каждом составе 1050 мест. Наполняемость разная бывает: 970, 990, полностью, – говорит Махов.
Иногда беженцев отправляют прицепными вагонами, если есть подходящий пассажирский поезд. В московском направлении, например – тремя «прицепами». Но чаще всего – литерные, вне расписания. Почти в круглосуточном режиме, учитывая всю цепочку: привезти, обиходить, помочь с посадкой, отправить.
– За эти дни упал на четыре кило, – показывает Владимир Галушка, директор городского управления защиты от ЧС; три полковничьих звезды и полная ответственность за происходящее на станции и вокруг нее. – Помню, что вчера точно ел. Не помню, что.
У вокзала – стихийный рынок, прямо на тротуаре: рыба, сметана, яблоки и апельсины, картошка и домашняя колбаса, «только вчера пихали». За рынком – сквер с четырьмя обогреваемыми палатками: кровати – «вдруг кому после дороги помощь потребуется», объясняют спасатели, отдельная комната матери и ребенка («Не на улице же пеленать, а здесь и стол, и подгузники, и смеси есть, бизнесмены привезли за так»), небольшая столовая, «поесть в дорогу». Основной протокол таков: автобусы привозят людей – или из таганрогских пунктов временного размещения, или из других ПВР, а в последнее время и прямо от границы. По два автобуса въезжают прямо на перрон. Люди размещаются в вагонах – с помощью волонтеров, спасателей и, если надо, психологов. Затем – следующие два автобуса. Потом еще – до тех пор, пока поезд не заполнится.
– Восемь и семь лет назад было хуже, – вспоминает предыдущую большую эвакуацию Елена Сирота, депутат городской думы Таганрога. – Всех размещали, куда приехали. В Таганрог – значит, тут и остаются. Вся прибрежная зона была занята. Мест в гостиницах, школах, оздоровительных лагерях не было, потому что закончились они очень быстро. Поэтому палаточные лагеря – слава богу, тогда было тепло, но условия представляете. На головах друг у друга жили. А сейчас – цивилизованно: сюда автобусами, здесь – полное расположение, радушие. Отсюда – поездами.
– Паспорта РФ – считайте, у всех, – напоминает Сирота. – Эти люди здесь дома, они здесь везде наши.
* * *
Памятник героям рассказа Чехова «Толстый и тонкий» расположился прямо возле гостиницы «Таганрог», где тоже разместили беженцев. «Толстых» – с дорогими машинами при номерах ДНР, которых нынче много в Ростове-на-Дону и в Таганроге – здесь нет: как приехали сами, так и размещаются сообразно собственным представлениям о комфорте. Столы службы занятости для остальных – то есть для абсолютного большинства беженцев – стоят прямо в вестибюле гостиницы.
– Граждане обращаются, мы собираем анкеты, – говорит Елена Евгеньевна, специалист по трудоустройству.
На часах половина второго, в стопке перед специалистом службы занятости – десяток заполненных листов. Это только от тех, кто живет в гостинице (250 человек, половина дети), и только за эти полдня; вчерашние и позавчерашние давно обработаны. Среди свежих обращений – «преподаватель математики, 1983 г.р.». «Акушер, реаниматолог» – ровесница века, 2000-й. «Ведущий менеджер отдела продаж ГСМ, 1998» – девушка с бензоколонки, натурально. «Механик металлургического предприятия, 1997 года». Экономисты, делопроизводитель, инженеры-строители…
На столах, где работает управление образования, своя статистика. Больше ста человек пожелали, чтобы их дети были устроены в школы и детские сады. И это по Таганрогу, где пункты в основном работают на тех, кто едет дальше в Россию: принять, накормить три раза в день, дать отдохнуть ночь или две, в зависимости от графика литерных – и отправить. То есть даже если завтра граница республик откроется на въезд – а пока с этим глухо (среди формулировок – «ввиду эскалации оперативной обстановки»), за исключением отдельных случаев – «выдергивать ребенка на ходу никто не станет», уверяет Светлана Василенко из Донецка: двое детей, пятый и второй классы.
В таганрогские школы, по данным на нынешний вторник, устроен 31 ребенок, в том числе старший сын Светланы. В детсады – девять ребят. Остальные, стало быть, на подходе к классам и садикам.
– Все всем обеспечены – одеждой, учебниками. Депутаты и горожане помогают. Если ребенок устроен в школу – значит, мама будет жить здесь, – рассуждает городской депутат Сирота. – Если будет жить у нас, то, скорее всего, будет искать работу, прежде всего с нашей помощью.
– А с жильем в этом случае как?
– Есть ПВРы, а дальше уже снимать, – говорит депутат. – В прошлую волну было так же. Сейчас, кстати, куда больше заявок от жителей, чтобы помочь беженцам. Одни предлагают комнаты, другие – помощь с оплатой аренды.
* * *
В службу 112, по словам Владимира Галушки из таганрогского управления защиты от ЧС, идет все больше звонков от «наших предпринимателей и руководителей предприятий».
– Проще говоря, – объясняет он, – городские бизнесмены спрашивают у властей, можно ли получить адреса ПВРов, чтобы прийти и предложить людям работу.
Но это Таганрог, город большой и портовый – а значит, наполненный торговой жизнью. В хуторе Ленина, что в Аксайском районе, моря нет, а жителей всего около трех тысяч. Зато есть школа, куда свозят ребят с окрестных хуторов, хороший ДК и вот спорткомплекс, где живут беженцы. А стало быть – и прочая жизнь на несколько населенных пунктов вокруг.
– Не успела поселиться, сразу стала спрашивать про работу, – говорит Ольга Арвеладзе, глава администрации Ленинского сельского поселения. – Все – кто куда: осматриваться, деньги снимать, а она уже на работу вышла. Это старшее поколение, они по-другому не могут... Подождите, так вы уже знакомы?
Ну да – Алла Анненко, Луганская область, совхоз «Индустрия». Которая думала, что признание республик – шутка, пока «самого не увидела».
– На пенсии, но хочу работать. И работаю, – говорит она. Одно из хуторских кафе, помощь на кухне, график два на два. Итого 15 тысяч в месяц. В ЛНР у Анненко пенсия 7,8 тыс. «На лекарства хватает», на уголь – зимой, чтобы протопить дом, требуется три тонны по шесть с лишним тысяч рублей за каждую, помощь выписывают только на одну – уже нет.
– В 2014-м я как раз около бомбежек была, – вспоминает она. – Красный Кут, где очень воевали – это как раз от меня рядышком. Самое страшное пересидела, а сейчас как представила, что снова такое – да ну, не хочу, уеду хоть в неизвестное. Тем более оказалось, что тут очень хорошо и очень тепло к нам относятся.
Алла ждет вызова из Подмосковья. Через группу в соцсетях («Надежная, без обмана, именно донбасские создали, чтобы устраиваться и вакансии собирать») она вышла на логистическую фирму. Если там откроется вакансия, пенсионерка Анненко будет работать на складе. Либо упаковщицей, либо стикеровщицей, то есть «клеить коды, этикетки и прочие ярлыки». Ну и денег там будет еще больше, говорит Алла. Гораздо больше.
А пока – хутор, кухня.
– Младший персонал у нас требуется многим предпринимателям. Уборщицы, помощники по кухне, – говорит Ольга Арвеладзе. – Вакансии есть, людям их сразу предлагают.
– Меня порекомендовала администрация, – подтверждает Алла. – Нас тепло приняли: внимание, питание, радушие, а теперь и работа. Очень довольна, что приехала.
* * *
– Общее ощущение у людей такое: на недельку-другую сюда – и назад, снова жить и работать, – суммирует депутат Сирота. – Нормальный позитивный момент.
– При этом всем – и эвакуированным, и нам здесь – понятно, что эта история надолго, – говорит Вячеслав Воскобойников, заместитель директора средней школы олимпийского резерва № 13 (Таганрог). Здесь – самый большой ПВР, разошедшийся в тысячах фото: огромный спортзал на 450 кроватей. Сейчас зал почти пуст, уехал очередной поезд. А на пике, говорит Воскобойников, в один из дней было больше 370 человек.
Общее ощущение «недельки-другой» и понимание «истории надолго» то ли прямо противоречат друг другу, то ли наоборот – составляют единую диалектику времени и событий близ границы с республиками. Вариации на тему «я думала, что приеду, 10 тысяч получу, немного пережду и обратно уеду» в ПВРах можно услышать весьма часто. И относиться к подобной позиции можно по-разному. Но ровно до тех пор, пока не приходит понимание: 10 тысяч на территории республик – обычная зарплата примерно в каждом третьем случае. И до недавних пор – когда «в ЛДНР» тоже подскочили цены примерно на все – вполне, по тамошним меркам, приличная.
«Десятка» плюс-минус пара тысяч в месяц – будь то бюджетник из городской администрации, менеджер в универсаме или, например, оператор насосной станции водоканала в городе Антрацит (ЛНР). И тянуть на эти деньги Яне Молчановой – собственно, оператору – приходилось двоих детей. Старшему семь, пойдет в первый класс школы хутора Ленина: документы уже оформлены, спасибо администрации. И младшей Молчановой уже нашли место в детском садике.
– В 2014-м пересидела там на месте только потому, что ребенок грудным был, – говорит Яна. – Вот старший, да. Сейчас поняла: как угодно, а детям это – если,не дай бог, опять так же – видеть не надо, нельзя. Лучше наугад в пункт уехать, тем более если он еще и такой хороший, как тут.
Яна уже выяснила, что из школы первоклассника надо забирать в два часа, а дочку из детсада – в семь вечера. Соответственно, график обязанностей мамы понятен, и есть о чем говорить с потенциальным работодателем.
– Так иди тоже в кафе «Родина», где я, – советует Алла Анненко. – Там еще пока люди нужны, места есть, и вместе будем.
Для Яны стать коллегой Аллы – вполне вариант, если не будет других. Молчанова, безусловно, хочет обратно – в Антраците остались ее мать и сестра. Но вопрос «обратно – это когда?» кажется куда более насущным.
– На хребте у людей сидеть, зубами зацепившись, точно не будем, – говорит Молчанова. – Нас просто по-королевски приняли здесь, огромное спасибо. Надо в любом случае начинать с работой.
* * *
Сколько беженцев осталось после прошлой волны эвакуации – восьмилетней давности, в Ростовской области не считали. Судя по всему, очень много, даже по разговорам с ростовчанами. У кого-то учитель русского – из Луганска. Ведущая кружка хореографии – из-под Донецка. Коллег-журналистов – не счесть: кажется, среди них легче отыскать бывшего беженца, чем уроженца региона.
Самая громкая, практически легендарная история – о том, как из Новоазовска, ныне ДНР, сюда бежали врачи из уникального реабилитационного центра. Среди наиболее распространенных версий – что эвакуировались лишь вдвоем, главврач и администратор. А сейчас центр не только работает, причем на всю страну – но и сотрудников там теперь совсем не двое, а вовсе даже 50.
– Ну не вдвоем, конечно, – говорит Людмила Черикова, руководитель «Центра здоровья» в Таганроге. – Впятером приехали. И не было у нас тут никогда 50 сотрудников. 45 было до ковида, сейчас 25.
Тут понятно: пандемия свернула многие программы реабилитации детей – от спинальников и ДЦП до аутизма – и обучения их родителей. Впрочем, доктор Черикова надеется, что после победы над коронавирусом коллеги вернутся к прежней работе. И еще она планирует построить новое здание центра: земля под него уже выкуплена.
А все остальное правильно. Действительно, Черикова и ее коллеги – беженцы из Новоазовска, где изначально находился центр. Действительно, менее чем за год они обустроили сначала таганрогский филиал, а затем – просто отдельное учреждение с высококвалифицированными и узкоспециализированными специалистами, потому что детские доктора для работы с ДЦП и другими подобными бедами прямо из мединститутов не выходят, и надо было вложиться еще и в их профессиональную дошлифовку.
И среди сотрудников – не только люди из Таганрога и региона, но и специалисты из ДНР.
– Желание работать – где угодно, вне зависимости от того, сколько ты здесь будешь, и сразу, в первые же дни после эвакуации – это очень правильное желание, – говорит Черикова, услышав историю пенсионерки Анненко. – Как дальше сложится судьба нынешних беженцев, не знает никто. Но помощь им здесь оказывают – считайте, что все. Тогда мы все боялись начинать заново. Пусть они постараются не бояться, тем более сейчас – когда и помогут, и посоветуют, как и что делать.
* * *
– Вещей хуторяне принесли очень и очень много, – указывает глава хутора Ленина на ворота для мини-футбола, заставленные пакетами и коробками. – Люди к нам не то что голы-босы приехали, но с собой брали самое нужное и ненадолго. А тут, – показывает она, – куртки, шапочки, рюкзаки. Обувь – осенняя, зимняя, летняя. Женская, детская. И игрушки, конечно.
– Сначала испугались, правда: зашли в спортзал, куча кроватей, – вспоминает Виктория Шмидельская (Углегорск). – А нас так тепло приняли, так организовали все быстренько – и покормить отвезут-привезут, и нате вам купаться, и кормят на убой, и вещей надавали выше макушки... Сижу, перебираю вот, что кому. Будем уезжать обратно – прицеп к автобусу понадобится, не иначе.
– Собираетесь обратно?
– Конечно, – говорит Виктория, разбирая подаренные вещи. – При первой возможности. Шахты-заводы, может, обратно пооткрывают. Хотя нашу шахту навряд ли, там позатопило все – как поразбивало в 2014-м, так и затопило. А вот на заводы очень рассчитываем. Работы ведь у нас всего ничего: железная дорога, дворники – те, кто на бирже труда состоят и от нее работают. Да супермаркет недавно открыли... Так что, как только дадут нам зеленый, так мы схватимся за свое ничего – и тикать. Обратно домой тикать.
Летние детские вещи (старшим сыновьям Виктории восемь и семь лет, девочке четыре) Шмидельская откладывает в отдельный пакет.
– Чтобы потом долго не искать, – поясняет она. – Вдруг зеленый до осени не дадут.
Автор: Юрий Васильев, Ростовская область - Москва
Заглавное фото: Максим Богодвид/РИА Новости
