В 1974 году в нашей стране прошла пышные, если не сказать помпезные, торжества по случаю 250-летия Академии наук. Все последующие юбилеи нашей академии отмечали более чем скромно. Дирижировал юбилейной кампанией 1974 года главный идеолог КПСС Михаил Суслов. Он же тогда давал академикам установки, как развивать научное сообщество.
Большинство учёных сразу догадались, что Суслов, когда призывал поднять идейное влияние Академии, ничего конкретного в виду не имел. Он просто произнёс соответствовавшие моменту дежурные фразы. Но физик Пётр Капица, неплохо знавший главного партийного идеолога, уловил озабоченность высокого начальства состоянием дел на научном фронте и, разделяя тайное желание Кремля повысить отдачу советских исследований, счёт нужным предостеречь руководство страны от ошибок. У него сложилось впечатление, что Суслова толкали на путь превращения Академии в министерство науки. Капица считал, что если будет принят такой вариант, многим важным исследованиям придёт конец. 2 декабря 1975 года, через год после юбилейных торжеств, он в личном письме Суслову напомнил, что основная функция Академии – «направлять развитие в стране базисной науки» (РГАНИ, ф.100, оп.2, д.511, л.45). А как следовало организовать эту работу? Капица сообщил, что мысли по этому поводу он высказывал ещё весной 1956 года на собрании актива Академии. По его мнению, эти мысли нисколько не устарели. «Поднятые вопросы, – высказал он в письме Суслову свою точку зрения, – по-видимому, остались актуальными». Именно поэтому учёный счёл нужным направить главному партийному идеологу стенограмму своего старого выступления.
Познакомимся и мы с этим документом. Что беспокоило Капицу в 1956 году? Утрата советской наукой лидерства в целом ряде важнейших отраслей. Он иронизировал: «Уверенно мы являемся лидерами только в шахматах, но это не наука» (РГАНИ, ф.100, оп.2, д.511, л.47).
Капица сообщал, что в 1930–50-е годы интенсивно росла в основном прикладная наука в ведомственных институтах, а фундаментальные исследования сильно отставали. Почему? Как полагал учёный, советская академия наук так и не стала настоящим штабом, который должен был определять приоритеты в работе, фокусировать силы на новых направлениях и координировать деятельность разных коллективов. Это мнение он подкрепил примерами из электроники. Сначала у нас вообще скептически смотрели на эту область науки. А потом нашли ей узкое применение. А электроника, как считал академик, должна была ворваться во все сферы жизни. В частности, она могла бы существенно помочь лингвистам (электронные машины ускорили бы переводы деловых текстов с десятков языков).
Капица ещё в 1956 году был очень недоволен организацией общих собраний Академии. По его мнению, они превратились в «богослужение». А где доклады о новейших исследованиях? Где обмен мнениями? Где дискуссии? Капица отмечал нездоровый характер общения академиков. Он не понимал, почему президент Академии Несмеянов находил время для выступлений за рубежом о своих разработках, но ничего о них не говорил в нашей Академии. Также и Курчатов. Он подробно рассказал об особенностях термоядерных реакций английским учёным, а Капица, интересовавшийся этой темой, в эти подробности посвящён не был.
Но более всего советского физика возмущало то, что в Академии наук чиновники пытались подчинить себе всех мыслителей. Он предлагал немедленно осуществить в Академии разделение между идейным научным и административным руководством. Администраторы должны были обслуживать научное сообщество, решать финансовые и хозяйственные вопросы, содействовать налаживанию бытовых условий учёных, но ни в коем случае не следовало возлагать на них руководство конкретными исследованиями. Вывод Капицы был таким: нельзя, чтобы бюрократы сели учёным на шею.
Но услышала ли власть тогда Капицу? Нет. Да что власть! К мнению Капицы тогда не прислушались даже руководители самой Академии. Президент Несмеянов отказался что-либо менять в системе управления Академией, поскольку очень боялся потерять своей пост, а вместе с ним и высокое положение в обществе, дававшее множество материальных и прочих благ.
К слову: Капица, когда предлагал на собрании актива Академии наук программу по реформированию научного сообщества, надеялся на вмешательство первого лица страны. Почему о не сомневался в поддержке Хрущёва? Учёный помнил, как отнёсся новый советский лидер к его первому письменному обращению. Случилось это весной 1954 года – через год после смерти Сталина. Капица обратил внимание советского руководителя на перекосы в работе Академии наук. По его мнению, академическое начальство игнорировало многие новые направления в науке и недооценивало роль фундаментальных исследований. У нас, как утверждал учёный, отсутствовали условия для разработки больших научно-технических проблем. Хрущёв был озадачен признаниями Капицы. Он дал отделу науки и культуры ЦК КПСС поручение подготовить проект постановления о мерах по улучшению научной деятельности, а позже лично принял выдающегося физика.
Но в этот раз бюрократическая машина забуксовала. Ни президент Академии наук Несмеянов, ни министры даже не почесались. Капица был вынужден вновь броситься к Хрущёву. Их вторая встреча состоялась в феврале 1958 года. Вождь пообещал учёному подтолкнуть правительство. И кое-какие перемены потом действительно произошли. В частности, заинтересованность работами физиков проявил заместитель председателя Совета Министров СССР Дмитрий Устинов, курировавший тогда оборонно-промышленный комплекс.
Капица потом доложил Устинову, что он разработал новые методы ожижения гелия и новый метод ожижения кислорода, а также продвинулся в работах по электронике и получил особый вид свободного сферического газового разряда при атмосферных давлениях. Но он, зная свои силы, понимал, что мог бы добиться в разы большего. Большего могли добиться и другие научные коллективы, занимавшиеся исследованиями в сфере физики. Но всем им продолжали мешать очень косные управленческие аппараты в Академии наук и в министерствах. Функционерам требовался новый пинок под одно мягкое место. А его мог дать только Хрущёв и никто больше. Вот почему Капица 5 апреля 1960 года попросил новой встречи с первым лицом страны.
На двухстраничном письме учёного сохранилось несколько помет. Первая: «Тов. Хрущёву доложено. Шуйский. 20/IV–60». Шуйский был первым помощником руководителя страны. Вторая помета: «Напомнить». И третья: «В архив. 12/IX–60. Шуйский».
Не дождавшись третьей встречи с руководителем страны, Капица взялся за новое письмо. 16 октября 1960 года он сообщил Хрущёву: «Наука у нас развивается медленнее и хуже, чем это могло бы быть» (РГАНИ, ф.100, оп.2, д.512, л.9).
В своём письме Капица напомнил вождю, что правительство уже давало поручение создать межведомственные научно-технические советы. Реализовать эти указания должен был зампред советского правительства Алексей Засядько, который к тому времени спился и на всё махнул рукой. За два года он так ничего по выполнению поручений Хрущёва не сделал.
А время ведь не ждало. С такими подходами, которые демонстрировал алкаш Засядько, наша наука могла уже через пять-шесть лет полностью загнуться.
Уже не надеясь на личный приём у Хрущёва, Капица подготовил многостраничный трактат «Наука и современное общество», в котором обосновал свою тревогу за состояние дел в Академии и предложил целую программу по исправлению ситуации. Он понимал, что сам Хрущёв 63-страничный текст вряд ли бы осилил. Но он был уверен, что этот трактат обязательно прочтёт хотя бы часть хрущёвского окружения, которая сможет растолковать главному начальнику страны необходимость срочного проведения реформ в Академии. И эти его ожидания отчасти оправдались. 19 октября 1960 года помощник Хрущёва по вопросам культуры Владимир Лебедев распорядился трактат физика передать заведующему отделом науки ЦК Владимиру Кириллину, который партийную работу совмещал с серьёзными исследованиями в сфере теплофизики.
Весь трактат Капицы состоял из глав: «Наука и капиталистические страны», «Наука и социалистические страны», «Наука и соревнование социализма с капитализмом», «Условия развития естественных наук» и «Условия развития общественных наук».
Учёный выдвинул тезис: победит то общество, в котором успешней будет развиваться наука.
Капица утверждал: «Исход борьбы социализма и капитализма будет определён тем путём, по которому пойдёт социалистическое развитие в экономически слаборазвитых государствах» (РГАНИ, ф.100, оп.2, д.512, л.25). Он приветствовал то, что советское руководство стало больше уделять внимания странам Азии, Африки и Латинской Америки. Но ему было неясно, «по какому плану мы решили направлять наши действия». С одной стороны, учёный полагал, что очень правильно мы сделали, вложив огромные силы и средства в Индию и, в частности, взявшись за строительство в Индии металлургических заводов, тем самым создав там основы тяжёлой промышленности и пролетариата. Но, с другой стороны, он не понимал, зачем мы согласились финансировать строительство Асуанской плотины в Египте.
Мне представляется, что наиболее ценна в трактате Капицы глава о сравнении состояния науки в СССР и США. Учёный утверждал, что развитие науки определяли три фактора. Первый: рост затрат на науку. Мы с 1953 года по 1957 год увеличили финансирование науки с 6,3 миллиардов до 13,6 миллиардов рублей, то есть в 2,1 раза. В Америке тоже возрос объём финансирования на научные исследования, но меньше, чем в 2,1 раза, зато больше в перерасчёте на деньги. Второй фактор: организация научной работы. По мнению Капицы, в этом плане мы американцев даже опередили (там слишком много параллелизма в научной работе, а мы смогли избежать дробления научной организации между конкурирующими фирмами, предпочтя централизацию). И третий фактор – моральный (а социализм изначально ориентирован на приверженность нормам морали, хотя капитализм тоже не отвергал мораль).
В общем, Капица констатировал, что СССР и США, по сути, имели во многом одинаковые условия для развития науки. Но вот результаты мы получали разные. Америка нас обгоняла. Почему? Капица основную причину нашего проигрыша видел в излишней опеке науки органами власти. Он считал: «Надо изолировать науку от государственного аппарата» (РГАНИ, ф.100, оп.2, д.512, л.70).
Кстати, самая тревожная ситуация складывалась, по его мнению, в общественных науках. А почему? В этих науках, как он считал, отсутствовала свободная дискуссия.
А с другой стороны, чего хотел Капица? Кто в те времена пролезал в академию через отделения гуманитарных наук? В первую очередь высокопоставленные партийные функционеры, как раз отвечавшие за развитие общественных дисциплин. Это бывший секретарь ЦК КПСС Пётр Поспелов и действующие секретари ЦК Леонид Ильичёв и Борис Пономарёв. А они никогда в свободных дискуссиях заинтересованы не было, ибо в ходе любой полемики выявилась бы их научная несостоятельность.
Так как же Хрущёв отреагировал на поданный Капицей сигнал «SOS»? А никак. Трактат учёного был сдан в партийный архив.
Впрочем, на разных пленумах и во время правительственных приёмов советский руководитель продолжал утверждать, что его состояние дел в науке по-прежнему тревожило. Он даже где-то обмолвился, что все проблемы у нас будто бы от того, что старики не хотели покидать десятилетиями насиженные места и уступать дорогу молодым талантам. Капица, когда такое услышал, взбунтовался и тут же накатал Хрущёву очередное письмо. Учёный 18 июня 1961 года спросил вождя: а где взять молодые таланты?
Капица привёл историю Льва Питаевского. Ему одно время коллеги все уши прожужжали о талантливом выпускнике Саратовского университета. Учёный решил лично его проэкзаменовать и, убедившись в способностях парнишки, в 1955 году зачислил его в аспирантуру своего института по специальности теоретическая физика. Так вот этот Питаевский за три года написал семь научных работ и стал кандидатом физико-математических наук, но в институте его не оставили из-за отсутствия московской прописки. «А главное, – дополнил Капица, – мне показалось, что Лёва несколько пристрастен к теории и его работы носили оторванный от жизни характер». Тем не менее Капица помог своему бывшему аспиранту устроиться в один из институтов с более прикладным профилем, расположенном рядом с Москвой. И там этот Лёва опубликовал уже 15 работ по ионизации верхних слоёв атмосферы, которые имели большое значение для полётов советских ракет. А летом 1960 года Лёва навестил Капицу. Учёный в тот момент мучился над задачей по поглощаемости волн в плазме. Все его сотрудники находились в отпусках. Он попросил своего бывшего аспиранта подключиться к работе. И каково было его изумление, когда Лёва на третий день принёс решение, которое как раз и требовалось учителю. После этого Капица предложил Питаевскому перейти к нему в институт. А у парня уже появилась жена, родился ребёнок. Академия наук СССР по просьбе Капицы готова была за счёт своих квот выделить молодому физику жильё в столице. Но упёрся Моссовет, отказавшийся давать молодому учёному московскую прописку. Капица обратился за помощью к заведующему отделом науки ЦК Кириллину. Тот сделал десятки звонков и подписал несколько писем. Но какая-то Сёмина из аппарата Моссовета сказала, что ни на какие уступки в деле Питаевского не пойдёт. И Кириллин признал своё поражение перед каким-то клерком. Правда, он посоветовал Капице лично обратиться к Хрущёву.
Заканчивая своё письмо в Кремль, великий учёный признал: «Но научить Моссовет доброжелательно относиться к науке, по-видимому, очень трудно» (РГАНИ, ф.100, оп.2, д.512, л.81).
Прочитал ли это послание Хрущёв или нет, осталось неясно. Но на первом листе письма Капицы сохранилась помета помощника советского лидера – Григория Шуйского: «Копия направлена т. Демичеву П.Н. Шуйский. 26/VI–61» (РГАНИ, ф.100, оп.2, д.512, л.76). А Пётр Демичев тогда был первым секретарём Московского горкома партии.
Забегая вперёд, скажу: Питаевский вскоре всё-таки получил московскую прописку, а впоследствии он возглавил в Институте Капицы теоретический отдел и стал академиком. Но этот случай оказался скорее исключением. Другие талантливые аспиранты чаще натыкались в органах власти на стену бездушия.
На посланный Капицей сигнал «SOS!» власть письменно никак не отреагировала. Почему? Капица уже её достал, и Кремль махнул на учёного рукой? Нет. Она готовила свою реформу научного сообщества. Власть искала замену тогдашнему президенту Академию Несмеянову, который, по её мнению, давно утратил инициативу и уже не способен был адекватно отвечать на вызовы времени. В конце концов выбор был сделан в пользу одного из идеологов советской космической программы Мстислава Келдыша.
Новый президент как организатор оказался более эффективным, нежели его предшественник. Но он, понимавший роль атомной тематики, много делавший для космоса и ратовавший за создание новых вычислительных методов, как огня боялся общественных наук. И старался в гуманитарные институты без особой нужды не соваться. Математик Келдыш понимал, что марксизм-ленинизм – это в большей степени политика и не возражал, чтобы он оставался монополией ЦК КПСС и её назначенцев. Но такой подход не устраивал физика Капицу. Он продолжал отстаивать права философов и историков партии на свободные дискуссии. Не поэтому ли отдел науки ЦК вынужден был летом 1962 года вытащить 63-страничный трактат учёного из архива?
Обратим внимание: партаппаратчики не стали заново штудировать весь текст Капицы. Они отметили лишь места, касавшиеся политики.
Власть возмутил тезис Капицы о том, что в современных условиях в капиталистическом обществе прекратил действовать открытый марксизмом закон обнищания пролетариата и поэтому следовало искать новые решения проблем перехода от капитализма к социализму.
По указанию секретаря ЦК КПСС Леонида Ильичёва заместитель заведующего отделом науки ЦК Николай Мохов и завсектором этого отдела ЦК К. Кузнецова организовали Капице как бы промывку мозгов. А кто они такие? Мохов считал себя экономистом. Но что он сделал как экономист? Чем обогатил науку? А ничем. Он большую часть жизни надзирал за студентами гуманитарных факультетов МГУ (а до этого вёл бухгалтерию в Перовском машиностроительном заводе). Кузнецова и вовсе умела лишь бумажки перебирать. И вот эти два партаппаратчика устроили расправу над выдающимся физиком. Правда, они всё это сделали не своими руками. Партфункционеры вызвали в ЦК пять академиков – П. Топчиева, П, Федосеева, М. Митина, П. Юдина и К. Островитянова – и член-корреспондента Ф. Константинова и потребовали, чтобы они в их присутствии пропесочили бы П. Капицу. И те не посмели отказаться.
Узнав о намеченном в кабинетах отдела ЦК судилище, Капица выработал свою тактику. Он понял, что ему предстоял бой с ветряными мельницами. А стоило ли на это тратить свои силы и эмоции? Капице проще оказалось сослаться на то, что свой трактат он писал до двадцать второго съезда, который принял новую программу КПСС, и эта программа якобы убедила его признать ряд поставленных им ранее вопросов ошибочным. И все остались довольны. Ведь в противном случае отдел науки ЦК должен был бы объявить Капицу ревизионистом, а это могло бы вызвать ненужную Кремлю волну протестов на Западе.
В последний раз Капица письменно обратился к Хрущёву 12 июля 1964 года – сразу после награждения его очередным орденом Ленина. Он вновь выражал беспокойство за отставание советской науки от американской. По его мнению, мы так и не научились отбирать в науке главные направления, а государство по-прежнему неумно администрировало институтами. Капица признался, что многого добился за последние три года в науке, в частности, создал искусственную шаровую молнию и обнаружил ряд явлений в термоядерной физике, но не благодаря помощи правительства и госаппарата, а вопреки властям. Ну и чего учёный добился? Это его письмо заведующий общим отделом ЦК Малин распорядился отправить в архив.
Бесполезными оказались и просьбы Капицы к тогдашнему советскому президенту Анастасу Микояну разрешить ему посещать зарубежные симпозиумы, поскольку над секретными темами он не работает. Микоян на одном из его обращений написал: «Н<икита> Сергеевич! Прошу ознакомиться. А. Микоян. 26/IX–64 г.». Но Хрущёва вскоре самого сняли, а учёного впервые после его возвращения из Англии в 1934 году выпустили за границу только в мае 1965 года – в Данию на вручение медали имени Нильса Бора.
После замены Хрущёва Брежневым учёный не обращался в Кремль больше десяти лет. И вдруг он написал письмо Суслову. На что он надеялся? Ведь учёный знал Суслова с 1952 года, если не раньше (в 1952 году Суслов участвовал в рассмотрении письменного обращения Капицы Сталину).
А вот на что Капица рассчитывал. Почти сразу после торжеств в честь 250-летия Академии наук больного Келдыша отправили на пенсию. Его заменил атомщик Александров. По традиции новый президент Академии наук должен был получить карт-бланш на проведение неких реорганизаций. Капица хотел, чтобы предстоящая реорганизация приобрела характер глубокой реформы, а то и революции. Необходимость же реформы он обосновал требованием главного партийного идеолога поднять идейное влияние советской Академии.
Но Капица недооценил роль косного партийного аппарата. У нас как всегда многое решали не первые лица, а их помощники. Во второй половине 50-х – начале 60-х годов судьбу многих бумаг, адресованных Хрущёву, очень часто решали два помощника первого секретаря ЦК: Григорий Шуйский и Владимир Лебедев. А поступавшие в адрес Суслова обращения нередко раскидывал по инстанциям помощник главного партийного идеолога Владимир Воронцов. Что при Хрущёве, что при Суслове большинство писем Капицы помощники партийных бонз сразу перенаправляли в отдел науки ЦК. Только в начале 60-х годов это подразделение ЦК возглавлял академик Кириллин, который, во-первых, имел большой авторитет как в ЦК, так и в Академии наук и, во вторых, сочувствовал многим идеям Капицы, но всё же не мог прыгнуть выше головы и доказать Хрущёву неотвратимость перемен. А в середине 70-х годов отдел науки ЦК возглавил воинствующий догматик Трапезников, вызывавший в академической среде лишь одно раздражение. Трапезников же все аргументы Капицы сразу и решительно отверг. 12 января 1976 года он заявил, что опасения учёного о вероятном превращении Академии наук в Министерство науки напрасны и что вообще все его выводы даны без каких-либо обоснований.
На записке Трапезникова осталась помета: «Озн<акомился>. Суслов» (РГАНИ, ф.100, оп.2, д.512, л.94).
А надо было не знакомиться, а делать выводы и немедленно браться за реформирование закостеневшей Академии наук, причём по программе Капицы. Глядишь, и не мы плелись бы потом в хвосте, а американцы гнались бы за нами.
Что касается Капицы, он в 1978 году получил Нобелевскую премию.
Вячеслав Огрызко
