А. Гришин: – Александр Юрьевич, что происходит? Вокруг России какое-то кольцо сжимается, которое, непонятно как, разжимать-то надо. Украина, Белоруссия с её хождениями, Киргизия – новая революция, Карабах пылает. С учётом того, что вы в своё время заканчивали философский факультет МГУ и в аспирантуре исследовали проблемы этнических конфликтов, теории элит, если применить Ваши знания к этой ситуации – это что такое?
А. Бородай: – Это колоссальный цивилизационный кризис, охвативший весь мир. Нельзя сказать, что только вокруг России сжимаются кольца и всё пылает. Весь мир, так или иначе, пылает или припадает на одну ногу или другую. Ещё пара-тройка десятилетий, как вы понимаете, и мир сменит доминирование белой цивилизации на такое же, но жёлтой расы. Это уже на наших глазах происходит. Все эти изменения порождают войны, катаклизмы, экономические кризисы. Но вокруг России есть свой особенный узелок, потому что мы – это всегда место притягательное, большого геополитического напряжения. А ещё мы – малозаселённая, но очень большая территория, богатая природными ресурсами. Поэтому есть и белорусская проблема, и украинская, и киргизская. И в Армении уже революции была, но теперь там война за Карабах с Турцией.
Проблем, действительно, накопилось. И вокруг России очень беспокойно. Да и в самой России я бы не сказал, что очень спокойно. И наша основная задача, русских людей, русских патриотов – удержать Россию от серьёзных потрясений и катаклизмов, не допустить в России, прежде всего, революции и других апокалиптических сценариев.
– Может, мы что-то делаем не так, не ту политику ведём? Доводилось слышать, что Россия, как основа бывшей Российской Империи и СССР, должна быть старшим братом для всех бывших республик. А мы, мол, не оправдываем.
– Смотрите. Ельцинский период – это время негласной оккупации России, прежде всего, США. Под руководством Путина была проведена определённая Реконкиста. Так сказать, освободили всё-таки Россию от "мавров", по большей части. Но проблемы-то остались. И последние десятилетия Россия очень старается вести себя по-братски по отношению к нашим соседям, братьям, сёстрам и т. д. К государствам, которые довольно противоестественным образом возникли на развалинах Советского Союза. И по совершенно чудовищно нелепым административным границам реально унитарного государства. СССР был реально унитарным государством. А сейчас мы хлебаем полной ложкой результаты этого нелепого и вредоносного советского административного деления. То, что Донбасс или Крым оказались в составе Украинской ССР, это последствия внутренних, местечковых, довольно жалких и мерзких интриг внутри партийной верхушки тогдашнего СССР. А почему, собственно, мы сейчас говорим о том, что пылает Карабах. Почему он оказался в составе Азербайджанской ССР, если это регион, населённый почти на 100% армянами на протяжении, я боюсь сказать, какого количества лет? Не одной тысячи. Это вообще армянская область. Почему в своё время, когда формировались Армянская ССР и Азербайджанская ССР, не было логического решения – взять и Нагорно-Карабахскую область и немного прилегающих территорий сделать территорией Армении, Армянской ССР? А потому, что были какие-то соображения. В то время революционные армянские дашнаки не нравились советскому правительству, поскольку они были не только революционерами, но и националистами. Первая советская элита хотела устроить "земшарную республику Советов" и в угоду этим целям поддерживала Кемаля Ататюрка, поскольку тот тоже был революционером. Вот и нарезали кусочки. А теперь потомки этих самых советских людей расхлёбывают плоды ленинской национальной политики.
– И режут друг другу головы в традициях Востока.
– Ну, в принципе, не только на Востоке, у меня разнообразный в этом смысле опыт. Я видел отрезанные головы в разных местах. В том числе и значительно западнее. Кстати, первое практически, что я увидел, попав в Приднестровье, как "модные румыны" (мы их всех называли тогда румынами, не делая различия между молдаванами и румынами) распилили человека на пилораме. У них такая была мода – они людей на пилорамах пилили. На части. Вдоль, иногда поперёк. У них там свои традиции: вспомните Влада Цепеша, он же – Дракула.
Этапы большого пути
– Для Вас же всё началось не в 2014-м в Донбассе, а в 92-м. Студент 2-го курса философского факультета МГУ Александр Бородай отправился на войну в Приднестровье. Потом ещё были защита Верховного Совета, первая и вторая Чеченские. Такой молодой московский юноша, из интеллигентной семьи, папа философ, Юрий Мефодьевич – и в Приднестровье на войну. Зачем? Что побудило?
– Отец был не только философ, но ещё и настоящий русский патриот. Он стал одним из основателей общества "Память", из которого потом много выросло разных русских патриотических организаций. Так что я вырос в совершенно чётко понятном, определённо ориентированном кругу. Я с детства помню Льва Николаевича Гумилёва, с Игорем Ростиславовичем Шафаревичем общались уже несколько позже. Это круг товарищей и друзей отца. Для меня всё было ясно и понятно.
– А потом, после всего этого, май 2014-го, Александр Бородай становится главой местного правительства.
– Я в мае зашёл в Донецк. Тоже с небольшим отрядом добровольцев. Вообще, власть у меня была поначалу весьма хлипкая. И приходилось опираться на феодальное ополчение полевых командиров. И я параллельно ему выстраивал свои собственные вооружённые отряды. Иногда маскируя их под какие-то государственные органы. Но вообще я был реально первым главой ДНР, без всяких изъятий, и руководил ей вполне единолично. Хотя, действительно, приходилось организовывать какой-то баланс сил. И формировать свои собственные, уже не ополченческие формирования. Всегда делались различия между местными ополченцами и добровольцами из России. Мне приходилось даже специально, для контроля, включать их в какие-то другие подразделения. Ну, например, ребята, которые там бились за Саур-могилу, героически там погибали, это были, в основном, мои русские добровольцы. Русские добровольцы были включены мною и в "Восток", чтобы иметь контроль над Ходаковским и его формированием.
– Если не контроль, то хотя бы знать, что там происходит.
– Конечно. Я получал доклады о том, что там происходит, утром и вечером ежедневно. ДНР в первое время своего существования была очень богата на смешное. И мы там всегда много смеялись. Потому что на войне такая история: на ней или смеешься, или рыдаешь, бьёшься в истерике. Я считаю, лучше смеяться.
У нас была Генпрокуратура Донецкой народной республики под руководством Равиля Халикова. Изначально это был боец из моего отряда. Просто боец. С опытом до Донбасса работы в прокуратуре. Местного прокурора я найти не смог, прокуратура разбежалась вся. А своей Поклонской там не нашлось. Поэтому пришлось… Равиль, спрашиваю, потянешь? Он говорит: "Так это ж я что, генералом армии что ли буду?" Я говорю: будешь. Давай, катай приказ, я сейчас подпишу, будешь генералом армии. Стал он генеральным прокурором. И я начал в Генпрокуратуру стаскивать массу добровольцев. В конечном счёте к осени 14-го года всё это вылилось в то, что Генеральная прокуратура ДНР обладала своими собственными танковыми подразделениями. И была другая волшебная вещь, не думаю, что какая-нибудь прокуратура в мире могла похвастаться разведывательно-диверсионной группой Генпрокуратуры.
– Прокурорские разведчики и диверсанты. Да уж.
– Или наградное оружие. Я Захарченко вручил пулемёт "Утёс". Калибр 12,7. Тяжёлый. Я не знаю, кто ещё в какой стране мира получал в качестве личного наградного оружия крупнокалиберный пулемёт, да ещё с надписью: "За храбрость". Не знаю, где он сейчас, но Саша его бережно хранил в своё время.
Кругом сплошной спецназ, разведка и десант
– А еще, помню, каждая группа вооружившихся людей именовала себя спецназом чего-то там.
– Я всё время по этому поводу издевался. Ко мне же приходят люди. Я спрашиваю – вы кто? И, все, кто приходят из России, разведчики и диверсанты. Я говорю: мне такое количество разведчиков и диверсантов просто не нужно. Пехота нужна, артиллеристы, миномётчики, гранатомётчики нужны.
– Связисты нужны…
– Связисты очень нужны. Вообще, очень нужны просто связисты. Много кто, а разведчики и диверсанты – уже нет. Но был волшебный случай, связанный с одной из наших ДРГ. Приходит как-то поутру командир этой группы, разворачивает мне карту и говорит: мы тут ходили в рейд. Диверсанты же, должны в рейды ходить. Я их до этого немного упрекнул, что они сидят и ничего особо не делают. И они пошли. И командир мне докладывает –достигнуты успехи. На карте показывает: вот тут и тут желдорпути, укры по ним что-то подвозят, а мы их там подорвали, в пяти местах. Я смотрю, слушаю доклад, но что-то мне как-то не по себе становится.
А через час с докладом приходит Андрей Пургин, очень известный местный, донбасский человек, настоящий русский патриот. И во время доклада говорит: слушай, я не пойму, у нас в городе и вокруг происходит полная фигня. Мы по железнодорожным веткам к шахтам шахтёров возим на работу. И эти пути подорвали в пяти местах. Я, говорит, не понимаю, как они сюда пролезли и подорвали просто пути в 5 местах. Вообще непонятно. Идиоты какие-то укры. Я сижу и думаю: о-о, мне-то понятно. Смотрю я на Андрея Евгеньевича грустными глазами и думаю, рассказать ему, что я знаю или нет.
– А что, командир ДРГ мог запросто прийти к главе правительства?
– Да, у меня в этом смысле было очень открыто. Особенно для тех, кто воевал, конечно. Нет, были у меня случаи. Один ловкий человек у нас возник в правительстве на не очень большом посту и попытался продавать моё время. Кстати, продавал встречу со мной недорого, по 10 тысяч долларов. Даже кто-то купил. Но я быстро узнал и принял воспитательные меры физического характера.
Почему Донбасс – не Крым
– Что в Донбассе пошло не так, не позволив повторить сценарий Крыма? Или это не в Донбассе пошло не так?
– Хочу сказать, что Российская Федерация имела массу всяких причин, по которым Донбасс не стал Крымом. Другое дело, что, на мой взгляд, все эти причины – они перекрывались соображениями, чтобы Донбасс всё-таки Крымом стал. Даже со сложными последствиями не только в виде санкций. Ещё бы и территория огромная, с которой надо было что-то делать. Потом переваривать, соответственно. Но я должен без всякого ханжества, я понимаю, что на меня за сказанное сейчас выльют в том же интернете потоки грязи. Но это правда, увы. В Донбассе изначально вовсе не чувствовался тот уровень поддержки, который изначально ощущался в Крыму. Я видел уровень поддержки в Крыму. И он был огромен. Гигантское количество людей, готовых не только поддержать голосованием, сходить на референдум, а, если потребуется, драться и умирать. Безоружными, под пулями. Слава Богу, не пришлось.
В Донбассе, конечно, такого не было. И это правда. Да, люди хотели в Россию. Очень многие, подавляющее большинство, проголосовали в ходе референдума. За то, чтобы отложиться окончательно от Украины киевской, безумной. Они хотели стать частью России. И готовы за это голосовать. Но взяться за оружие, отстаивать это право с ним в руках – на это поначалу была готова не такая уж большая часть населения.
– Их Украина простимулировала?
– Да, Украина их простимулировала нацбатами, артобстрелами, бомбёжками, кровью, убитыми родственниками, друзьями. Вот этим она очень сильно простимулировала население и Донецкой, и Луганской областей, чтобы они почувствовали, что Украина – это враг, и с ним надо сражаться до последней капли крови. Ситуация менялась очень быстро. И поддержку Донецкой и Луганской народным республикам, поддержку активную, когда люди записывались в ополчение массами и были готовы воевать и умирать, мы, конечно, её получали быстро, но в нарастающем тренде. Война, развязанная Украиной, её стимулировала, будем говорить честно.
– Летом этого года замглавы администрации президента Дмитрий Козак сказал, что российские власти вхождение ЛДНР в состав РФ на государственном уровне даже в первом приближении не обсуждали. Остались шансы на мир в Донбассе и того, что Донбасс войдёт в состав России?
– Есть логика истории, и есть историческая неизбежность. На мой взгляд, Донбасс исторически неизбежно станет частью России. Историческая неизбежность – это не значит, что оно произойдёт завтра или послезавтра. Но это, на мой взгляд, очень и очень обозримое время. Я могу, конечно, ошибиться. Но не хочу называть даты. Просто не имею на это права.
– Мы доживём? Ну, если не кирпич на улице, конечно. Или не ковид.
– Думаю, да.
– Будем надеяться.
Александр Гришин
