В России каждый уходящий год, помимо всего прочего, провожают воспоминаниями о последних днях Советского Союза и опросом о том, насколько граждане сожалеют о его исчезновении.
Не нужно быть великим социологом, чтобы угадать: в 90-е число отвечавших «да, жалею», оставалось крайне высоким и возрастало; в 2000-е, когда у многих появились иные смыслы и перспективы, стало падать; а с 2013 года, по мере приедания новых благ и наступления новых трудностей, вновь начало расти.
Однако, надо сказать, формулировка «Жалеете ли вы о распаде Советского Союза?» более чем неточна, и многие отвечающие «да» или «нет» по правде желали бы ответить на какой-то иной вопрос.
Разумеется, и сам я стабильно отвечаю «да, жалею», подразумевая раздел страны, сложившейся до всякой советской власти – «ведь не то, что русскому, даже грузину больно пол-России немцам отдать» (как размышлял один из солженицынских персонажей). Отвечаю «да, жалею» с рядом мысленных оговорок, но хотя бы по теме.
Многие же из отвечающих на этот вопрос подразумевают нечто, мало отношения имеющее к политическому и культурному единству страны, которая после революции на картах красилась кирпично-розовым, а до нее – зеленым. Под «Советским Союзом» подразумевают советскую модель «развитого социализма» и даже мировую социалистическую систему. Первая к 1991 году подверглась радикальным переменам политического и экономического характера, вторая вовсе исчезла.
Причем поначалу так черно-бело мыслили, главным образом, люди, отвечавшие «нет, не жалею». Они отождествляли факт существования СССР со всем серпасто-молоткастым, будь то хоть ограничения на выезд за рубеж (снятые в 1988–1989 годах), хоть конфискационные, нарочито завышенные цены на автомобили для «автолюбителей», где-то в то же время превратившиеся в рыночные: «Был СССР – было нельзя, не стало СССР – стало можно».
Однако сейчас тем же образом вопрос о распаде Советского Союза понимают люди, отвечающие «да, жалею», имея в виду порядки, стандарты и даже цены. Для многих «распад СССР» означает крах «советского детства» или «бескорыстия и взаимовыручки» – ценностей, в советскую эталонность коих явно уверовали задним числом, и следовать которым, признаться, не так уж мешают и сегодня.
Более разумно скорбеть о Советском Союзе как о системе, где какие-то вещи умели делать хорошо (хотя из дальнейшего будет видно, что утрату этих умений не стоит слишком увязывать с событиями августа–декабря 1991 года).
К таковому достоянию подавляющим большинством голосов относят советское кино. Ничего хорошего о нем не имеют сказать совсем уж уникумы, разве что крайние снобы. И даже люди, аргументированно утверждающие, что учиться нужно у голливудского кино и сериалов Би-би-си, а большая часть советских фильмов – шлак, всё же, если покопаться в памяти, признаются, что им вполне по нраву «эти, те, те, те и те, те, те».
В свою очередь, не стоит забывать, что советские кинематографисты, от Эйзенштейна и Александрова до основателей «Союзмультфильма», учились именно у Голливуда. А Ильф и Петров по итогам американской поездки в 1936 году написали Сталину письмо об организации кинематографии в СССР. Они разгромили продвигавшуюся председателем тогдашнего Госкино Борисом Шумяцким идею «советского Холливуда» в Крыму или Абхазии. А между строк указали: «На 10 хороших картин в год в Холливуде приходится 700 совершенно убогих картин. Но надо совершенно откровенно сказать, что эти убогие картины в техническом отношении сняты вполне удовлетворительно, чего нельзя сказать о наших даже самых лучших, действительно художественных картинах».
Ныне золотой фонд советского кино (а также фильмы, вставляемые в ту же обойму по причудам телеканальских редакторов) занял в постсоветском сознании место полноценного эпоса. И праздники, особенно новогодние каникулы, означают очередное опустошение золотых обойм и всенародное освежение этого эпоса в памяти.
Обсуждение же культурного феномена советского кино всё больше напоминает многовековую деятельность александрийских филологов. В основанной Александром Македонским столице эллинистического Египта поколение за поколением высокоученых мужей-словолюбов посвящало себя комментариям классических текстов «Илиады», «Одиссеи» и позднейших произведений, коих большая часть была создана афинскими корифеями за считанные десятилетия.
Сами посудите. Бóльшая часть популярных советских фильмов уже прожила в постсоветскую эпоху более долгую и часто более насыщенную жизнь, чем в советскую. Давайте посчитаем: с конца 1991 года минуло 27 лет. Но кто считает кино 1991 года советским? Иные перестроечные фильмы можно, спутав, отнести к «кино 90-х». А кино 90-х, наоборот, иные зрители, называют «перестроечным», как зовут «перестройкой» и постсоветское время.
27 лет, отсчитанные назад от 1991 года – это 1964 год: «Живет такой парень» и «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен», сняли начальника пионерлагеря товарища Дынина и следом Хрущёва, но еще не сняли «Берегись автомобиля» (1966) и даже не выпустили на экраны «Операцию Ы» (1965).
Можно сказать, что советское кино, как явление целостное, перестало существовать лет тридцать назад, когда посыпалась окончательно не только цензура, но и редактура худсоветов, и режиссеры массово начали самовыражаться. Но тридцать лет до 1988 года – это 1958 год («Дело «пестрых»», «Добровольцы», «Мистер Икс»), для людей 80-х – стилистически прошлый век. А если взять за тридцать лет до начала конца советского света, до V съезда кинематографистов СССР – это вообще 1956 год: ХХ съезд КПСС и «Карнавальная ночь».
Если же мы возьмем такую безусловную вершину советского комедийного кинематографа и такой памятник советского быта, как фильм «Иван Васильевич меняет профессию», то обнаружим, что он, снятый в 1972 году и показанный в 1973-м, прожил в постсоветское время гораздо более долгую жизнь, чем советскую. Нужно еще помнить, что в 80-е он «лег на полку» в связи с эмиграцией исполнителя роли дьяка Феофана – Савелия Крамарова, а потом и композитора Александра Зацепина.
Зацепина, в числе прочих несчастий, подкосила отправка «на полку» фильма «31 июня» (1978) с его сложнейшей композиторской и звукооператорской работой – из-за бегства в США снявшегося в этом мюзикле танцора Александра Годунова. Читатель может сам прикинуть, сколько еще популярных кинолент на «пятилетку больших похорон» попали в опалу и исчезли из ротации на телевидении (и в кинотеатрах повторного фильма) по причине отъезда хотя бы только Крамарова и Зацепина. При этом «Иван Васильевич» – это 27 лет с 1945 года, над ним работали пятидесятилетние фронтовики Гайдай, Этуш и Пуговкин.
От «Места встречи изменить нельзя» (1979) до наших дней минуло больше времени, чем от дней создания фильма до 1945 года. Причем удивляет, пожалуй, что всё же ненамного больше.
При этом советский мир хронологически спрессован с обоих концов. В фильме «Москва слезам не верит» (1979) как «ретро» подано прошлое двадцатилетней давности, в «Покровских воротах» (1982) – события 1955–1956 годов («Грядут перемены!»). Нижняя же граница восприятия сегодняшним зрителем советского кино сместилась, скорее, на 40-е годы: «Весна» (1947) – комедия актуальная, цитируемая, в целом понятная, а вот более ранние фильмы Григория Александрова – это уже «до нашей эры».
Впрочем, как полнейшая архаика воспринимается (вернее не воспринимается) и множество фильмов 50-х. Забавно, что «Гостья из будущего», детский телефильм, культовый уже в каком-то прямом, квазирелигиозном смысле, сегодня превозносимый в качестве апофеоза советской инносенции – это 1984 год.
Является ли период 50–70-х (и отчасти 40-х и 80-х) золотым веком в истории нашего кинематографа? Несомненно. Было создано множество достойных памяти и любимых многими фильмов, рассчитанных на самые разные аудитории – и объединяющих оные в одну, общенациональную. Поднялись известные всем вершины отечественной массовой культуры и мировые шедевры. Мы разговариваем языком советского кино.
Не слишком ли мы идеализируем этот период? Несомненно. Снималось не меньшее множество мертворожденных или мгновенно устаревавших фильмов, сегодня не интересных даже громкими именами в титрах. Редакторы телеканалов зачастую ставят в сетку вещания откровенную дрянь, уверенные, будто зритель готов смотреть любую доперестроечную рухлядь, нахваливая «наше, доброе».
Вредно ли замыкаться в столь узкие хронологические рамки? Несомненно. Нации нельзя жить образами пары десятилетий и даже сорокалетия – мы и без того умудряемся обкорнать нашу историю так, что чего ни хватишься – ничего у нас нет.
Не слишком ли мы недооцениваем кино со второй половины 80-х и до наших дней? Несомненно. Мы же лукавим, когда убеждаем себя, что любим только советское доперестроечное кино, а дальше настала «сплошная бездуховность».
И хорошей защитой от того, чтобы «история прекратила течение свое», будет просто не повторять об этом при всяком случае. Настал новый год, открылась новая страница летописи. Что-нибудь на нее да и запишется.
Дометий Завольский
