Он прославился как автор Толкового словаря живого великорусского языка. Проделал титаническую работу, на которую потратил более полувека – в его четырехтомнике содержится более 200 тысяч слов! Более того, он еще и объяснил каждое, нашел другие, близкие по смыслу, снабдил тексты пословицами, поговорками, примерами из жизни. Это беспримерное сочинение можно назвать зеркалом культуры русского народа.
В «Напутном слове» к «Толковому словарю…» Владимир Даль ((10 (22) ноября 1801 – 22 сентября (2 октября) 1872) писал, что, сколько себя помнит, его «тревожила и смущала несообразность письменного языка нашего с устною речью простого русского человека». И потому взялся за литературный гуж.
Он признавался, привычно говоря о себе в третьем лице, что «жадно хватая на лету родные речи, слова и обороты... этот записывал их без всякой иной цели и намеренья, как для памяти, для изучения языка, потому что они ему нравились». А когда насобирал целый воз, стал думать: «Что с этим добром делать?» И – придумал. Впрочем, говорят, Пушкин присоветовал. Историк и литературовед Петр Бартенев это подтверждает: «Пушкин живо интересовался изучением народного языка, и это их сблизило. За словарь свой Даль принялся по настоянию Пушкина».
В то время большинство образованных людей в России разговаривали по-французски и по-немецки. Русский язык считался грубым, неотесанным, как и сами мужики и бабы, которые его употребляли. Однако слова и выражения, собранные Далем, утверждали обратное – русский язык красив, он – искрящийся, живой.
Многие литературоведы утверждали, что Владимир Иванович с Александром Сергеевичем были дружны. Сам же Даль свидетельствовал, что виделся с Пушкиным всего раза два-три...
Но встречи были памятны. Во время первой они беседовали о только что вышедшей книге сказок Даля, и Пушкин автора хвалил. Во время последней – в феврале 1837 года у обоих лились слезы: поэт лежал на диване в своей квартире на набережной Мойки и умирал от раны, нанесенной ему Дантесом. Доктор держал его холодеющую руку. «Даль, скажи, скоро ли я умру?» – спросил Пушкин. «Мы за тебя все надеемся», – ответил Даль.
На память о Пушкине Далю достался перстень, который поэт считал талисманом, и простреленный Дантесом черный сюртук. Его поэт шутливо называл «выползина». Это было слово от Даля – так назывались шкурки, которые каждый год сбрасывают змеи…
Одна из любимых пословиц писателя: «Где кто родился, там и пригодился». Так и с ним произошло. У Даля отец – датчанин, в матери текла немецкая и французская кровь. Отчего ж он так прикипел к России? Даль объяснял это: «Дух, душа человека – вот где надо искать принадлежности его к тому или другому народу. Чем же можно определить принадлежность духа? Конечно, проявлением духа – мыслью. Кто на каком языке думает, тот к тому народу принадлежит. Я думаю по-русски».
Еще одно высказывание – критика Виссариона Белинского: «К особенностям его любви к Руси принадлежит то, что он любит ее вкорню, в самом стержне, основании ее, ибо он любит простого русского человека, на обиходном языке нашем называемого крестьянином и мужиком. Как хорошо он знает его натуру! Он умеет мыслить его головою, видеть его глазами, говорить его языком».
Уместно заметить, что Даль слыл не только знатоком русского языка, но и вообще был «многоязычник» или по-нынешнему – полиглот. Изучил немецкий, французский, английский, польский, болгарский, сербский. Знал латынь, говорил на украинском, белорусском, татарском, казахском, башкирском языках.
Словарь Даля можно читать и по делу, и ради интереса. Он будто оживает, едва глаза побегут по строкам. Начинаешь вникать в суть, смысл слов, поражаться богатству русского языка. Иные слова напрочь забыты, иные только слегка припорошены пылью времени. Другие пробились сквозь траву забвения, живут, звучат поныне.
В них – характеры людей, их дела, печали, радости. Немало в словаре улыбчивых выражений. Например: «НА ВÓДКУ, на вино, на чай, на чаек, подарок мелкими деньгами за услугу, сверх ряды. Когда Бог создал немца, француза, англичанина и пр. и спросил их, довольны ли они, то они отозвались довольными; русский также, но попросил на водку...»
Четырехтомник Даля был упрятан под спуд в советское время. Может потому, что уже после ухода писателя вышел словарь под редакцией Ивана Бодуэна де Куртенэ? Туда была включена обсценная лексика, а проще говоря, вульгарно-бранная.
Даль постеснялся их помещать в словарь, а лишь обозначил: «ПОМАТЕРНОМУ, поматерну ругаться, сквернословить, матюгать, поносить похабно. Брань эта свойственна высокому, акающему, южн. и зап.наречию, а в низком окающем, сев. и вост. она встречается реже, а местами ее там и нет вовсе».
Однако Бодуэна де Куртенэ стесняться не стал, хоть и за эту вольность получил на орехи от критиков. Впрочем, иным «вульгаризированный» Даль мог и понравиться. Как ни крути – оригинально! Да и куда мат из нашей жизни денешь? Спрячешь, запрешь на замок, а он, хулиган, все равно вырвется на свободу…
Кроме гигантского словаря, который ходил за ним по пятам всю жизнь, Даль под псевдонимом Казак Луганский – он родился в поселке Лугань, ставшим городом Луганском – издал книгу русских сказок. Работая над ними, автор имел ту же цель, что и создавая словарь: не сказки по себе были ему важны, а русское слово...
«Писатель задал себе задачу познакомить земляков своих сколько-нибудь с народным языком, с говором, которому открывался такой вольный разгул и широкий простор в народной сказке... Он хотел только на первый случай показать небольшой образчик запасов...», – писали критики.
Запасы эти были неисчерпаемы. Настолько, что часть своей коллекции Даль подарил – «ради общей пользы» своему коллеге Александру Афанасьеву,составителю сборника «Народные русские сказки». Другой презент он сделал фольклористу Петру Киреевскому, отдав ему почти триста народных песен.
Между прочим, сказки едва не принесли Далю беду. В них директор канцелярии Третьего отделения статс-секретарь Александр Мордвинов углядел… крамолу. В докладе своему шефу и тезке Александру Бенкендорфу он писал: «Наделала у нас много шума книжка, пропущенная цензурою, напечатанная и поступившая в продажу. Заглавие ее "Русские сказки Казака Луганского"… В ней содержатся насмешки над правительством, жалобы на горестное положение солдат и проч. Я принял смелость поднести ее его величеству, который приказал арестовать сочинителя и взять его бумаги для рассмотрения».
Даль был взят под стражу. Перед Далем уже замаячил суд, далее – острог или ссылка… Однако все разрешилось как нельзя лучше. Писателя арестовали утром, а уже вечером отпустили. Мордвинов извинялся, рассыпался в любезностях. Бенкендорфа в то время не было в столице. Вернувшись, он пригласил Даля к себе: «Я жалею об этом. При мне этого бы не произошло». И тоже попросил прощения.
Даля выручили поэт Василий Жуковский, близкий ко Двору, и профессор Георг Паррот, вхожий к Николаю I. Они уверили государя, что крамолы в сказках Даля нет и в помине. А наябедничал на него писатель и журналист ФаддейБулгарин, который считал сказки «грязными, неприличными». И уверял, что автор «свое усердие о приличиях простер за приличную черту».
На известном портрете Василия Перова Даль – бледен, с впалыми щеками, окладистой бородой, застыл в кресле, сложив на коленях худые, костистые руки. Кажется, его энергия вычерпана до дна, он смертельно устал. Так и было – смерть уже подбиралась к писателю…
Он сильно утомился под грузом прожитых лет и дел, ибо никогда не сидел без дела. «Я не пропустил дня, чтобы не записать речь, слово, оборот на пополнение своих запасов», – вспоминал он. Так было до самого смертного одра.
Толковый словарь живого великорусского языка и русские сказки – лишь часть его литературных занятий.
Полное собрание сочинений Даля насчитывает десять томов и включает в себя почти полтораста повестей и рассказов, несколько десятков коротких историй из сборника «Матросские досуги», пьесы, статьи, очерки.
Творчество Даля вызывало восторженные отклики. Тарас Шевченко был торжественно краток: «Даль – «человек добрый, разумный, могущий». Павел Мельников-Печерский высказался более пространно: «Одно слово: человек – душа. И всякукрестьянску нужду знает, равно родился в бане, вырос на полатях. И говорит-то по-нашему, по-русски то есть, не как иные господа, что ихней речи в толк не возьмешь». Оригинально выразил свою мысль Иван Тургенев: «Русского человека он знает как свой карман, как свои пять пальцев». «Жизнь человека, век его, все продолжение земной жизни его, от рождения до смерти: также род и образ жизни его, быт, деяния, поступки, похождения и пр.» Так писал Даль. У него самого деяний и поступков было множество.
Пять лет Даль служил на Черноморском флоте – ходил под парусами в Измаил, Килию, Одессу, Севастополь, другие города. Однажды его корабль угодил в невероятный и, казалось, смертельный шторм. Небо потемнело как ночью, море вскипело. Даль и другие моряки уже мысленно прощались с жизнью, как вдруг, словно по мановению волшебной палочки, все стихло, гнев морской унялся…
Даль, окончив медицинский факультет Дерптского университета, стал искусным лекарем. Во время Турецкой кампании 1829 года Русская армия после кровопролитного сражения взяла крепость Силистрия. Поле брани было усеяно убитыми и ранеными – последних было две тысячи или больше. В полевом госпитале он делал операцию за операцией.
Даль был весь в чужой крови, в глазах стояла муть от усталости, однако он не оставлял скальпель. Вернее, не мог оставить – в палатку все несли и несли увечных, окровавленных, тяжело стонущих солдат и офицеров.
Даль вспоминал, что видел «тысячу, другую раненых, которыми покрылось поле и которым на первую ночь ложем служила мать-сырая земля, а кровом небо... толкался и сам между ранеными и полутрупами, резал, перевязывал, вынимал пули с хвостиками; мотался взад и вперед, поколе наконец совершенное изнеможение не распростерло меня среди темной ночи рядом со страдальцами».
За Турецкую кампанию Даль был увенчан орденом Святой Анны. За другой поход – на усмирение мятежа в Царстве Польском его наградили Владимирским крестом с бантом. «В корпусе генерала Ридигера не нашлось инженера, который взялся бы из подручных средств навести мост через широкую, полноводную Вислу и обеспечить переправу войск, – писал исследователь творчества Даля Владимир Порудоминский. – Эту сложную задачу решил в короткий срок лекарь Даль. Решил своеобычно: понтонов не было; он употребил бочки, плоты, лодки и паромы и навел необыкновенный мост сначала у Юзефова, а потом другой раз у местечка Казимержа…
Когда русские части уже закончили переправу, к мосту прорвался вдруг большой отряд повстанцев, конные уже доскакали до середины моста – и в сию минуту Даль, находясь на мосту с несколькими рабочими…перерубил в мгновение ока несколько канатов якорных…и мост быстрым течением воды унесло»; под выстрелами Даль доплыл до берега и остался невредим».
…Вскоре после войны Даля перевели в Петербургский военно-сухопутный госпиталь. Даже в обществе известных столичных специалистов он быстро заслужил славу хорошего хирурга. Лучше всего у него получались глазные операции. Даль писал: «Глазные болезни, и в особенности операции, всегда были любимою и избранною частию моею в области врачебного искусства». Многие современники объясняли его успехи в хирургии не только врачебным опытом, но и склонностью к тонкой ручной работе: Даль был умелым резчиком по дереву, делал миниатюрные изделия из стекла.Одинаково хорошо владел правой и левой рукой.
Руки у Даля были золотые, он имел склонность «ко всем ремесловым работам» – и табуретку мог сколотить, и книжку переплести, и фигуру из коряги вырезать. Да и не было такого, чего Даль не смог бы смастерить. Играл в шахматы, подчас на нескольких досках сразу и выигрывал. Говорил: «Это у меня счастливые фигуры: сам выточил на станке!»
…Мы с почтением глядим на портреты знаменитостей прошлых столетий. Мы обращаемся к ним за советом, наставлением, мотаем на ус содержание их книг. И Владимир Иванович Даль таков. Давно уж молчит, но сказанное им по-прежнему сверкает. Вот хотя бы это выражение: «Если уж мы взяли иностранное слово, не надо ставить его в бог весть какие необыкновенные условия. Пусть подчиняется правилам нашей грамматики и произносится так, чтобы для русского человека оно не было диковато на слух».
Даль уже был сильно болен, слаб, почти не выходил из дома, однако продолжал с утра до вечера скрипеть пером. И даже перед своей кончиной, тяжко дыша, подозвал к постели дочь и попросил: «Запиши, пожалуйста, словечко…»
Валерий Бурт
