Владимир Анатольевич ЛАПШИН
Директор Института истории материальной культуры РАН
В прошлое за будущим
Казалось, что может быть более мирным, чем профессия археолога? Однако жизнь сегодня такова, что специалистам по изучению древностей порой приходится отправляться в районы военных действий. Именно в такой специальной экспедиции в Пальмире побывали минувшей осенью археологи Института истории материальной культуры РАН. В результате удалось создать 3D-модель древнего города, которая позволит реставраторам планировать восстановительные работы, не выезжая в Сирию. И это, как отмечает доктор исторических наук Владимир Лапшин, отнюдь не единственный случай, когда события современной жизни оказывают самое непосредственное влияние на археологию...
- Владимир Анатольевич, начнем с названия института, который вы возглавляете. Поясните, пожалуйста: что такое материальная культура?
- Фактически это синоним археологии, но это более широкое понятие, предполагающее изучение всех сторон жизни древнего человека. И культурный ландшафт, и все сопутствующие методы естественных наук, которые применяются для датирования артефактов... Чем мы занимаемся? Конечно, прежде всего - археологией. Притом что бюджетное финансирование наших экспедиций сегодня практически отсутствует - оно идет только по грантам Российского гуманитарного научного фонда.
- И как выживать в таких условиях?
- В первую очередь благодаря «охранной» археологии. Причем это не изобретение недавнего времени. Институт всегда сочетал фундаментальные и прикладные исследования. Фундаментальные - это плановые работы. А прикладные - это как раз раскопки не там, где нам было бы интересно, а там, где нужно. Условно говоря, там, где заказывают. Так называемая «охранная» археология на сегодня - важнейшее направление нашей деятельности. У нас есть специальный отдел, но так или иначе все сотрудники института заняты в этом деле.
По федеральному закону № 73 «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации», принятому в 2002 году, где бы ни намечалось новое строительство, требуется сначала провести археологическую экспертизу. А финансируют «охранные» раскопки инвесторы, то есть заказчики строительных работ на данной территории.
- Чего же больше для института в подобных работах - профессионального интереса или головной боли?
- Конечно, есть и то и другое. С одной стороны, заказчики нередко торопят, стремятся потратить на археологическое исследование как можно меньше денег. А с другой стороны, поскольку у нас практически нет возможности для плановых раскопок, то подобные хоздоговорные работы - полигон для опыта, для профессионального роста.
Вообще плановые раскопки государство сейчас финансирует в минимальной степени. А «охранная» археология дает институту еще и дополнительные средства, например, для издания книг - сборников трудов, монографий наших ученых.
- Как сами археологи относятся к тому, что им приходится работать не на «науку», а под «заказ»?
- Вопрос сложный, этический. Конечно, одно дело - работать там, где интересно. Другое - там, где заказали. «Охранные» раскопки всегда ведутся под конкретный строительный проект, они осуществляются на определенной, четко очерченной застройщиком территории. И мы не имеем права выходить за ее рамки. Кто платит - тот и заказывает музыку. Приходится принимать условия. Но это вовсе не означает, что «охранная» археология не может принести уникальных открытий.
Простейший пример: в позапрошлом году в Старой Ладоге установили памятник Рюрику и Вещему Олегу. Требовалось провести исследования на месте будущего памятника. И там, где была запроектирована лестница, спускающаяся от монумента к реке, мы нашли уникальный слой неолита IV тысячелетия до нашей эры. Никто даже не подозревал, что там могут быть такие находки! Если бы не сооружение памятника, неизвестно еще, когда у археологов дошли бы руки до этого участка...
Конечно, идеальным было бы сочетание фундаментальной и прикладной археологии. Но сегодня об этом приходится только мечтать. Впрочем, говоря по справедливости, первые крупные «охранные» раскопки мы проводили еще в советское время, например, в 1960-е годы - на территории, которая попадала в зону затопления Красноярской ГЭС. Только тогда в качестве заказчика выступал не частный инвестор, а государство.
- Но ведь и в нашем городе в последние годы было сделано немало открытий именно благодаря «охранной» археологии.
- Да, это так. Вообще первые археологические исследования на территории нашего города начались в начале 1950-х годов на Васильевском острове. А широкомасштабные работы у нас проводятся последние лет десять, и все они связаны именно с предстоящим строительством. Подчас благодаря строителям археологи приходят туда, где в ином случае вряд ли бы стали работать. Просто потому, что никто никогда не подозревал о том, какие тайны могут скрывать эти участки города.
Казалось бы, Новое время, XVIII век - в руках исследователей достаточно письменных источников, планов, изображений. Но оказывается, что XVIII век может принести массу открытий именно в сфере археологии. Сейчас вообще во всем мире - бум интереса к археологическому исследованию Нового времени. Раньше этим периодом просто пренебрегали...
За последние несколько лет мы обнаружили два погоста первых строителей города, оба - на Петроградской стороне. И в обоих случаях речь шла об исследовании долго пустовавшей территории, на которой теперь инвестор планировал начать строительство.
Одно кладбище - на углу Большой Посадской и Малой Монетной улиц. Там мы обнаружили останки 34 человек. Видимо, это были люди, которые участвовали в строительстве самых первых земляных бастионов будущей Петропавловской крепости. Все местные жители - финны, карелы и ижора. Люди самые разные - мужчины, женщины, дети, старики. Правда, это кладбище мы раскопали частично, поскольку оно дальше уходит под улицу...
Второе кладбище, на углу Кронверкской и Сытнинской улиц, тоже относится к первым годам существования Петербурга, но, видимо, оно возникло чуть-чуть позже. Там погребены только мужчины, и они, судя по антропологическим определениям, происходят из разных областей Европейской России. Похоже на братское захоронение, возможно, эти люди умерли от какой-то эпидемии. Там было найдено 255 костяков, лежавших в больших ямах в три ряда.
Обнаружение этих кладбищ было абсолютной сенсацией. Никто не представлял, что сегодня в самом центре Петербурга можно наткнуться на погосты петровского времени.
- И какова их судьба?
- Свою задачу мы выполнили, территорию изучили и «очистили», все останки были извлечены. Звучали предложения вообще там ничего не строить... Знаете, если оставлять зеленые зоны или не застраивать все те места в Петербурге, где когда-либо были захоронения, то центр будет просто пустыней. Конечно, я утрирую, но тем не менее... Сегодня на месте бывшего погоста на Большой Посадской уже построен дом. На Кронверкской пока пустырь - там у инвестора возникли какие-то проблемы...
Найденные останки находятся на хранении в отделе антропологии в Кунсткамере. Все они, как и другие археологические находки, требуют длительного изучения. С этими останками проведен только первый этап изучения. Но ведь есть еще такая штука, как изучение ДНК. Такие исследования требуют больших денег, которых пока у нас нет. Поэтому эти останки должны храниться в специальном месте и ждать дальнейших исследований.
- Предполагается ли когда-то предать эти останки земле? Или они останутся археологическими артефактами музейного характера?
- Мое личное мнение: я бы их хранил в музее. Потому что к их изучению надо будет возвращаться еще не раз. Это относится не только к останкам, но и вообще ко всем археологическим находкам. Только 1% выставлен в экспозициях музеев, а 99% хранится в фондах. Практика показывает, что археологи к ним еще не раз возвращаются. Привычные методы исследования совершенствуются, появляются новые. Мы не знаем еще, какие новые методы исследования появятся лет через десять.
- Пожалуй, самым серьезным объектом «охранной» археологии за последние десять лет был Охтинский мыс, который некоторые исследователи считают «петербургской Троей». После переноса строительства небоскреба в Лахту мыс пустует...
- На мой взгляд, ситуация патовая. «Газпром» считает, и вполне справедливо, что вложил в этот участок земли большие деньги, в том числе и на археологические исследования, которые мы проводили здесь в 2010 - 2011 годах.
Нужно искать компромисс. Заставить «Газпром» отдать всю эту территорию городу под музей нереально. Но сегодня этот пустырь за забором почти в самом центре города - совершенное безобразие. На тех местах, где мы вели раскопки, уже четырехметровые деревья выросли...
Надо в первую очередь определиться с тем, что там сохранять. Нужна воля городских властей. Я думаю, что оптимальным там будет сочетание новых сооружений с отдельными музеефицированными объектами археологии. Во всем мире так делают.
Тем более что мы ведь раскопали не все, что было возможно. Карлов бастион - южная часть шведской крепости Ниеншанц XVII века - нами законсервирован. Он обладает охранным статусом. То, что раскопано целиком, исключено из охранной территории.
Если на Охтинском мысу будет музеефикация, какое-то приспособление, то мы там обязательно будем докапывать. Под средневековьем есть еще очень интересный уровень неолита - первобытного человека. Вот этот слой раскопан лишь частично. Однако следует учитывать, что, добравшись по всей территории до неолита, нам придется срыть средневековье. Разрушить одно, чтобы дойти до более глубоких слоев - увы, вечная проблема археологов.
- В стенах вашего института регулярно проходят выставки находок, сделанных археологическими экспедициями по всей России. И всякий раз встает вопрос о том, что нужен музей археологии...
- Да, есть такая проблема. Особо значимые наши находки берет на хранение Эрмитаж. Тем не менее вопрос о специальном археологическом музее стоит очень остро. По одному только Охтинскому мысу мы храним огромные коллекции артефактов. Сейчас все они - в подвалах нашего здания. Конечно, они прочные, сухие, но все-таки это не современный уровень хранения культурного наследия. А главное, что наши фонды уже давно переполнены. И доступ туда имеют только специалисты.
Мы в свое время копали по территории всего Советского Союза, а теперь - по всей России, да и не только. У нас есть уникальные коллекции находок, сделанных в Прибалтике, Белоруссии, на Украине, в Закавказье, Сибири.
В принципе есть даже место, где мог бы разместиться такой музей: в пустующих флигелях нашего здания - дворца великого князя Михаила Николаевича. Есть проект реставрации, но нет денег. Другой вариант, наиболее радикальный, - строительство нового специального здания фондохранилища по образцу такого, какой построен для Эрмитажа в Старой Деревне. С возможностью доступа широкой публики...
Еще одна проблема - с архивом нашего института. Это уникальное собрание рукописных документов и фотоархив, в котором 900 тыс. единиц хранения - пленки, фотографии, стеклянные негативы, начиная с 30-х годов XIX века. Причем снимки касаются не только археологических исследований. Там есть коллекции этнографические, искусствоведческие, много личных фондов ученых - археологов, востоковедов.
Спрос исследователей на наш архив огромный - только за прошлый год у нас было восемьсот обращений. А мы можем предложить лишь маленький зал - стол и шесть стульев. Кроме того, у нас мало сотрудников, которые занимаются архивом. И в результате многие личные фонды годами лежат неразобранными - до них просто не доходят руки. Нужны помещения, штат, сканирующая техника...
В августе минувшего года как раз по вопросу музея и архива я был на приеме в ФАНО (Федеральное агентство научных организаций - наше вышестоящее руководство). Встретил понимание, подготовил докладную записку, но пока на этом все и остановилось.
- Скажите, а какие археологические события последних лет, сделанные сотрудниками института, стали открытиями?
- В Армении наша экспедиция совместно с республиканской Академией наук занимается исследованиями пещеры эпохи нижнего палеолита. Руководит работами старейший археолог нашего института Василий Прокофьевич Любин - он занимается раскопками в Армении уже много десятилетий. Там найдена стоянка человека, жившего около двух миллионов лет назад, это одно из древнейших подобных мест в мире. Десять лет назад мы не подозревали, что на Кавказе и в Закавказье может быть найдено подобное.
При этом раскопки в Армении далеко не завершены. Василий Прокофьевич, которому уже 99 лет, говорит: «Я же не могу не докопать». А там работа идет в год по полметра вглубь, и неизвестно, сколько еще предстоит пройти.
Кроме того, мы с советских времен ведем раскопки в Южной Туркмении - раннеземледельческого поселения Илгынлы-депе, относящегося к V - IV тысячелетиям до нашей эры. Это один из главных регионов «неолитической революции» человечества - перехода от присваивающего хозяйства к производящему. Сейчас Туркменистан - единственное спокойное место, где можно изучать подобный памятник без риска для жизни. Аналогичные находятся в неспокойных регионах - Афганистане, Ираке, Сирии.
Очень интересные «охранные» раскопки мы проводили последние годы в Туве и Хакасии при строительстве железной дороги. Этот регион - настоящий котел формирования народов, новых кочевнических культур. Оттуда они «выплескивались» и докатывались до Европы. И эта территория - практически сплошной могильник всех времен.
- Как археологи делят между собой сферы интересов по всей стране?
- Сегодня в России существует три равноценных академических института - наш, московский Институт археологии и новосибирский Институт археологии и этнографии. Между нами фактически и распределяется вся археологическая работа в стране. Кроме того, еще действуют экспедиции от крупнейших музеев, например, от того же Эрмитажа, и вузов. Подключается также Русское географическое общество.
«Размежевание» между археологами сложилось много лет назад. Скажем, у нас традиционно более сильные специалисты по эпохе палеолита, в Москве - по эпохе бронзы. Наши экспедиции традиционно работают в Южной Сибири - Тувинская, Саянская, Среднеенисейская. Другие регионы, где всегда работали экспедиции нашего института, - прежде всего северо-запад Европейской России. Конечно же, Крым и Тамань... Причем в Крыму мы работали и тогда, когда это была территория Украины. Продолжаем, естественно, и теперь.
- Теперь вы ведете «охранные» раскопки в зоне строительства железной дороги в обход Украины....
- Да, на месте ее прокладки в Воронежской области полностью изучены поселение эпохи Средневековья и семь курганов, датированных от эпохи поздней бронзы до скифского времени. В процессе раскопок обнаружены погребения, найдены изделия из глины и стекла, предметы вооружения и бытовые поделки из цветного и черного металлов, монеты... Конечно, таких масштабов раскопок там бы не было, если бы не конкретный заказ - в данном случае со стороны государства.
То же самое - «охранная» археология в районе строящейся керченской переправы. Среди находок - амфора начала V века до нашей эры, наполненная нефтью, за два с половиной тысячелетия превратившейся в плотную и тяжелую смолообразную массу. Это древнейшее свидетельство транспортировки и, предположительно, продажи нефти на территории Северного Причерноморья. Все предшествующие находки амфор с нефтью в Причерноморье относились к более позднему времени, в основном к римской эпохе. Амфора с нефтью пополнила экспозицию таманского музея.
- Сегодня профессия археолога престижна?
- Да, но все, простите, упирается в деньги. Численный состав сотрудников нашего института за последние двадцать лет сократился в два раза - с двухсот человек до ста. И мы бы рады взять молодые кадры, но проблема - куда? Финансирование урезается каждый год на 10%. Тем не менее молодые археологи все равно к нам приходят: они согласны работать даже на четверть ставки. Понятно, что они к нам идут работать не ради заработка (на жизнь заработают где-то в другом месте), а ради науки. Ведь археология - это романтика не только экспедиций, но и исследований, открытий.
Вообще же сейчас у молодых больше возможности реализовать себя в «охранной» археологии. Мы заключаем какой-то крупный договор и можем под него набирать людей.
- Какими качествами должен обладать археолог?
- Прежде всего любопытством. А также терпением. Он должен понимать, что работает на будущее, что результат может быть и через десять, и через пятнадцать лет. Вообще практика показывает, что если человек в молодости пришел в археологию, то уже навсегда. Исключения очень редки. Потому что археология - такая сфера деятельности, которая захватывает и не отпускает. Это не просто профессия, а особый образ жизни.
Подготовил Сергей ГЛЕЗЕРОВ
