«Хуже, чем в 14-ом, не бывает»
Ширина ДНР столь ничтожна, что Ростовскую область можно считать прифронтовой полосой.
Я пил кофе на заправке, где-то за Дячкино. У меня чуть капучино носом не пошел, когда точно над моей головой из облаков вывалился Су-30, сделал манерную бочку и опять нырнул в облака. Вот и все «разведпризнаки» надвигающейся войны. Не проходит и дня, без видеоролика с очередным поездом, перевозящим броню непонятно откуда и неведомо куда. Но в реальности, в приграничье тихо. Много раз ездил в Донецк и ни разу не было такого, чтобы в радиусе 100 км от границы я не наткнулся на колонну армейской техники - грязной, с полигона или чистенькой, только что вышедшей из парка. А сегодня я никого не повстречал. К чему бы?
Обе республики на карантине. При мне завернули назад четыре человека. Для проезда на территорию ЛДНР нужна бумага за подписью Минздрава РФ, как минимум. Или родственники в Донецке и Луганске
Панического бегства из ДНР не наблюдается. На погранпереходе - обычный траффик. Рядом со мной в очереди на погранконтроле – старенький и ухоженный «Ланос», битком набитый тючками, сумочками, рюкзачками. Ни одного большого чемодана – люди явно никогда не путешествовали. «Добрый» таможенник отправляет все это добро на рентген. Я предлагаю помощь, мол, «иначе до ночи не управимся».
Разговорился с водителем:
- Вы из Крыма, Код на номере – 82?
Мой собеседник смеется:
- Такие и в Курской области давали. Мы уехали в 2014-м, летом, у нас прямо возле дома были бои. Всех перевезли в Курск, родителей, детей, дом купили. Дети взрослые, учатся, родители сами по себе, еще крепкие стариканы, а у нас под Харцизском огромный сад, еще дед сажал после войны. Сад этот нас год кормит – черешня, сливы, яблони.
- Не боитесь возвращаться?
- Не боюсь, хуже, чем было в 14 году уже не будет. Потому что хуже не бывает.
Прощаемся, и я мчу в Донецк, пытаясь добраться до начала комендантского часа. Дороги темные, ни фонаря. Все придорожные магазинчики закрыты, поэтому заезжаю в гипермаркет, до войны принадлежащий огромной торговой сети. Вспомнив, как в 15 году в это же время искал по всему Донецку помидоры, завернул в овощной отдел. Хорошие, не пластмассовые помидоры - 195 рублей кило. Вообще все есть, чего душа пожелает. Местной молочки - витрина метров 20 длинной. И такая же внушительная витрина с местной колбасой. Не голодает Донбасс.
Магазин в Донецке: все есть, чего душа пожелает
Только что под городом лупили очередями в небо, скорее всего из Зу-23. Один короб. Как сказал мне в Чечне комбат Гришко - "объем гуманитарной помощи 2500 выстрелов в минуту". Турецко-украинский беспилотник из нее сбить невозможно, но шахтеры, как всегда, что-нибудь придумают.
Трансформация дискурса
На что обратил внимание - изменился внутренний, донецкий дискурс. С 2015 года, любое мое общение с друзьями из Донецка и Луганска превращалось в натуральный сеанс психотерапии. У меня был белый халат, и я терпеливо объяснял: "вас никто не бросит, нет смысла бросать после такой помощи, "рублевая зона" это критерий или карта, которая бьет все... бу-бу-бу".
С каждым годом сеансы психотерапии становились все короче, на передний план выходило затаенное чаяние: "блин, почему так долго, почему Россия тянет?". Выдача российских паспортов совершила натуральный переворот в умах. А принятие «Русской Доктрины Донбасса» окончательно закрепило в коллективном бессознательном мысль о том, что никакого возвращения «в Украину» не будет. Сегодня я уже слышал от дончан в разных вариантах: "в границах ОРДИЛО войти в Россию? Это неправильно, правильно в границах областей. Нас же по живому разрезали, там, за линией фронта куча родни, наши заводы…" То есть переворот в сознании уже произошел. Дело за сбычей мечт, если руководствоваться формулировкой из старого шахтерского тоста. И между мечтами и реальностью – война. Донбассцы любят бравировать свои опрощением войны.
Иногда, через украинизм "Тю". "Тю! видали мы ту войну в гробу! Она у нас семь лет идет". На самом деле, последнее обострение на фронтах военных и политических не прошло бесследно. Уже появились слухи о списках на эвакуацию родственников чиновников и вполне реальные факты подготовки подвалов и бомбоубежищ. И систему гражданской обороны проверяли, сирены выли на весь Донецк, что не добавило людям спокойствия. Старый донецкий друг минут 30 рассказывал мне, что нужно будет делать "когда начнется". Рисовал пальцем схемы по мокрой столешнице в кафе. За детальность проработки будущей войны я его назвал Манштейном. Он не обиделся, просто не обратил внимания, толковал мне, какие мосты взорвут укропские ДРГ, с какой стороны Кальмиуса нужно успеть оказаться в час Х, где он поможет мне спрятать мою машину, «если что».
«Наступление ВСУ? Это фантастика!»
На «Первенство ДНР по дзюдо на приз главы Республики» я пошел пешком. Меня заранее предупредили – все будет перекрыто, заглушено, лучше пешком. Город ветшает, распадается, пыльные витрины бутиков режут глаз, пыли уже столько, что не заметить невозможно. Невозможно и поверить, что все вернется на круги своя. Хозяева пафосных бизнесов в Киеве, Москве или в Европе и возвращаться не собираются. Донецк теряет свой лоск. Мой "московский" глаз постоянно цепляет немыслимые для российской столицы облупленности, обветшалости. Даже в центре, есть фасады домов, которые по тротуарам огорожены предупреждающей лентой, чтобы кого не зашибло ненароком кусками архитектуры.
Смотрю с балкона спортивного зала, на толпу мальчишек и девчонок, кувыркающихся на татами. Смотрю и не понимаю – что режет глаз. Рядом со мной девушка-чиновник из правительства, легонько касается меня локтем:
- Татами жовто-блакитное, видите? Я умом понимаю, что это ничего не значит, это из прошлого, но смотрю, прямо трусит всю и выворачивает.
Вице-премьер республики Владимир Антонов, был, наоборот, абсолютно спокоен:
- Интеграция? В ДНР учится 50 тысяч студентов, и дипломы, которые они получают давным-давно печатают в Москве на Гознаке. В этом году, первые 600 выпускников будут сдавать ЕГЭ вместе с ребятами из России. Мы уже завезли всю нужную аппаратуру и настроили. Выборы в Госдуму РФ на Донбассе? Решение политическое – открыть здесь избирательные участки для граждан России. Если не получится, у нас люди политически-активные, они в Ростов съездят проголосовать, если что.
Спросил про войну, конечно. Вице-премьер знает, что это такое, воевал в Чечне:
- Почему все думают, что наступление ВСУ будет для нас какой-то фантастической неожиданностью, сюрпризом? Мы к этому наступлению все семь лет готовимся. Даже не сомневайтесь, на каждый вариант развития событий у нас есть проработанный план. Сюрпризы тоже есть.
После соревнований меня отвезли к удивительному арт-объекту, недавно появившемуся в Донецке – к огромным, человекоподобным шагающим и тяжеловооруженным роботам-трансформерам. Их на досуге собрали работники автомастерской. Самый большой робот, с флагом РФ и ДНР весит 4 тонны, а высоту он 13 метров. В коллективном бессознательном дончан, роботы эти числятся защитниками Донбасса и являются некой проекцией ожиданий и чаяний. Мол, случись что, выйдут из-за серых лесов эти стальные махины и погонят жовто-блакитное воинство с Донбасса, назад, жрать дохлятину в сырых бандеровских бункерах в предгорьях Карпат.
Горький борщ
Ужинаю у донецкой подруги, зам. главврача по оперативной работе донецкого центра медицины катастроф. Я познакомился с Анной Лавриненко пару лет назад, на передовой, на позиции, которую «размотали» буквально пару недель назад артиллерия ВСУ. На Рождество Анна гостила у меня в Москве, теперь ее очередь потчевать столичного журналиста. Борщ для Севера непривычный – с фасолью и грибами, на свином бульоне. Но на Украине этот рецепт считается каноничным. Анна из династии донбасских врачей Скворцовых. Говорит с гордостью: «у нас на всех, 600 лет трудового трудового стажа!». Перебирали семейный архив. Основоположник династии – мещанин из Нижегородской губернии. Аттестат из Московского императорского университета, свидетельства о работе в земских больницах: Козельск, Весьегонск и наконец, 1905 год – Луганск. Прадед первый стал делать операции по восстановлению пищевода, дед, Константин Скворцов - лапароскопические холецистэктомии, удаление желчного пузыря. Со всей, пока единой страны, к ним ехали. И после развала СССР – тоже.
Анна показывает мне групповую фотографию их врачебной династии и говорит с горечью, не называя имен:
- Слева-справа, уехали в 14 году в Киев, все прокляли. Для Деда это был сильный удар, он умер осенью, но тогда остался в Донецке. Летом 14, когда был вал раненых, мы спасали их по довоенной книге 30-х годов «Хирургический опыт двух боевых операций».
Анна приносит эту книгу, показывает.
Но борщ перестает в меня лезть:
- Аня, как-так могло получится? Одна семья, один Донбасс и вдруг такой раскол? Почему? Как?
- Не знаю, вот Дед оперировал всех. В августе к нам привезли раненого офицера ВСУ, ранения в области таза и в живот. Дед собрал его, восстановил пищевод, даже трубки не выводили. А потом у нас была мирная инициатива, раненых и пленных возвращали. И за этим офицером приехали мать и сестра. С порога потребовали, чтобы я с ними «размовляла державной мовой». А на прощание, сестра сказал, дословно, «мы еще вернемся и отомстим за то, что вы с ним сделали».
- Вернулись?
- Слышал про женскую ДРГ в Горловке? На наших офицеров охотились? Так вот, там сестра была… Почему так? Откуда эта злоба? Не эксцесс, а такая долгая, выношенная?
Я не знаю, что ответить, перебираю объяснения – не подходят. Возможно, все ответы мы получим после войны. Если она начнется.
Дмитрий СТЕШИН
Фото: Панического бегства из ДНР не наблюдается. / Фото: Дмитрий СТЕШИН
