На сцене величественный человек в благородных сединах и синем костюме говорит о рыбе. Точнее, об икре. О той “актёрской икре”, которую от актёрской “игры” в конечном счёте отличит одна маленькая буква и одна большая метафора.
Представьте себе великое множество икринок, говорит человек в благородных сединах. Если каждая икринка непременно станет артистом и тоже начнёт метать икру, нам с вами будет элементарно не протолкаться от метро Арбатская до самых подступов к Большому Николопесковскому переулку и дому 12а. А им всем, не доеденным жизнью или не сменившим вовремя артистическую ориентацию на другую профессиональную пригодность — никак не уместиться на этой сцене.
Поэтому, это даже хорошо, что не все из тех, кого вы увидите здесь сегодня, в конечном счёте станут актёрами. Кого-то раздавят и не заметят. Кого-то приветят и забудут. Кого-то съедят. Кто-то бросит всё и уйдёт сам.
Но пока у них ещё вся жизнь впереди и на ладони, пока живы и трепещут их самые не замызганные реальностью мечты, давайте посмотрим, чему они здесь научились и что они сегодня могут вам показать.
Человека в сединах зовут Михаил Борисович Борисов. Он руководитель и самый непримиримый из судей выпускного IV курса одной особенной группы студентов — первой азербайджанской студии набора 2016. Не все в ней приехали непосредственно из бывшей союзной республики, некоторые — столичные, с московским акцентом. И за это им пришлось выучить ещё и азербайджанский язык, прямо на ходу.
Потому что в “национальных студиях” общего студенческого потока владение соответствующими национальными языками обязательно. Они ведь, по идее, после обучения должны вернуться к себе домой и там актёрствовать на своих национальных сценах. Или в своём национальном кино. Так что русский язык — без сомнений главный, но надо и честь знать. Быть поливалентным. Сегодня поливалентны все.
Все поливалентные, однако, едут учиться именно сюда и на вопрос “почему” отвечают совершенно одинаково, пока спрашивать не надоест: это лучшая театральная школа в мире. Лучшая, ребята. В мире, дорогие товарищи. Хоть вы тресните и разбегитесь трещинами по планете. Это — лучшая театральная школа во Вселенной.
Потому и года не проходит, чтобы среди обычного потока не случилось одной-двух “национальных студий”. Причём не только британской и американской (эти тоже приезжают к нам учиться, yes, they do!). Но и студий из практически всех бывших союзных республик, которые упорно едут “обратно в Россию” за мастерством.
Мы в студенческом театре театрального училища имени Щукина. Там, куда, по неполиткорректному определению самого Вахтангова, отбирают “самых воспитанных; из воспитанных — самых культурных; из культурных — самых красивых, а из красивых — самых талантливых”.
Время здесь не подчиняется ни политическим катаклизмам, ни идеологической конъюнктуре. Время здесь замерло и не заметило, как одну огромную страну рвануло на “бывшие союзные республики” и разметало эти республики по невнятным галактикам. Но по закону неудержимого тяготения, который всё никак не удаётся отменить, их всех регулярно снова заносит на эту орбиту.
Сюда прибывают и прибиваются студенты из самых разных “национальных” уголков России, а также из Молдавии, Эстонии, Латвии, Литвы. И один Бог, да местные министерства культуры, отстёгивающие им робкие субсидии, щедро дополняемые российским бюджетом, знают, откуда ещё.
Если вам когда-либо доводилось смотреть показательные выступления щукинских студентов, то вы наверняка знаете, что это беспроигрышный номер: среди доживших до финала через жесточайший отсев бесталанные не встречаются. И Вахтангов не приврал: вам предстоит увидеть и воспитанных, и культурных, и красивых одновременно.
Елена Кондратьева-Сальгеро для Fitzroy Magazine
Елена Кондратьева-Сальгеро для Fitzroy Magazine
М. Б. Борисов | Елена Кондратьева-Сальгеро для Fitzroy Magazine
Eсли верить их суровому руководителю, прежде чем допустить всю эту команду говорить тексты на сцене, первые полтора года их учат молчать. Вообще. Только слушать и смотреть.
А оставшееся время — “дышать, держать, ещё вертеть”, а также и думать, плакать и ходить.
И пока г-н Борисов рассказывает об этом в микрофон, до начала показательных выступлений своих студентов, зал тихо оседает под глухими ударами, идущими сверху, через потолок. В зале непроизвольно наклоняются головы и хочется прикрыть ладонями темечко. Над нами конница, крошащая город. Мушкетёры-фехтовальщики или драчуны-танцоры в таверне. Это учатся падать второкурсники, поясняет г-н Борисов. У них там, наверху, занятия по сценическому движению.
Говорят, что Пифагор заставлял своих учеников проводить в полном молчании пять лет, считая, что именно столько времени необходимо для изначальных неглубоких размышлений о квадратуре круга.
Очень может быть, что и актёрам следует отмолчать хоть полтора года, чтобы научиться — чему?
— Сначала мыслить, а потом говорить. B паузе, ещё до текста, вы должны знать, как дышать. Потому что ни вдох, ни выдох не бывают одинаковыми в радости или в грусти.
Это мне поясняет однa из любимейших, мудрейших и самых очаровательных преподавателей Щукинского училища, заслуженный деятель искусств, профессор Наталия Иосифовна Калинина. Я любуюсь и восхищаюсь ею уже более 35 лет и пришла к выводу, что ничто так не сохраняет красоту, здоровье и нервную систему, как сценическая речь и сценическое движение. Если, конечно, их преподавать.
Сама Наталия Иосифовна тоже оканчивала Щукинское (выпуск 1946–1950 годов), и у неё училось такое количество ныне известных, популярных, знаменитых, что когда она проходит по родимым коридорам сделать её одиночный портрет на простой мобильник категорически не получается: изо всех щелей, углов и лифтов постоянно выскакивают люди, чтобы расцеловаться и наговориться, держась за локоток…
Я у неё учиться не сподобилась, но каждый раз, когда мне просто доводится слышать её по телефону, я машинально распрямляю плечи, втягиваю живот, вздёргиваю шею и тщетно пытаюсь произнести голосом великой Юлии Борисовой, со всей глубиной старо-московского прононса: “Что вы, Ваше Величество, мы ставим перед собой только реальные задачи…”
— Беда всех студентов — короткомыслие, — говорит она. — На короткую строчку хватает. На длинную не дотягивают — получается многоточие.
— А зачем им мыслить, Наталиосифвна, у них же в роли всё прописано, как произнести, куда посмотреть?..
— В актёрстве мыслить необходимо. А у нынешних чувствуется некая машинизация мышления. Текст произносят автоматически, как смс набирают на телефоне, сокращая слова и смыслы, для удобства. Текст нельзя проговаривать, не думая на каждом слове. Даже диктору нельзя, а уж актёру…
Вот, начинаем с первокурсниками с азов. “Евгений Онегин”. Спрашиваю, вы читали? Читал, конечно. Дайте первую строфу. Даёт: “Мой дядя самых честных правил…” Спрашиваю, кто это говорит? Как, кто, отвечает, Пушкин! Я ему: нет, это Онегин говорит. Удивление — дааа?!.Спрашиваю, а как Пушкин поначалу хотел назвать своё произведение, знаете? Не знают. “Татьяна Ларина”. Да что вы?! А почему?.. А вы почитайте всё-таки, почитайте. Обратите внимание, сколько внимания отводится Онегину, сколько Татьяне. Подумайте, прежде чем со сцены что-нибудь произнести.
Вот типичнейшая ошибка в бездумном “считывании”:
…По цветникам летя к ручью,
И задыхаясь на скамью
XXXIX
Упала…
“Здесь он! здесь Евгений!..”
Такая знаменитая “лесенка”. Считается, что её придумал Маяковский, но у Пушкина уже было. У Пушкина всё уже было. Пушкин всех обошёл. Так вот, подавляющее большинство считывает, не соображая, с окончательной падающей интонацией: “и задыхаясь на скамью”. Точка. А следующую строфу на одном дыхании: “Упала-здесь-он-здесь-Евгений…” Представьте себе. Как можно? Не соображая, кто бежал, кого увидел, где упал…
Это самый элементарный, ходовой пример. Обобщающий. Главная беда сегодня одна на всех: читают мало и толком не читают ничего.
Н. И. Калинина | Елена Кондратьева-Сальгеро для Fitzroy Magazine
Н. И. Калинина | Елена Кондратьева-Сальгеро для Fitzroy Magazine
— Это беда в сравнении с чем? С предыдущими поколениями? Начиная откуда?
— Начиная примерно с распада страны и раскола на “бывшие союзные”. Мы здесь никакой политикой не занимаемся. Ни c какими идеологиями не бьёмся, никакими партиями и “группировками” не интересуемся. Здесь свободная зона — зона культуры и искусства. Но люди к нам приходят снаружи, как из мира — в монастырь. С уже готовой базой общего образования, полученной не у нас. И вот здесь мы и замечаем разницу между общеобразовательным уровнем “своих”, домашних, и тех замечательных, талантливых, во всех отношениях прекрасных ребят, которые приезжают из теперь уже бывших республик. За все эти годы разница получилась колоссальная, вопиющая…
— Какая же разница? Языковые проблемы?
— Языковые проблемы есть, но они не суть. Первый год уходит на серьёзное изучение русского в “национальных студиях”, это нормально. И приезжают они поступать иногда с отрывками на родных языках, а на русский переводят прямо в дороге, в поезде. В национальных студиях всегда должен присутствовать педагог по их родному языку (некоторые студенты из таких разных мест, местечек, деревенек и аулов, и так говорят на диалектах, что им приходится и родной язык корректировать). Если преподавателя родного языка не случается, работаем с теми из группы, кто говорит лучше остальных и учит сотоварищей. А уже выбор материала в русском сегменте делаем мы.
Вот здесь и проявляется эта разница. Огромная. Я бы даже сказала иногда чудовищная. Разница в образовании и уровне общей культуры. Нет, с математикой у них всё в порядке. И по-английски большинство из них умеют недурно говорить. Этому их у себя дома учат в школах.
А вот с гуманитарными предметами беда. С литературой беда. Не с русской даже, не с российской современной, а вообще беда. Либо знают каких-то низкопробных авторов, либо не знают совсем ничего. Из русской классики — худо-бедно Пушкина и Лермонтова. Немножко Гоголя, в современной “обработке”: приходится исправлять автоматическое произношение “Шанэль”, оно, понимаете, само лезет — Н.В. Гоголь, “Шанэль”…
Дальше — кое-как, кусками, поверхностно, вплоть до Чехова. На Чехове кончается всё. Всё, что писалось в России после Чехова и до сих пор — они не знают. Этому их там, у себя, в школах не учат. Ахмaтову не читали. Ахмадулина — “это, кажется, что-то просоветское?.. Можно я вам лучше Киплинга прочту, “О, если ты спокоен, не растерян,/ Когда теряют головы вокруг…?”
Причём, это не только в литературе. Это в общей культуре очень чувствуется. Вот как, за недолгое в общем-то время такое могло произойти, и почему это произошло, я диву даюсь. Как это у них получилось, в рекордные сроки так посадить уровень собственного образования? Я ведь преподаю здесь с 1970 года, бессменно. И хорошо помню всех прежних ребят из всех прежних национальных студий. Из самых отдалённых уголков и аулов. Из самых разных республик. Из тогдашней Прибалтики. С Кавказа. Из Белоруссии. Никто никому ни в чём не уступал, если только уровнем таланта. Но все были приблизительно одного культурного и образовательного покроя. Теперь между нашими, здешними и ими — пропасть.
Н. И. Калинина | Елена Кондратьева-Сальгеро для Fitzroy Magazine
Н. И. Калинина | Елена Кондратьева-Сальгеро для Fitzroy Magazine
К нашим столько же претензий, в плане небрежности, недочитанности и прочих корректируемых моментов. Но разница в общей культуре огромна. Очевидна. Вопиюща. Вот это беда.
И вот здесь начинается заполнение бездны. Здесь они сначала читают через “не хочу”, просто чтобы сдать. А потом, потихоньку, начинают обживаться и переучиваться. У многих получается… Главное, все они — все, поверьте! — очень способные и славные ребята! И так же безоглядно хотят учиться, не жалея себя, как все, до них, и те, кто придут после. Это вечное.
— Зачем же они едут сюда? Марка “Щукинского” для будущего профессионального престижа?
— Щукинское училище серьёзно котируется, конечно, но едут не за “маркой”. Едут, чтобы получить РЕАЛЬНОЕ мастерство. Реальное мастерство даёт не марка. Даёт система. Так, как учим мы, не научат нигде. У них так не преподают. И нигде так не преподают. Не умеют. Эти методы нельзя просто скопировать и приложить в другом контексте, поменяв основы и детали, даже частично. Они это знают. Все это знают. Это ведь не десять дублей, если девять провалилось. В театре ты вышел “один на подмостки” — и всем сразу видно, что ты такое, кто и как тебя учил. Нельзя научиться одной только технике, не проникнувшись сутью всего, что проживаешь на сцене. Ведь даже вздох в печали и радости не одинаков. Потому и готовы “переучиваться” в остальном тоже. Сначала нехотя. Потом с энтузиазмом…
Энтузиазм я констатировала, сначала во время спектакля, где все показательные номера были лично выбраны и поставлены самими студентами, без подсказок и оглядок на мнение руководства (это принципиально).
Играли отрывки из Островского и Достоевского (кстати, ключевую беседу Ставрогина и Верховенского в “Бесах”), пели Азнавура и танцевали джаз, читали Гарсиа Лорку, пародировали продвинутых спортивных девушек, столичных дворников и кавказских таксистов, известных режиссёров и даже (даже!) — “арабских женщин-мусульманок в московском Макдональдсе” — этот номер буквально положил зал плашмя от хохота и восторга. Я сняла его на камеру и теперь безмерно удивляю парижских друзей, сначала не верящих глазам своим, потом не верящих мне, когда я подтверждаю, что номер делали азербайджанские (!) студенты театрального училища. Сами.
Энтузиазм я констатировала также, нагрянув в гримёрки, сразу после спектакля, где взмыленные и счастливые, только что отыгравшие на “бис”, они смущённо отвечали на каверзные вопросы.
Елена Кондратьева-Сальгеро для Fitzroy Magazine
Елена Кондратьева-Сальгеро для Fitzroy Magazine
Елена Кондратьева-Сальгеро для Fitzroy Magazine
— Вы выйдете отсюда “дипломированными специалистами” уже весной 2020 года поедете обратно в Баку?
— Скорее всего, да, если, конечно, не будет других предложений.
— А на каком языке вы там будете играть?
— Это будет зависеть от того, куда позовут и примут: либо мы вливаемся в труппу уже существующего театра, либо есть надежда на формирование отдельной, новой молодёжной труппы. В любом случае, играть придётся и на русском, и на азербайджанском.
Смеются при виде моей изумлённо недоверчивой физиономии: да вы не волнуйтесь, у нас там никаких проблем в этом отношении нет — что по-русски, что по-азербайджански! Приезжайте, убедитесь.
Я таки скептически удерживаю хоть одну приподнятую бровь и отступаю в недоумении.
Позвольте, но как же всё это сочетается с упорно внедряемой теорией, о том, что все “бывшие” только и мечтают, что стереть из коллективной памяти “чужой” язык и “сомнительную” историю? Прогнать “оккупантов” и заблаженствовать в лучах единоличной национальной культуры?
Вам стирают, а вы опять едете и снова переучиваетесь, на ходу?..
Ведь получается, что это всемирно знаменитое училище есть самый настоящий “рассадник” не только некоей единой “русской школы”, но и русской культуры, русской мысли, русского духа и даже языка? В “свежеосвободившихся” бывших союзных республиках?! Конфуз, однако.
По сути, этот институт и ему подобные, сами того не ведая, снова собирают всех бывших сателлитов на единую орбиту. Как ни в чём ни бывало.
Везде вcё порушили, а они едут и едут. Не ровен час, опять сами переучатся и других переучат. Бойтесь актёров, дары приносящих!..
Впрочем, как верно заметил со сцены умный человек в благородных сединах и синем костюме, далеко не все “икринки” станут полноценными и самостоятельными героями. Кого-то раздавят и не заметят. Кого-то приветят и забудут. Кого-то съедят. Переубедят. Переквалифицируют. Кто-то бросит всё и уйдёт сам.
А ведь так хочется, чтоб всё у них сложилось — у всех, у всех! Cамых воспитанных, самых культурных, самых красивых и самых талантливых.
По Щукинскому велению…
Елена Кондратьева-Сальгеро
