Великий Художник

«Кино слишком серьёзное и очень массовое искусство, и оно должно служить, прежде всего, обогащению душевного мира людей, пробуждать в них лучшие, светлые чувства, подвигать на дела добрые и высокие», – так определял дело своей жизни Сергей Фёдорович Бондарчук. И считал главным для себя и в актёрском творчестве и в кинорежиссуре воздействовать на зрителей тем, что Лев Толстой определял, как «заражение чувствами». Вспомните финал ошеломившей мир «Судьбы человека»: обжигающие душу страдающие глаза Андрея Соколова и слёзы ребёнка: «Папка, родненький, я знал, что ты меня найдёшь…». Или финальный крупный план его чудесного Коростелёва, вопреки здравому смыслу забирающего маленького горюющего Серёжу в далёкие студёные Холмогоры. Или опять-таки крупный план потрясающе воплощённого им Тараса Шевченко в эпизоде казни солдата шпицрутенами (великая сцена, вообще эта биографическая картина 1951 года сегодня очень современна). Сколько любви в завораживающем взгляде Отелло и как обнажена его трагедия. Как трепетно отображена внутренняя драма и теплота сердца его чеховских интеллигентов – доктора Дымова («Попрыгунья), доктора Астрова («Дядя Ваня»). Как пронзительно сыграно  прозрение кардинала Монтанелли (в телеэкранизации романа «Овод»). Как притягателен цельностью, скромностью и благородством академик Курчатов («Выбор цели»). И как явлены на экране муки и сила духа  отца Сергия. Когда  пленённый французами, не сломленный его Пьер Безухов  в неистовстве кричит в мрачное небо: «В плену держат меня! Меня – мою бессмертную душу!» – что всё это, как не «заражение чувствами» от грандиозного артиста и режиссёра Бондарчука?!   

В своих мощнейших киноэпопеях и киносказаниях, в своих поразительных кинообразах Бондарчук  исповедует идею сердца, согласно философу Ивану Ильину – русскую идею («Русская идея – есть идея сердца»). Жизнь и судьба Сергея Фёдоровича – это упорное, вдохновенное устремление к русской идее.  Идею эту он отстаивал страстно и жертвенно, может быть, за неё и погиб. Когда на нас свалилась перестройка, нашлось немало кинодеятелей – озлобленных бездарей, заносчивых неудачников, со всех ног рванувших к «ветру перемен». Перед 5-м «революционным» съездом Союза Кинематографистов СССР устроили сборище – оскорбляли Бондарчука, шельмовали. Шабаш подхватила «демократическая» пресса. Эта травля ускорила его уход. Сейчас, через 30 с лишним лет после тех злополучных событий, думается, что разнузданная кампания несла и потаённый смысл: ядовитые стрелы, гвоздившие Мастера, также метались с целью погубить истинно русское киноискусство. К счастью, тогдашние оголтелые свободолюбцы и их лукавые кураторы до конца своего не добились. 

Дорога Сергея Фёдоровича к русской идее не провалилась; озарённая изумительным творчеством и талантом,  она по-прежнему прямая и светлая. Иначе быть не может – ведь на этой дороге он опирался на великую русскую литературу. Пушкин («Борис Годунов»), Толстой («Война и мир»), Чехов («Степь»), Шолохов («Судьба человека», «Они сражались за Родину», «Тихий Дон») – вот авторы режиссёра Бондарчука. Их мир, мысль и слово он высвечивал искусством кинематографа.  И увлекал за собой зрителей, облагораживал человека. 

Его мечтой был фильм по «Тарасу Бульбе». Уроженец села Белозерка, что на Херсонщине, он с детства сроднился со степью, расстилавшуюся за селом, и всю жизнь любил степь самозабвенно, по-гоголевски: «Чёрт вас возьми, степи, как вы хороши!» На конец его жизни пришёлся разрыв единого славянского народа: русских и украинцев. Украинец по паспорту и русский художник, очень он это переживал. Можно представить, как горько  было бы ему в наши дни. 

Сергей Фёдорович из Бессмертного Полка; Ростов, Армавир, Моздок, Грозный – там он воевал. От деятелей культуры-фронтовиков доводилось слышать, что второй такой эпической картины о Великой Отечественной, как «Они сражались за Родину», у нас нет. Тем не менее, из всего созданного Бондарчуком, его самой значимой, величайшей работой общепризнана  «Война и мир».  Экранизация главного русского романа – венец  творений Бондарчука. 

Толстой писал, что «Божественный поток – он рядом, надо только  вступить в него». Бондарчук вступил. Киноэпопея «Война и мир» – душа и сердце этого мощного созидателя, семь лет счастливой, упоительной жизни, полной художнических исканий, одухотворённого полёта, свершений; семь лет мучительных переживаний, сомнений, бесконечных тревог. Соавтор по сценарию «Войны и мира», кинодраматург и тоже фронтовик Василий Иванович Соловьёв о нём заметил: «Вошёл в картину чёрный, как цыган, а вышел – белый, как лунь». Годы и годы изо дня в день – титанический, самоотверженный труд и не покидающее чувство огромной ответственности. Постоянное неимоверное напряжение сказалось жестоко – в разгар съёмок наступила клиническая смерть. Вот как складывалось его личное сражение на «Войне и мире». Соратники и верные товарищи воспринимают эту его работу, как подвиг.  

В итоге – победа. Например, Александра Львовна Толстая, ярая антисоветчица, специально выступила по американскому телевидению – советовала согражданам посмотреть русскую киноверсию романа её великого отца. Мастера мировой кинорежиссуры  Федерико Феллини и Френсис Форд Коппола считали это создание Бондарчука шедевром. После премии «Оскар» не было ни одного громкой кинематографической фамилии, телеграммой, не поздравившей Бондарчука. Фильм демонстрировался в восьмидесяти странах мира. Несколько раз его показывали по телевидению Австралии, Англии, США, Японии. С успехом прошла картина по экранам Франции, хотя, казалось бы, побеждённым французам восхищаться как-то не пристало. «Войну и мир» посмотрело по миру более двухсот пятидесяти миллионов человек. Феноменальный успех. Это же не детектив, не боевик… В Советском Союзе четыре серии киноэпопеи посмотрело в общей сложности более 125-ти миллионов зрителей.  

Предлагаю читателям заметки о работе над картиной  творческих сподвижников Сергея Фёдоровича, о том, как участвовала в создании фильма Советская армия. А также – истории от его старинного, с молодых лет, товарища – по-настоящему народного артиста Михаила Ивановича Пуговкина. Эти воспоминания записаны более 15 лет назад. Надеюсь, они могут заинтересовать и сегодня, в них – дух времени, его ритм. И хочется верить, они придутся по душе всем, кто любит, ценит незабываемое великое Советское, русское кино. 

***

Николай Иванов, директор картины «Война и мир» 

В начале 1961 года группа военных и общественных деятелей обратилась к министру культуры СССР Екатерине Алексеевне Фурцевой; речь в письме шла об экранизации романа Льва Толстого «Война и мир». В письме были такие строки: «Экранизация этого великого произведения, прославляющего героизм, силу и величие русского народа в одну из значительнейших эпох его славной истории, делает эту постановку особо ответственной. Дело чести для советского кино – создать фильм, по своей художественной значительности и правдивости намного превосходящий аналогичную американскую кинокартину. Мы убеждены, что  по своим постановочным масштабам советский фильм не должен уступать зарубежному. Наиболее потенциальной фигурой режиссёра-постановщика для этого фильма считаем С.Ф. Бондарчука».      

С Сергеем Фёдоровичем Бондарчуком я познакомился в Ленинграде. После тяжёлой контузии на фронте я был переведён служить в Кронштадт, там встретил Победу, демобилизовался, пошел работать на «Ленфильм». Помню, в середине пятидесятых в коридорах студии встретил обаятельного парня, уже Народного артиста СССР – он  снимался у режиссёра Ф.М.Эрмлера в фильме «Неоконченная повесть». Год спустя по приглашению тогдашнего директора «Мосфильма» Ивана Александровича Пырьева я был переведён в Москву и влился в коллектив прославленной киностудии.       

Когда Сергей Федорович предложил мне работать вместе с ним над фильмом «Война и мир», я был, конечно, обрадован, но и напуган предстоящим. А потому прямо сказал, что одному мне не справиться с таким размахом работ. И без колебаний назвал опытнейшего директора картины Виктора Серапионовича Циргиладзе, человека неиссякаемого темперамента и юмора, кипучей энергии и большого обаяния. Бондарчук одобрил это предложение, ибо глубоко уважал и ценил Виктора Серапионовича.   Жизнь свою Циргиладзе отдал кино. Он работал с режиссёром Михаилом Чиаурели над такими колоссами, как «Падение Берлина» и «Клятва». Естественно, опыт его работы над масштабным кино был необходим «Войне и миру». Он и стал генеральным директором картины.    

Я не литератор, я – организатор кинопроизводства, потому  привожу здесь только факты, записанные мною в период той работы. Но думаю, что факты  могут сказать гораздо больше, нежели пространные, построенные на эмоциях, воспоминания. Итак, даты, факты, события.  

4 апреля 1961 года нас, небольшую группу мосфильмовцев, приняла министр культуры Е.А.Фурцева. Это первое совещание было посвящено организационным вопросам, основным из которых был вопрос о всесторонней помощи в работе над фильмом Министерства обороны СССР. Екатерина Алексеевна при нас позвонила министру обороны. Родион Яковлевич Малиновский самым дружелюбным образом выразил нам поддержку и, не откладывая решения в долгий ящик, назначил главным военным консультантом фильма генерала армии В.В.Курасова.  

На первую встречу с нами вместе с Курасовым прибыла группа военных историков,  среди них – генерал-майор П.А.Жилин, знаток Отечественной войны 1812 года. Сразу положительно был решён вопрос о допуске к материалам библиотеки Генштаба. Генерал Курасов заметил, что ввиду отсутствия сценария пока трудно обсуждать потребности всего фильма, но один вопрос ясен и сейчас: где брать кавалерию? В начале 60-х в Советской армии кавалерия отсутствовала.   

Сергей Фёдорович совместно с кинодраматургом Василием Ивановичем Соловьёвым приступили к написанию сценария, а мы занимались изучением иконографического материала, поисками мебели и всевозможного реквизита, руководствуясь пока романом. Возглавляемая Бондарчуком, наша небольшая группа изучала экспозиции музеев Москвы, Бородино, Ясной Поляны. Также мы съездили в Ленинград, в Эрмитаже  нашим экскурсоводом был главный хранитель отдела русской культуры Владислав Михайлович Глинка – крупнейший историк, большой знаток русского дворянского общества, а также уставных порядков и быта русской и французской армий времен Отечественной войны 1812 года. Он напитал нас богатейшими сведениями. 

30 марта 1962 года приказом генеральной дирекции киностудии «Мосфильм» фильм «Война и мир» был запущен в производство, начался подготовительный период. Первым делом мы принялись размещать наши заказы. Для того чтобы иметь хотя бы частичное представление об объёме работ, перечислю некоторые из них:   

• Лафеты орудийные к пушкам разных калибров – 60 шт.   

• Стволы орудийные из алюминия  – 60 шт.   

• Ядра алюминиевые – 100 шт.   

• Мундштуки для персонажных лошадей по музейным образцам – 50 шт.   

• Перевязи для холодного оружия – 5650 шт.   

• Понталер – 560 шт.   

• Перевязь гусарская – 3700 шт.   

• Портупея для сабель – 400 шт.   

• Перевязь для тесака – 600 шт.   

• Патронные сумки трёх видов – 1250 шт.   

• Ташки гусарские трёх видов – 450 шт.   

• Палаши с ножнами – 500 шт.   

• Палаши-клинки – 250 шт.   

• Полусабли – 450 шт.   

• Шпаги офицерские – 50 шт.   

• Сабли с ножнами –  500 шт.   

• Сабли-клинки – 250 шт.  

• Лядунки гусарские из сополимера – 600 шт.   

• Кирасы кавалергардские из сополимера – 600 шт.   

• Каски кавалергардские баварские и итальянские – 600 шт.   

• Кивера пяти видов – 11000 шт.   

• Гренадки французские – 3000 шт.   

• Гренадки русские – 2900 шт.   

• Французский орёл со щитом – 1800 шт.   

• Султаны из поролона – 6000 шт.   

• Султаны из искусственного волоса – 600 шт.   

• Репейки семи видов – 8700 шт.   

• Брюки с лампасами казачьи – 2300 шт.   

• Мундиры русские: пехота, артиллерия – 3200 шт.   

• Мундиры казачьи – 600 шт.   

• Мундиры французские –2150 шт.   

• Мундиры гусарские с меховой опушкой – 750 шт.   

• Шинели русские и французские – 585 шт.   

• Эполеты солдатские французские – 2950 шт.   

• Ордена русские и французские – 180 шт.   

• Пряжки разные для снаряжения – 21000 шт.   

• Пряжки гусарские по образцам – 200 шт.   

• Сервиз обеденный по рисункам XVIII века на 100 персон.   

Для съемок Шенграбенского, Аустерлицкого и Бородинского сражений было изготовлено 500 тысяч холостых патронов. В создании всех этих исторических костюмов, военной техники, снаряжения и реквизита участвовали заводы, фабрики, мастерские Советского Союза. На киноэпопею «Война и мир» с радостью и старанием работала вся наша, тогда огромная, нерушимая страна.     

Не могу хотя бы коротко не рассказать о наших военных консультантах. Возглавлял этот коллектив начальник Военной академии Генштаба, генерал армии, Герой Советского Союза Владимир Васильевич Курасов. Он прошел всю Великую Отечественную: начальник штабов Калининского и 1-го Прибалтийского фронтов. Человек сдержанный, рассудительный и преданный нашей картине. Консультантом по общевойсковым вопросам был Маркиан Михайлович Попов, в то время начальник Главного штаба Сухопутных войск, личность незаурядная. Генерал армии, дважды Герой Советского Союза, в войну прославленный командующий войсками Северного, Ленинградского, Брянского, Прибалтийского и 2-го Прибалтийского фронтов, Маркиан Михайлович при близком знакомстве оказался лириком. Он мог прочесть наизусть стихи  Блока, или Есенина, не говоря уже о Пушкине, Лермонтове и Некрасове: он помнил от строки до строки целые поэмы. И, наконец, генерал-лейтенант Николай Сергеевич Осликовский, наш консультант по кавалерии – натура темпераментная, деятельная, неповторимая.  Перед войной из-за ложного обвинения он был вынужден уволиться из армии. К счастью, в ГУЛАГ не попал. Экономист по образованию, он пришёл работать в кино, был директором картин на разных студиях страны,  22 июня 1941 года одним из первых явился в военкомат. Командовал корпусом, за героизм и мужество в битве на Курской дуге удостоен звания Героя Советского Союза.  В поисках лошадей для картины я проехал с ним через всю страну. И где бы мы ни очутились: в Прибалтике, на Украине, в Средней Азии, в Закавказье – везде он встречал боевых товарищей, однополчан или просто фронтовиков, наслышанных о нём. Помню, как в Тбилиси директор гостиницы «Интурист», огромный красавец грузин, встал перед невысоким Осликовским по стойке «смирно» и на его приветствие с волнением воскликнул: «Товарищ генерал, вы меня вспомнили?». Везде нас принимали как почётных гостей, а главное – везде стремились помочь.  

В конце апреля 1962 года наша небольшая творческая группа отправилась во Львов и в Закарпатье на выбор натуры.  В ходе всей поездки нас не покидало радостное приподнятое настроение. Этому содействовали чудесная погода, дружелюбное отношение местных жителей и официальных лиц. Если бы Бондарчук создавал «Войну и мир» в начале 2000-ых, так искренне и сердечно нас бы на Западной Украине не встречали. Печально. А тогда на землях Мукачевского винсовхоза мы нашли места для съёмок широких батальных сцен – Аустерлицкого и Шенграбенского сражений.   

В октябре 1962 года наконец-то было сформировано кавалерийское соединение. В него вошли конный дивизион московской милиции и дивизион из горно-вьючных лошадей Закавказского и Туркестанского военных округов. Таким образом, к съёмкам Шенграбена и Аустерлица мы были обеспечены конницей в 500 голов. Но если для этих батальных сцен такого количества лошадей было достаточно, то для Бородинского сражения требовалось гораздо больше. Опять мы с Н.С.Осликовским поехали по конным заводам страны. Вернувшись в Москву, я пошел по маршальским и генеральским кабинетам убеждать, сколь необходим Министерству обороны и советскому кино для создания исторических и военно-патриотических фильмов свой кавалерийский полк. Вдруг звонит мне Курасов:   

- Николай, неприятности. Чуйков категорически против формирования кавалерийского полка, сказал мне: «Что ты, Володя, придумываешь какую-то кавалерию. Если уж она тебе так нужна, то открывай у себя в академии кафедру по кавалерии».    

Мчусь к Фурцевой. Приняла меня сразу, выслушала.   

- Ах ты! Это моя оплошность. Мне надо было, прежде всего, ему позвонить. Самолюбив Василий Иванович!   

Дипломат была Екатерина Алексеевна. Умница. Очаровательная женщина. За «Войну и мир» болела всей душой. Не знаю, как протекала её беседа с нашим национальным героем, маршалом Чуйковым, но вскоре вопрос о кавалерийском полке начал улаживаться. 

У Л.Н.Толстого написано: «Бородинское сражение – лучшая слава русского оружия, оно – победа». Для себя мы считали победой провести съёмки этого сражения. Ни Шенграбен, ни Аустерлиц, ни пожар Москвы, никакая другая развернутая батальная или массовая сцена не потребовали от всего нашего коллектива такого колоссального физического, нервного напряжения, как Бородино. В условиях натурных съёмок – на жаре, без удобств, поплевав по-русски на ладони, трудились до седьмого пота мосфильмовцы. И в душе торжествовали, что вносят свою посильную лепту в создание «Войны и мира».   

А как Бородинскую битву выдержал Бондарчук, какая от него потребовалась воля и какие поистине исполинские усилия, наверное, знал только он один. Этот великий труженик и художник. Кажется, сам Лев Николаевич Толстой, сам фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов, да и всё, вышедшее на Бородинское поле русское воинство, благословляли его свыше, да и нас, грешных, тоже.   

После Бородина я обратился к офицерам-кавалеристам:   

- Ребята. Для кино очень важно сохранить полк. «Златых гор» не обещаю, но приложу всю свою энергию, использую все свои возможности, чтобы кавалерийский полк остался штатной единицей Министерства обороны и обслуживал съёмки фильмов. Постараюсь добиться размещения полка под Москвой.   

И они остались на зимовку под Смоленском. Зима выдалась суровая, снежная. Лошади жили в тепле, люди в палатках. Ставили печки-буржуйки, а ведь палатка горит, как порох. Но – ни одного несчастного случая. К весне в Подмосковье, там, где стоит Алабинская дивизия, был выделен участок для кавалерийского полка. Построили конюшню, здание штаба, столовую, клуб, добыли деньги на квартирный дом. Вот так, благодаря «Войне и миру», был создан кавалерийский полк. В 2005 году этот снимавшийся во многих картинах полк стал элитным президентским конным полком – красуется на парадах, на церемониальных разводах конного караула в Кремле.   

В декабре 1963 года Сергей Фёдорович закончил монтаж всех батальных сцен. Мы сочли своим долгом показать готовый киноматериал руководящему составу Министерства обороны, маршалам и генералам, оказавшим неоценимую помощь  нашей работе. Сергей Фёдорович всегда относился к армии с глубочайшим уважением. А наша армия…  

За пятьдесят с лишним лет работы в кино я могу назвать только двух мастеров экрана, которых армия не просто почитала, а, позволю себе не солдатское, не мужское словечко – обожала. Это Бондарчук и Шукшин. Не сомневаюсь, советское офицерство, от лейтенанта до маршала, видело в них настоящих патриотов своей Родины и, не побоюсь громкой фразы – великих соотечественников. Маршал Иван Степанович Конев и мой тесть генерал Ян Янович Вейкин мне говорили: «Коля, береги Бондарчука, он национальное достояние государства». Когда в станице Клётской Волгоградской области на съёмках фильма «Они сражались за Родину» оборвалась жизнь Шукшина, первыми об этом узнали высокие армейские чины. Василия Макаровича нужно было срочно везти в Москву. Помню, как потрясенный трагическим известием главком ВВС Павел Степанович Кутахов дрогнувшим голосом сказал мне, что вопрос о самолёте решает только начальник Генерального штаба Куликов, а он сейчас на приёме в Кубинском посольстве. Попал я на тот приём, доложил  о постигшем нас горе, и ныне маршал Советского Союза  Виктор Григорьевич Куликов  без промедленья отдал команду предоставить самолёт съёмочной группе Бондарчука. Из последней в своей жизни киноэкспедиции Вася Шукшин летел в Москву на военном самолёте…   

… На тот памятный просмотр прибыла вся верхушка Советской Армии:   маршалы Советского Союза А.А. Гречко, С.С. Бирюзов, И.Х. Баграмян, К.С. Москаленко, В.И. Чуйков, Ф.И. Голиков, главный маршал артиллерии Н.Н. Воронов, генералы армии М.М. Попов, А.С. Жадов, А.А. Епишев, генерал-полковник В.Н.Дутов. Когда в студийные ворота заезжали «ЗИЛы», бегали адъютанты, а они, блестя погонами и лампасами, рассаживались в тон-ателье (тогда только там был широкий экран), второй режиссёр картины и друг Сергея Фёдоровича со студенческих, вгиковских времён Толя Чемодуров пошутил: «Если бы в Пентагоне узнали об этом просмотре, сбросили бы на наш «Мосфильм» только одну бомбу и разом обезглавили всю Советскую Армию. Да только руки у них коротки».   

В полной тишине смотрели наши уважаемые гости эпизоды Шенграбенского, Аустерлицкого и Бородинского сражений. Наконец в зале зажегся свет. Минутная пауза. Андрей Антонович Гречко, после кончины Р.Я.Малиновского исполнявший обязанности министра обороны, спросил:   

- И не одного несчастного случая?   

- Не одного, – ответил Сергей.   

Это был триумф. Наши прославленные военные восхищались увиденным, поздравляли Бондарчука, желали нам успешно завершить картину. И, конечно же, вопросы по дальнейшему обеспечению натурных съёмок войсками и техникой были решены.  

Наступил 1964 год, третий год непрерывной работы над киноэпопеей «Война и мир». Мы готовились к съёмкам декораций в павильонах «Мосфильма».  В оформлении павильонных декораций, а также некоторых натурных съёмок неоценимую помощь оказали нам музеи и ряд государственных организаций, располагающих мебелью, предметами быта и другими соответствующими эпохе аксессуарами. Вот далеко не полный список тех учреждений, которые участвовали в создании «Войны и мира»:   

• Музеи Московского Кремля (Оружейная палата);   

• Государственный исторический музей;   

• Государственная Третьяковская галерея;   

• Центральный дом Советской Армии;   

• Государственная библиотека имени В.И.Ленина;   

• Президиум Академии наук СССР;   

• Управление по обслуживанию дипломатического корпуса;   

• Центральный литературно-исторический музей;  

• Центральный дом архитектора;   

• Центральный дом работников искусств;   

• Ленинградский государственный Русский музей;   

• Государственный музей имени Щусева;   

• Музей музыкальной культуры имени Глинки;   

• Московская государственная консерватория;   

• Московский дом учителя;  

• Музей А.С. Пушкина;   

• Музей Л.Н. Толстого;   

• Музей-усадьба «Останкино»;   

• Музей-усадьба «Архангельское»;   

• Музей в Кусково;   

• Особняки приёмов МИД СССР;   

• Музей Советской Армии;   

• Музей народного искусства;   

• Военно-исторический музей артиллерии (Ленинград);   

• Дворцы и музей города Пушкино;   

• Павловский музей художественного убранства русских дворцов XVIII-XIX веков;   

• Рыбинский историко-художественный музей;   

• Загорский краеведчский музей;   

• Калининский краеведческий музей;   

• Смоленский краеведческий музей;   

• Львовский исторический музей;   

• Ужгородский краеведческий музей.   

Директора музеев, научные сотрудники и смотрители – хранители национальной истории и культуры, подвижники русские – что бы мы без них делали?! 

Сложнейшим среди павильонных декораций, конечно, являлся объект «Зал Екатерининского вельможи» («Первый бал Наташи Ростовой»). Сергей Фёдорович придавал огромное значение этому объекту, называл его павильонным «Бородино». Декорация зала была построена в самом большом павильоне «Мосфильма» площадью 1400 кв. метров. В период строительства декорации зала велась интенсивная подготовка: шились костюмы не только для главных героев, но и для всех участников этой огромной массовой сцены, подбиралась мебель, изготовлялись тысячи свечей, шли упорные поиски старинных люстр. Декорация, на мой взгляд, была выполнена великолепно.  Посмотреть на неё приходили различные делегации, включая иностранные,  отзывы были самые благоприятные.   

С января по март 1965 года мы снимали зимнюю натуру. Очень интересная и в то же время сложная съёмка была у нас под Москвой. Это знаменитый эпизод «Катание ряженых на тройках». Для достижения эффекта стремительности действия использовались вертолёт и аэросани под названием «амфибия» из конструкторского бюро А.Н.Туполева. Перед началом съёмки Сергей Фёдорович вместе с механиком, обслуживающим этот агрегат, так увлеклись, что даже перевернулись. К счастью, оба отделались лёгким испугом.   

Тогда же, зимой, мы узнали, что первые две серии нашей картины должны участвовать в конкурсе Московского международного кинофестиваля. И началась поистине сумасшедшая работа: мы обязаны были к июлю завершить две серии полностью. А ведь это не только съемки недостающих эпизодов, но и монтаж, актёрское озвучивание, запись музыки, шумов и т.д.   

16 июля 1965 года в Кремлёвском Дворце состоялся показ первых двух фильмов киноэпопеи «Война и мир». Картина наша получила Главный приз.   А Сергей Фёдорович, на беду, вышел из строя. Напряжение двух последних месяцев, работа без отдыха, чтобы успеть к фестивалю, бессонные ночи подорвали здоровье. И он слёг. Заболел во второй раз, но не так тяжко, как  в июле 1964 года. В тот жаркий день  он потерял сознание, состояние его было критическим. Два часа врачи боролись за его жизнь. Сильнейшее переутомление, нервные перегрузки, не дающее покоя чувство ответственности за дело, которому он служил с поистине жертвенной самоотдачей, могли кончиться трагически. Сердце своё, все свои жизненные соки отдавал Бондарчук «Войне и миру». И это не высокие слова. Такого сложного процесса фильмопроизводства, таких глобальных задач, поставленных режиссёром-постановщиком перед съёмочной группой, и в первую очередь перед самим собой, наша кинематография никогда не знала!    

Завершающим аккордом съёмок  стал  эпизод «Пожар Москвы». Местом сооружения декорации старой Москвы были выбраны окрестности села Теряево Волоколамского района Московской области, недалеко от старинных стен Иосифо-Волоцкого монастыря, тогда, разумеется, не действующего. Необходимые стройматериалы мы начали завозить в Теряево ещё зимой. Строительство «деревянной Москвы» началось в апреле, но огромный объём работ диктовал сроки окончания постройки декорации на натуре только к 25 июля. Возникло «окно».   

В конце июня «Совэкспортфильм» направил в Японию на премьеру первых двух серий «Войны и мира» делегацию от нашей съёмочной группы в составе С.Ф. Бондарчука, И.К. Скобцевой, Л.М. Савельевой, В.В. Тихонова и меня. Летели мы через Хабаровск, Находку. Повсюду – самый радушный приём, Сергей Фёдорович и его главные артисты буквально утопали в цветах.         

Торжественная премьера нашей картины состоялись в Токио. Присутствовала императорская семья и весь дипломатический корпус. В тот день над Японией разразился тайфун, третий по силе после 1945 года. Были закрыты театры, магазины и рестораны, не работали многие учреждения. Но показ нашего фильма состоялся. При переполненном зале.  

В столь почтительной обстановке чувствовали мы себя радостно и гордо. Но душа порой побаливала: как там, в Теряево? Вернулись домой, и ранним утром помчались в наше дальнее живописное Подмосковье, на объект «Пожар Москвы».  

Это была последняя экспедиция, венчающая многолетний труд большого, дружного коллектива кинематографистов. Съёмки «Пожара» велись строго в соответствии с раскадровкой, сделанной Сергеем Фёдоровичем.  Четыре часа   готовили пиротехники декорацию к пожару. Закладывалась пакля, облитая керосином, делалось всё, чтобы дать простор огню.     

6 октября 1966 года, в два часа дня, к съёмке всё было готово: расставлены войска, массовка, актеры; установлено пять камер. В 14.30 Бондарчук дал команду, и пиротехники сделали свое «чёрное дело»: Москва запылала. Зрелище было одновременно и страшное и магнетическое. В ослепительном бушующем пламени сновали испуганные люди. Всё было настолько естественным, что требовалась огромная выдержка, чтобы не броситься в огонь на помощь погорельцам. На съёмочной площадке дежурило 5 пожарных машин, из солдат была создана противопожарная команда. После отбоя пожар был ликвидирован за 25 минут. С грустью мы смотрели на остатки декорации, которую создавали почти полгода. Оставалось доснять несколько маленьких эпизодов.  

25 октября 1966 года съёмочный период киноэпопеи «Война и мир» завершился окончательно. Оставшаяся группа приступила к озвучиванию, монтажу и записи музыки.   

Наш фильм прогремел по всему миру. Хочу привести мнение французского журналиста Ива Сальга. Мне как кинопроизводственнику оно особенно дорого. «Война и мир» –  самый значительный фильм, который когда-либо был поставлен на советских студиях. Экранизация  романа Льва Толстого, которому Бондарчук следует со скрупулёзной точностью, приковывает наше внимание своей роскошью, насыщенностью обстановки и точностью воспроизведения событий истории. Русское произведение  «Война и мир» (после американской попытки 1956 года) наконец обрело своё подлинное лицо. Под фильмом «Война и мир» стоит подпись Сергея Бондарчука – постановщика замечательного фильма «Судьба человека». Отныне мы должны считаться с ним как с одним из величайших режиссёров нашей эпохи».  

Истинно так. Спасибо французу за такой отзыв. И всё же для меня Сергей… Вот маленький отрывок из романа. Накануне сражения при Бородино адъютант говорит Кутузову об ополченцах: «Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи». «А!...Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов». Частица именно такого русского народа для меня и есть Сергей Бондарчук. 

Анатолий Петрицкий, оператор-постановщик картины «Война и мир»

Бородинскую битву Сергей Фёдорович хотел снимать на Бородинском поле, но это было невозможно: там повсюду памятники и зона водоканала –  располагать войска не разрешили. Нам предложили посмотреть места под Дорогобужем. Это старинный русский город в Смоленской области, 300 километров от Москвы.   

Нам приглянулось небольшое по площади, очень выразительное, строгое пространство, на котором войска должны выглядеть довольно эффектно. Перед нами расстилались два склона, и, как написано у Толстого: «Наполеону мешало солнце», – так и здесь французскую армию можно было расположить на западном склоне, и восходящее солнце светило бы ей  в глаза. Здесь и решили снимать основные сцены Бородина  

Конечно, Бородинское сражение – самая грандиозная картина во всей киноэпопее. В съёмках участвовало почти 12 тысяч солдат, плюс конница. Подготовка велась под руководством боевых генералов и крупных военных историков. Размещение и действия войск осуществлялись в соответствии с подлинными картами сражения.  Лучший друг Сергея Фёдоровича  Георгий Данелия (я снимал его «Мимино»)  восклицал: «Никто в нашем кино так не «навоевался», как Бондарчук! Может, у самого Кутузова Бородинское сражение не было так разработано, как у него. Сколько во время работы перед ним лежало военных карт и чертежей, сколько военно-исторических документов он поднял!», и любил шутку мосфильмовских остроумцев, что если бы при Бородино командовал Бондарчук, то, может быть, и Москву Наполеону не отдали бы. 

На съёмках объекта «Батарея Раевского» мы отлично сработались с пришедшими на картину молодыми художниками – придумывалось легко и смело. Позволю себе привести несколько дорогих для меня строк из отзывов на «Войну и мир», напечатанных в английской прессе. Когда третий фильм эпопеи «1812 год» показали в Лондоне, рецензент газеты «Дэйли Мейл» написал: «Это такой фильм, в котором камера и пейзажи являются, как бы кинозвёздами, а массовые сцены имеют большее значение, чем кадры с отдельными актёрами». А английские кинематографисты, увидев кадры Бородинского сражения, снятые летящей камерой, ахнули: «Как же это снималось?!» Да так и снималось – русская смекалка плюс советская военная техника.   

Батарею Раевского построили в форме стрелы, как нос корабля. На задах объекта военные соорудили тридцатиметровую вышку, натянули тросы  и по ним пустили камеру. Тросы натягивали два танка. Нужна была поистине танковая мощь, чтобы удержать тросы в натянутом положении, без танков они бы под камерой провисли, и ощущение полёта создать бы не удалось. Камера неслась сверху, пролетала над головами солдат, через огонь, через дым.  Работали до изнеможения, но с удовольствием.   

Жили мы в военном лагере, каждый вечер, чуть ли не за полночь,   обсуждали с Сергеем Фёдоровичем  план работ на завтра, он вникал во все мои операторские тонкости.   

Утром приходит машина, мы (операторская группа) грузимся, подъезжаем к режиссёрскому вагончику:    

- Готовы? – улыбается он нам, – поезжайте, скоро буду. 

У меня сделанные Сергеем Фёдоровичем рисунки общих планов. Поднимаемся с военными консультантами на двухметровый помост (в кино такое сооружение называется партикабль) и начинаем расставлять полки. У каждого батальона, у каждой роты – свой командир. Допустим, на русскую сторону по тому, как наметил Бондарчук, нужна 1000 человек – тут же в мегафон приказ командирам батальонов, одетых в форму русской армии. Также отдавались приказы и командирам конницы. Армия, одетая во французские мундиры, размещалась на стороне, куда светило солнце.   

Конечно, без сложностей не обходилось.  Мне ещё было нелегко из-за того, что режиссёр снимался сам, играл одну из центральных ролей. Иногда он обращался ко мне, мол, как я сыграл? Это сейчас я понимаю, что Бондарчук – настоящий Пьер, и верю его Пьеру абсолютно. Но тогда-то, разве мне было до тонкостей актёрского исполнения? Ведь чем сложнее сцена у актёра, тем больше она требует операторского внимания, операторских эмоций. Надо же чувствовать это трудноуловимое внутреннее движение актёра, тем более такого дара Божьего, как наш режиссёр-постановщик.   

Эпизод «Первый бал Наташи Ростовой» и для меня был балом, только вовсе не чарующим. Это когда сцена снимается с одной точки и камера не подвижна, ты можешь отойти на шажок и очаровываться игрой актёров, их грациозностью и красотой. Когда же ты с тяжелой камерой в руках катишься на роликах в окружении четырех помощников; когда, не отрываясь от камеры, ты должен, простите, задом ощутить сидение операторского крана, чтобы сесть на него, а не шлепнуться на пол; подняться на этом кране, и, снимая с верхней точки общие планы кружащегося в вальсе зала, управлять движением камеры и следить за светом, какое  тут может быть наслаждение высоким искусством? Сильнейшее напряжение и огромные физические затраты – таким для меня оказался тот бал.   

Завершающим этапом нашего труда стал объект «Пожар Москвы». Пока Сергей Фёдорович с первыми двумя сериями ездил в США и в Японию, шло строительство декораций на натуре, в Подмосковье. Между двумя живописными прудами была воссоздана старая московская площадка с особнячками и Сухаревой башней в центре. Здесь и должна была развернуться массовая сцена исхода русских из Москвы. Здесь же появляется французская конница.     

В сцене пожара Москвы есть фрагмент, когда пленных, и среди них Пьера,  запрягают в телегу. Для того чтобы дорога, по которой они тащат эту телегу, казалась бесконечной и пылающей, мы придумали такую штуку: выложили по кругу операторские рельсы, ездили по ним на тележке с камерой, а с верху по столбам с желобами пиротехники сбрасывали горящие факелы. Например, камера следит за телегой, в которую впряжён Пьер, в этот момент между Пьером и камерой возникает пылающий факел, и создаётся впечатление, что  вокруг вся земля горит. Но мы не учли, что по мере нашего кругового движения сами оказались в кольце огня. Факелы горели на расстоянии вытянутой руки. Чувствую, температура вокруг такая, что камера и плёнка могут расплавиться.   

- Ребята! – кричу, – снимай камеру, а то без техники останемся!   

А камера к штативу прибита гвоздями, чтоб не трясло. Сначала работали в асбестовых костюмах, но в них  несподручно. Сбросили костюмы, на втором операторе загорелась одежда, бросились тушить…  

​​​​​​​

Я припомнил картинку из военного детства: перед  входом немцев мой родной Харьков был окутан тёмным дымом от горящей бумаги, все учреждения жгли документы. Предложил Сергею Фёдоровичу нарезать чёрной бумаги, и реквизиторы под ветродуями эти листочки разбрасывали, создавалось впечатление чёрного снега. На последнем дубле  декорацию Москвы сожгли полностью. Пока не погасло, въезжал на операторской тележке в горящую фанеру и доснимал какие-то элементы для монтажа.     

Лет через пять после смерти Сергея Фёдоровича смотрим мы с Ириной Константиновной Скобцевой третий и четвёртый фильмы эпопеи «1812 год» и «Пьер Безухов», слышу:   

- Это снимали боги.   

Значит, по-видимому, они меж собой оценивали мою работу, понимали, как это снято.   

Михаил Пуговкин 

Самый страшный порок – это зависть. Ещё Лев Толстой писал, что зависть испепеляет человека. Всех, кто плохо относится к Бондарчуку, снедает именно этот порок, нутро у них завистливое. Я и на себе не раз испытывал такой, мягко говоря, не дружественный взгляд. Но если сравнивать с Бондарчуком, на мою долю чёрной зависти выпало куда меньше.

С моей точки зрения, Сергей Фёдорович был человек ни на кого не похожий. Многие сегодня играют в личность, а уж если на них телекамеры наставлены,  из кожи лезут, чтоб выставить себя неординарной личностью. А Бондарчуку выставлять себя было не надо, стоило взглянуть на него, перемолвиться словом – и становилось ясно: перед тобой поистине гениальная личность. Так утверждает артист Пуговкин, который, между прочим, у режиссёра Бондарчука и не снимался. 

Однако в партнёрстве поработать довелось. Впервые мы встретились в 1950 году на съёмках картины «Тарас Шевченко», где Сергей Фёдорович играл Кобзаря, а я небольшой эпизод – пьяного купца. Не помню, что в этой сценке происходило, помню только, что играл я свою маленькую роль в паре с Бондарчуком. Режиссёр Игорь Андреевич Савченко, посмотрев рабочий материал, остался доволен: «Как забавно ты сыграл этого подгулявшего купчишку, как живо», – а в картину эпизод не вошёл. В моей актёрской жизни такая история не единичная – бывало, при окончательном монтаже мои роли  сокращались или вообще улетали в корзину. Даже у моего любимого режиссера Гайдая (кстати, большого личного друга Бондарчука) был такой случай: в «Операции Ы» роль по объёму у меня была приличная, а на просмотре кто-то из худсовета ему говорит: «Леонид Иович, Пуговкин сыграл здорово, но его надо урезать, иначе он отвлечёт внимание от главного действия». С Сергеем Фёдоровичем у нас тоже похожие разговоры были. Он приступил к «Войне и миру», а я иду как-то по «Мосфильму», останавливаюсь у самого большого павильона, что такое? – за дверью ни стука, ни крика. Странно, говорю, тихо-то как, неужели самый лучший павильон простаивает? А мне в ответ: «Тсс! Там Бондарчук с актёрами репетирует». Я не выдержал: заглянул. Увидел он меня, подошел:   

- Мишель! (так он меня всегда называл), ты думаешь, я про тебя забыл? Ни в коем случае. Но скажу  откровенно: большой, хорошей роли в «Войне и мире» я для тебя не вижу. Ты уж не обижайся. А позвать тебя на роль солдата, занять в Бородинском сражении не могу: очень ты стал популярным: своим появлением на экране можешь все акценты сместить, заодно меня сместишь, да и Толстого.   

С добрым юмором это было сказано. А я про себя подумал: не ты первый, Сергей Фёдорович, говоришь о моей комедийной известности и просишь не обижаться, что не зовёшь в свой фильм, я к таким режиссёрским манёврам привык. 

Но вернёмся к временам съемок «Шевченко». Мы тогда толком не познакомились, сыграли на пару эпизод, и всё. Бондарчук был полностью поглощён своей ролью, кроме того, человек он деликатный, скромный... Гораздо ближе мы узнали друг друга года через два, на съёмках у Михаила Ильича Ромма. В 1952 году в Одессе Ромм снимал свою знаменитую дилогию «Адмирал Ушаков» и «Корабли штурмуют бастионы». Я играл матроса Пирожкова, Сергей Фёдорович – беглого дворового мужика Тихона Прокофьева по кличке Рваное Ухо; и сыграл так, что его герой среди множества других персонажей фильма оказался очень ярким, запоминающимся.  

Кроме того, в это время с ним же чудо произошло! Вот сейчас сплошь и рядом твердят: «Сталин тиран и параноик!» Между прочим, этот «тиран и параноик» считал своим долгом руководителя государства смотреть фильмы, снятые на всех киностудиях СССР! Увидел он Бондарчука в роли Шевченко – на следующий день вышел указ о присвоении Бондарчуку звания Народного артиста Советского Союза. Вот так, без проволочек, решил генералиссимус талантливую актёрскую судьбу. И вот в Одессу приходит весть, что Бондарчук сразу махнул в Народного  СССР! В то время событие небывалое. Это потом, в 70–80-е годы можно было  влиятельному чиновнику подарочек сделать, похлопотать о присвоении этого самого высокого звания, а при Усатом за такие каверзы на Магадан бы услали. Потому и радость была великая – вся группа во главе с Михаилом Ильичом кричала «Ура!». Вечером Сергей Фёдорович устроил банкет. Пригласил всех.  На самых почётных местах сидели Ромм и наши великие артисты Борис Ливанов, Иван Переверзев, Владимир Дружников. Никогда не забуду тост, который произнес Эраст Павлович Гарин. У наших старых уникальных артистов был особый жаргон, и Гарин сказал так:  

- Серёга! Я тебя от души поздравляю с этим волшебным (чисто гаринский эпитет – кому ж, как не ему, бесподобному Королю из «Золушки», говорить нараспев «волшебный»)... волшебным званием. Я-то Народного не получу никогда – меня начальство не любит. Но главное в нашем деле, Серёга – кишками шевелить! 

Кажется, фраза грубоватая, но ведь какая образная! На языке таких непревзойденных мастеров, как Эраст Гарин, «кишками шевелить» означало отдавать роли всю душу. По-моему, это великие слова. Тамадой в том  застолье назначили Жору Юматова, в помощники ему определили меня. Был я тогда артист начинающий и, хотя зрители меня уже знали, думал, что пока ничего значительного собой не представляю.   

Однако на съёмочной площадке я никакой скованности не чувствовал. Благодаря Михаилу Ильичу Ромму. Его режиссура – это классика. Как работал с актёрами он, такого нам в нынешнее время уже не видать…   

В отличие от времени, на которое пришлись мои преклонные актёрские лета, время моей актёрской молодости и зрелости – золотое время. Ведь артистов буквально на руках носили. В газетах писали не о том, кто сколько раз женился-разводился, не про любовниц и любовников, а как любимые артист или актриса сыграли роль на экране, на сцене. И мы понимали, что зрительским почитанием дорожить надо, поддерживать эти прекрасные чувства по отношению к артистам. Вот, например, приехали мы в город Белгород-Днестровский снимать эпизод «Взятие Корфу», а там хороший дом культуры, значит, вечером выходим на сцену. И не с рецептами, как щуку фаршировать, и не с рассказами о своих семейных отношениях, нет, мы – артисты, мы даём концерт. И  зал – битком набит. Сергей Фёдорович на этих концертах читал стихи Шевченко на украинском языке. Прекрасное было исполнение! Зал ревел от восторга. (Эх, Украина, «ридна маты» Серёжи Бондарчука, другая ты нынче страна ). 

Меж тем в Одессе заладили дожди, съёмки остановились. В это время из рейса возвратилась знаменитая китобойная флотилия «Слава». Я таких праздничных встреч мало в жизни видел. На Приморский бульвар вышел весь город! Играли оркестры. А потом «день и ночь гуляла вся»  Одесса, по меньшей мере, неделю; все кафе и рестораны были заполнены. Зайдём вечером поужинать, а там... Как увидят океанские волки известных артистов,  достают толстые пачки денег – и наперебой нас угощают. И вот как-то утром призывает нас к себе Михаил Ильич. Жил он в гостинице, которая тогда называлась «Лондонская», в самом большом «люксе». Выстроились мы в этих апартаментах в ряд. Бондарчук стоял первым. Ромм подошел к нему:  

- Здравствуйте, Серёжа.   

Дальше стоит Переверзев, и Ромм мягко:   

- Иван Фёдорович, вам нельзя увлекаться. Вы же играете национального героя, адмирала Ушакова. Вы – лицо картины, не надо злоупотреблять.   

Подошёл к Дружникову, подошел к Юматову, и в том же духе, но деликатно, мол, товарищи, не перебирайте. Я стоял последним, упитанный, кругленький. Ромм глянул на меня:   

- Пуговкин, а вы можете продолжать, на вашем лице небольшие изменения не заметны. 

Все грохнули. Умница Михаил Ильич, немножко распёк своих артистов и тут же рассмешил. Бывало, как ни встретимся с Сергеем Фёдоровичем, и через десять лет после тех съёмок, и через двадцать, обязательно вспомним эту сценку: мы, как на боевом смотру по стойке «смирно» перед Роммом, а он всех вразумляет, и только одному Бондарчуку, щурясь сквозь очки, улыбается...   

...Несколько раз мы в одно и то же время отдыхали в Железноводске в санатории «Дубовая роща». Часами гуляли вдвоём. Парк там был замечательный, с ухоженными тихими прудами. Слушать умел Сергей Фёдорович потрясающе. Поглядывает на меня своими огромными, красивыми, умными глазищами – и молчит. Вообще при общении с ним всегда создавалось впечатление, что в мыслях он далеко-далеко, что он постоянно решает какие-то свои творческие вопросы. По натуре он был человек неразговорчивый, а я наоборот: всякие весёлые байки, занятные случаи сыпались из меня, как из рога изобилия, и без передышки. Он порой до слёз смеялся, а потом опять задумывался. Ну, решил я однажды, заметив его сосредоточенность, он, наверное, не слушает меня, и замолк. Вдруг слышу:   

- Мишель! Не понимаю, почему затянулась пауза?   

- Серёжа, ты же не слушаешь меня.   

- Как?! Могу повторить слово в слово всё, что ты только что рассказал.   

А у меня в то время был  период, что я спиртного вообще в рот не брал. Он же изо дня в день:   

- Мишель, тут такое дело: у меня в номере стоит бутылка виски – лучшего в мире. Может, отведаешь стопочку?  

Он тогда вернулся из Италии, где снимался у Роберто Росселлини в фильме «В Риме была ночь», и вот прихватил  с «растленного» Запада виски, как он сказал – друзей удивлять. Я же тогда эту виски и не видывал. Денька три держался, но всё ж не стерпел, любопытно же, что за диковинка такая – виски. Плеснул он мне четверть стакана, я выпил.   

- Ну, как?     

Я бухнул:   

- Сережа, самогонка лучше.   

Захохотал, обнял меня:   

- Русская ты моя душа, Мишель! Может, и вправду самогоночка лучше?   

Но это – юмор, мы же не пьянчуги, а дегустаторы, как говорится, для поднятия тонуса. Помню, заглянул на озвучивание «Войны и мира» – на его столике коньяк. Он чуть-чуть пригубливал, поддерживал так жизненные силы, ведь работа с актёрами у микрофона требует от режиссёра внимания не меньшего, чем на съёмке.   

В «Войне и мире» занято множество замечательных артистов, но я бы хотел особо выделить мастеров старшего поколения МХАТа: Ангелину Иосифовну Степанову (Анна Шерер), Киру Николаевну Головко (графиня Ростова), Бориса Александровича Смирнова (князь Василий), Виктора Яковлевича Станицына (граф Ростов) и Анатолия Петровича Кторова (старик Болконский). Добавлю, что, помимо них, в этой картине играла ещё одна воспитанница мхатовской школы, но о ней чуть позже. Что же касается живых легенд МХАТа, свидетельствую: они, помнившие  репетиции Станиславского и Немировича-Данченко, с огромным вниманием, даже трепетом относились к режиссёрским замечаниям Бондарчука. Потому что там было что слушать! Безусловно, Сергей Фёдорович Бондарчук являлся одним из образованнейших людей своего времени. И знатные мхатовцы признавали, сколь глубоко его понимание Толстого, а потому работали с ним с неподдельным  интересом. Бывало, бегу по «Мосфильму», и, как ни тороплюсь в свою съёмочную группу, если узнаю, что сейчас у Бондарчука  кто-то из старейшин МХАТа, обязательно заскочу к ним на смену, полюбуюсь на них... Ведь для меня МХАТ – святыня.   

В 1943 году после ранения под Луганском меня списали с фронта, и я пришёл поступать в школу-студию МХАТ. Это был первый набор, проводил его Иван Михайлович Москвин. Меня приняли. Через пару лет среди студийцев  появилась красавица – глаз не отвести – Ира Скобцева. Ребята из их младшей группы: Владлен Давыдов, Алексей Аджубей – ухаживали за ней наперебой. Да. Будущий знаменитый журналист и зять Хрущева Аджубей хотел стать артистом, какое-то время учился вместе с нами и ходил в Ирочкиных поклонниках. Не знаю, отдавала ли она кому-то предпочтение в ту пору своей юности, но все мы знаем, как замечательно сложилась ее женская и актёрская судьба. Уж так повелось, что многие режиссёры в главных ролях снимают жён. Естественно, и Бондарчук снимал жену. Только не в главных – во вторых ролях, или вообще в эпизодах. А ведь Ирину Скобцеву выпестовала и выпустила в кинематограф лучшая в мире школа искусства переживания. Актриса яркого лирико-драматического дарования, она никогда не подвела главного режиссёра своей жизни.   

Ира и Сергей поженились после фильма «Отелло». Тогда, в середине пятидесятых, уже зажглась на нашем артистическом небосклоне его звезда. Ослепительно зажглась. Но сколько таких актёрских звёздочек стремительно вспыхивало и так же стремительно угасало. Одна-две блестящих роли, и дальше – пустота и настоящая человеческая трагедия. А звезда Бондарчука год от года становилась всё прекраснее, разгоралась всё мощнее. Она и в начале XXI века светит столь же ярко, и будет светить всегда. Потому что никогда и никому не удастся растоптать, предать забвению великое русское реалистическое искусство, которому посвятил себя Сергей Фёдорович Бондарчук.   

Я отлично помню каждого, кто в первые годы перестройки порочил доброе имя Бондарчука. Ну, как же – свобода слова. Кинематографисты второго и третьего эшелона, середняки и корыстолюбцы, будто с цепи сорвались: Бондарчук разъезжает по всем частям света, а мы в «этой стране» безвыездно! Страсть как хотелось им за границу, вот и драли глотки, оскорбляли его без зазрения совести, лишь бы заполучить место в вагоне на Европу. А что они могли предъявить Европе или той же Америке, кроме своих путаных киновыкрутасов и наглой самоуверенности?! Тот улюлюкающий 5-й съезд кинематографистов войдёт в историю как съезд травли Бондарчука. И только один человек – молодой, красивый, смелый – встал пред этой развязной оравой, как перед амбразурой – Никита Сергеевич Михалков:  

- Ребята, – взывал к их благоразумию, – что с вами? Как будто у нас нет ни «Судьбы человека», ни «Войны и мира»!  

Какое там! Грязная волна и на него покатила. А мы сидели рядом с Кирюшей Столяровым и тихо плакали от ужаса происходящего и от собственного бессилия...   

Не мог я тогда в Москве, задыхался, ещё печальные личные обстоятельства угнетали, и я переехал на жительство в Ялту. Там-то на меня и обрушилось горькое известие: не стало Серёжи Бондарчука. Нет, я не ревел. Я с болью думал о том, что многие сегодня гуляют: освободил он им дорогу, и теперь «жадною толпой» на эту дорогу хлынет серость. Так и случилось. В нынешних, скудоумных сериалах пышным цветом расцвела посредственность.  А в те тяжкие дни, когда металась душа, я вспоминал каждую встречу с Серёжей, каждое его рукопожатие, каждую нашу беседу и горевал, что так, как с ним, больше мне потолковать уже не с кем. 

Хотя при воспоминании об одном разговоре у меня каждый раз щемит сердце. Сказал он мне это, когда мы в очередной раз пересеклись на целебных водах нашего дорогого Северного Кавказа.   

- Ошибся я, Мишель: рядового Некрасова в «Они сражались за Родину» должен был сыграть ты, а не Юра Никулин.  

Я внутренне вздрогнул, но допытываться, почему не Юра, а я, не стал, тем более, смотрел он на меня как-то грустно, виновато. А может, мне показалось, потому что в голове звенело: какой необычной, какой захватывающей для меня ролью мог бы стать шолоховский немолодой крестьянин, боец Красной Армии Некрасов...   

...В 2000-м году я участвовал в торжественном концерте, посвящённом 55-летию Великой Победы. На сцене Кремлёвского дворца спел трагическую вещь Матвея Блантера и Михаила Исаковского «Враги сожгли родную хату». Впервые в жизни пел в сопровождении оркестра, Президентского оркестра. После концерта Патриарх Алексий II мне сказал: «Вы согрели наши души». Поблагодарил я Его Преосвященство, поклонился ему вслед и подумал: конечно, приятно, что Патриарху понравилось, но как бы мне хотелось услышать впечатление Серёжи Бондарчука! Ведь когда я напевал простые и святые строки: «Он пил – солдат, слуга народа – и с болью в сердце говорил: «Я шёл к тебе четыре года, я три державы покорил...» – я вспоминал его, потому что это написано и о нём, Бондарчуке Сергее Фёдоровиче. Солдате Великой Отечественной. Слуге народа, в самом высоком значении этих слов. Только покорил он не три державы. Верю – своим искусством он покорил весь просвещённый мир.    

Ещё немного к «Войне и миру». Ближе к финалу романа Пьер, возвратившись из Петербурга в Москву, в рассказе жене Наташе о поездке, говорит две фразы. В картине Бондарчук с Соловьёвым перенесли эти фразы в закадровый авторский текст; дважды – во вступлении и в самом конце – они прозвучали в исполнении Бондарчука. (Вообще, чтение за кадром авторского толстовского текста – ещё одна отдельная, самоценная актёрская работа Сергея Фёдоровича). Вот этот текст: «Все мысли, которые имеют огромные последствия, всегда просты. Вся моя мысль в том, что, ежели люди порочные связаны между собой и составляют силу, то людям честным надо сделать только то же самое. Ведь как просто…» (Выделено мною – О.П.) Действительно – «как просто». Это ли не подтверждение, что Лев Николаевич Толстой – наш современник, и что кинокартина «Война и мир» – на все времена? 

Ольга Палатникова