- Как вы объясните феномен «литературы об СВО», которая, говоря словами Вадима Кожинова, «пишется не на войне, а войной»?
- Действительно, с началом СВО появилось очень много произведений русской словесности, связанных с этой войной. В основном, конечно, стихи.
В подавляющем большинстве своём они пишутся людьми, в войне не участвующими, но глубоко сопереживающими нашим воинам, народу Донбасса и людям, оказавшимся в нацистской оккупации, под пятой нынешнего киевского режима.
Это матери, жёны, дочери воюющих бойцов. Возможно, не буквально – но сердцем именно так. Это русские женщины, переживающие за своих мужчин, за детей и стариков Донбасса, за всех русских людей, страдающих от агрессии Запада на наших юго-западных рубежах.
К сожалению, среди пишущих об СВО немало и тех, кто «присосался» к этой теме, «оседлал» букву Z и скачет на ней к своему финансовому благополучию. Пользуясь коньюктурой момента.
Это конъюктурщики, которые никогда не то, чтобы на пушечный выстрел, даже на полёт Хаймерса или Скальпеля не приблизятся к горю и страданиям народа Донбасса, к крови и мужеству воюющей армии.
Такие коньюктурщики находятся во все времена и в любой стране мира...
Ну и, пожалуй, самая долгожданная, самая подлинная часть литературы об СВО сегодня пишется фронтовиками.
Многие из них, не являясь профессиональными писателями, ещё только учатся передавать свою правду о войне словом, но это – самая многообещающая часть современного литературного процесса. Это как раз то, что «пишется войной».
- В какой момент и с какой мыслью вы принимаете решение надеть военную форму и покинуть комфортную столичную жизнь? Какие эмоции были преобладающими, что именно вы не смогли заглушить в себе?
- Я с 2015 года ездил на Донбасс в качестве военкора и волонтёра, не раз был на фронте, в воюющих подразделениях Народной милиции ДНР и ЛНР.
С началом СВО выступил инициатором волонтёрского проекта «Буханка» для Донбасса», в котором мы с поэтом Игорем Паниным доставляли на фронт внедорожники со снаряжением для бойцов, купленные на добровольные пожертвования русских людей. Я подсчитал, что занимаясь «Буханкой», провёл в зоне СВО в общей сложности 2 месяца.
Но этого мне казалось недостаточно.
Поэтому, когда мне предложили пойти в отряд специального назначения – особых раздумий не было.
Напротив, я боялся, что с моей никакой военной подготовкой – меня не возьмут, скажут «спецназ не для тебя».
Если вспоминать, что оказалось сложнее всего... Сложнее всего мне как писателю было то, что на фронте ты всё время на виду, на людях, практически нет времени побыть наедине со своими мыслями.
Но я ехал воевать, а не рефлексировать, поэтому привык.
- Расскажите про подразделение, в котором вы воевали, боевые действия, в которых довелось принять участие? Боевые эпизоды...
- Я воевал в составе добровольческого отряда специального назначения «Вихрь», отряд был укомплектован как опытными воинами (которые прошли все войны последних десятилетий: на Кавказе, в Африке и на Ближнем Востоке), так и не очень опытными бойцами (вроде меня), имевшими весьма скромный военный опыт.
Для таких, как я – это была ещё и постоянная учёба у профессионалов военной разведки высшей категории.
Наш отряд воюет с первого дня СВО, действовал на многих направлениях этого самого масштабного со времён Второй Мировой войны вооружённого конфликта. Совершал рейды на десятки километров вглубь территории, оккупированной киевским режимом.
Занимались контрдиверсионной деятельностью, держали позиции, отражая летний «контрнаступ» нацистов.
Лично мне удалось принять участие в боевых действиях на Херсонском направлении, а потом – в боях под Бахмутом. Где и был ранен. После ранения снова вернулся на фронт.
По окончании контракта вернулся домой.
В целом я провёл в СВО 10 месяцев, из них 8 (с перерывом на лечение в госпиталях) непосредственно в зоне боевых действий.
Что касается боевых эпизодов, я постарался их максимально честно описать в прозе. Вот, к примеру, эпизод с охотой на ударный беспилотник врага, он опубликован в «Литературной газете».
- Вы ранены. Приводит ли этот факт к пересмотру решения или..?
- Ни в коем случае. Я счастлив, что смог пролить кровь за Родину. Это нормально для мужчины: защищать свою семью, свою Родину, свою веру.
- Вы пишете с "винтовкой на плече" или записи появляются позже, после ухода с линии фронта?
- На войне, честно говоря, было не до литературы. Жгучее желание писать появилось после ранения, когда нас эвакуировали военно-транспортным самолётом в Москву – понял, прямо почувствовал, что я должен всё это написать.
В госпитале появилось время всё обдумать, а после возвращения на фронт – появилось время (спасибо моему командиру!) написать задуманное.
- Какие образы остались неизгладимыми?
- Я надеюсь, эти образы отобразились в моей прозе. Поэтому отсылаю к повести «Бранная слава», которая печатается в журнале «Москва»: Соболь. Литературный журнал Москва, новелле «Жираф» и другим рассказам, всё это скоро должно выйти отдельной книгой в издательстве «Вече».
- Кто-то заметил, что ваша книга выходит в год празднования столетия фронтовых писателей Бондарева, Богомолова, Быкова, Васильева, Астафьева, Окуджавы – и это не случайно.. Что вы на это скажете..?
- Это наблюдение принадлежит писателю Максиму Васюнову, автору «Российской газеты».
Спасибо ему за сравнение!
Я был бы очень рад соответствовать нашим великим «лейтенантам» фронтовой прозы.
Думаю, у нас сегодня действительно складывается поколение фронтовиков, которое скажет своё новое и веское слово о войне и мире, о любви, о человеке, о России, о Боге, наконец.
Это и профессиональные писатели, которые ушли на фронт - Дмитрий Филиппов, Алексей Полубота, Олег Черняев, Дмитрий Артис.
И те, кто только начал писать на войне, кто чувствует необходимость донести свою фронтовую правду до других людей, кто сейчас, в перерывах между боями, учится этому великому искусству художественного слова.
- Российская интеллектуальная общественность была резко разделена по вопросу о Донбассе и роли России в его освобождении. Ваши столичные коллеги изменили свои взгляды с началом СВО или они все ещё находят в военной прозе нечто «не комильфо», нечто такое, что не соответствуют ни требованиям рынка, ни тому, что почитается в качестве «элитарно-салонного»?
- Российская интеллектуальная общественность уже очень давно разделена на «русскую» и «русскоязычную». Ну, или точнее – на патриотическую и колониальную интеллигенцию.
На тех, для кого запасной Родины нет, и на тех, у кого она всегда имеется вместе с альтернативным паспортом, полученным от колонизаторов.
После поражения СССР в Холодной войне, когда страны-победительницы попытались сделать из России колонию, откуда широким потоком и задарма потекли на Запад сырьё, интеллектуальная собственность, людские ресурсы - именно колониальной интеллигенции было поручено осуществлять на территории исторической России культурную и информационную политику, основу которой составляла – неприкрытая русофобия.
Где-то (как на Украине и в Грузии) русофобия из среды культуры в конце концов перешла в государственную политику, где-то (в самой России и в Белоруссии) этого удалось не допустить.
Удалось, потому что опять таки уже не одно десятилетие колониальной русофобской интеллигенции противостоят интеллектуалы государственники, патриоты своей Родины, верные сыны своего великого народа (упомянутый Вами Вадим Кожинов, например).
Поэтому с началом СВО, когда колониальная интеллигенция осознала, что колониальный проект закончился, и Россия реально освобождается от внешнего управления и отстаивает своё суверенное тысячелетнее право на самостоятельную Цивилизацию – самые отъявленные русофобы сбежали в Израиль, на свою историческую родину, или к своим хозяевам на Запад, а остальные затаились.
И в этих, затаившихся – большая опасность. Они жаждут колониального реванша, осуществляют мелкий саботаж в культуре, в образовании, в информационной политике.
Они надеются, что всё будет, как прежде.
Но «как прежде» уже не будет, сдвинулись тектонические плиты русской истории и куда они вынесут нашу страну и наш народ – знает только Тот, Кто инициировал это движение.
Тот, Кому мы, православные русские люди, безоговорочно верим и Чьё Рождество мы в эти Святые дни отмечаем!
- Как видится война из Москвы, Петербурга, концертных залов, катков, салонов...? Понимают ли люди, в отличие от либеральных лидеров мнений, что эта война касается их тоже?
- Вы знаете, вместе со мной воевало много москвичей и петербуржцев, поэтому считать, что в столичных городах России собралось сплошь либеральное отребье, сплошь пятая колонна и колониальная элитка 90-х – неверно.
Жители столичных мегаполисов в основном работящие русские люди, здесь много оборонных предприятий, которые работают день и ночь на Победу, много культурных и информационных центров борьбы за суверенитет нашей страны. Много волонтёров и добровольцев.
Беда российских столиц в том, что на экраны и в СМИ по-прежнему, по инерции 90-х, всё чаще попадают «вчерашние люди», все эти малограмотные и бездарные колониальные медиапроекты, вся эта крикливая интеллектуальная пена и околокультурная шелупонь, кого Солженицын очень метко назвал «образованщиной».
И по этим вот судят о Москве и Петербурге в целом.
А это, повторюсь – не верно.
- Что для вас война?
- Война для меня – это суд Божий.
Суд времени, в котором мы живём; суд моей Родине – насколько весома она на весах Божиих?
Суд Русской культуре – выдержит ли её тысячелетний остов этот удар?
Суд нашей вере – действительно ли мы верим в Бога? Готовы ли идти за ним до конца?
И, конечно, это частный суд для меня как писателя, воина, человека – смогу ли я занять место в тысячелетнем строю моих предков: донских казаков, воевавших за Родину, русских писателей, воспевавших её, всех русских людей, веками создававших это чудо: «шестую часть земли, с названьем кротким «Русь» (Сергей Есенин)?
- Не могли бы вы познакомить наших читателей с каким-нибудь стихотворением, которое, по вашему мнению, является лучшей и самой точной рифмой военного времени?
- У меня есть одно давнее стихотворение, переведённое на сербский язык Верой Хорват. Оно оказалось пророческим, называется «Казачья сказка».
Казачья сказка
Из морей, из лесов - на пожарище
Вышел сгорбленный веком старик.
Здравствуй, дедушка, видно, ты давишний,
Раз к углям так покорно приник?
Славный пепел, да только остывшие
Угольки-то… Ты, милый, отсель?
Нет, старик, предки здесь мои жившие
Разбрелись по России по всей…
Чей же ты, уж лицо-то знакомое?
В детстве молвили: внук колдуна,
Что ушел - вон из крайнего дому — и…
Бог с ним, Бог с ним — туда сторона…
Дед нахмурился, звезды колючие
Замерцали сквозь иней бровей:
Вот ведь вышло-то как, что при случае
Не признал даже крови своей!
Что ж, запомни, внучок, несказанное
Я поведаю в темных словах:
«Жило чудище здесь первозданное
О семи то ль о трех головах.
И когда предок наш, очень набожный,
Здесь вселяясь, крестил свой порог —
Из земли, брызнув огненной скважиной,
Вырос ангел, а может, и Бог.
Словно гром, трижды эхом отмеченный,
Он изрек: «Будут здесь ведуны.
Охраняйте границы предвечные
От врага из лесной стороны».
И исчез, ну а нам и досталося
Меж людей ведунами прослыть,
Да и службу в дозорах за малостью
От темна и до света носить.
И полвека, наверно, не минуло,
Как случилось менять караул —
Тут всей нечисти столько насгинуло,
Что и черта наш дед помянул…
Что рассказывать — присказка длинная,
Там и мой наступает черед.
Только сила иссякла былинная —
И не сдюжил я, не устерег…
Видишь сам — все теперь в запустении,
Все, проклятый, огнем попалил.
Если сможешь, казак, во спасение
Заступай — сохрани, отмоли!»
Так сказал он и с вечным проклятием
Сгинул в землю — как был, так пропал.
И … помедлив пред древним распятием,
Я в дозоре завещанном встал.
1996—2001 гг.
Беседовала Наташа Йованович
Алексей Шорохов
