Он был одним из читаемых и почитаемых писателей в Советском Союзе, а затем – в России. Его книги – о том, что тревожит и по сей день. О людях замечательных, чьи поступки достойны уважения и тех, кто мерзок и подл. Темы старые как мир, но Борис Васильев выражал свои мысли мощными, резкими строками. Так, что они впечатывались в читательскую память. У писателя много титулов, наград, но достаточно упомянуть лишь одну: Международный объединенный биографический центр удостоил его титула «Выдающийся деятель современности».
Борис Львович говорил, что ему выпал счастливый билет. Точнее, судьба. Он не сгорел в пламени войны, хотя побывал в самом ее пекле. Был десантником – прыгал с парашютом в тыл врага. Избежал мясорубки репрессий. То, что писал, неизменно печатали (отвергали, но – самую малость). По его книгам снимали фильмы, ставили спектакли. Он стал знаменит на весь мир.
Внешность Васильева была рельефной, скульптурной. Волосы гордо отброшены назад, губы сжаты, взгляд из-под очков – стальной. Твердыми были и его слова, поступки. И – книги.
Разумеется, это неспроста, это – гены, воспитание и образование.
Отец писателя – Лев Александрович – был офицером Русской армии. Потом служил в армии Красной. Мать – Елена Николаевна – из старинного дворянского рода Алексеевых, связанных с именами Пушкина и Льва Толстого. «Меня воспитывали еще по старинке, – вспоминал писатель, – как это было принято в провинциальных семьях русской интеллигенции, почему я безусловно человек конца XIX столетия. И по любви к литературе, и по уважению к истории, и по вере в человека, и по абсолютному неуменью врать…»
В их доме постоянно слышалось звяканье шпор и звон сабель. К отцу приходили сослуживцы. Они ходили, гордо расправив плечи, печатая шаг, как на параде. Эти люди гордились и своей формой, и своей профессией – защищать Родину. Гости и хозяева пили чай, Елена Николаевна ставила на стол пироги. Было весело и радостно. «Они взяли лучшее, что было в царской России, – считал писатель. – Лучшее – это ощущение достоинства, понятие чести». Наверное, Васильев не раз вспоминал отца и его товарищей, когда писал сценарий фильма «Офицеры».
«Мы вырастали в атмосфере команд… – так вспоминал Васильев свою молодость. – Мы маршировали, выкрикивая лозунги к обозначенной вождями цели. Вождям восторженно кричали «Ура!» Врагам кричали «Смерть!» еще задолго не только до суда, но и задолго до следствия, поскольку газеты натравливали нас сразу же после арестов очередных врагов… Мы были детьми гражданской войны, а она продолжалась вплоть до Великой Отечественной… И в этой гражданской войне – негромкой, ползучей – наше поколение принимало самое активное участие. Но и расплата этого поколения за вынужденную слепоту была непомерно жестокой – это на его телах забуксовали танки Клейста и Гудериана».
Война остается в человеке на всю жизнь, если он, конечно, воевал, а не скрипел пером в тылу. А Васильев-то воевал по-настоящему.
Деловито, без эмоций докладывал интервьюеру: «Война – дело скучное, грязное и, простите, вонючее». Ушел на фронт добровольцем после 9-го класса. Первый бой принял 17-летним, в июле сорок первого под Смоленском, когда немцы шли вперед, «бряцая голой силой зла», сметая и сжигая все на своем пути. Трижды попадал в окружение, его настигали пули, осколки, трясла контузия. Смерть была рядом, но то ли пощадила парня, то ли в кровавой суете позабыла о нем…
Книги Васильева о войне пронзительны и пронзающие душу. Но это не та война, где окопы, свист пуль, вой снарядов, горькое отступление и наступление под крики «ура!» Васильев рассказывал о человеке, оставшемся один на один с опасностью. Где нет ни командиров, ни политруков, гонящих в атаку. Кругом враги, помочь некому. Примешь верное решение, не задохнешься испугом – выживешь. Не выдюжишь – пропадешь. Часто – без вести…
Был еще один писатель в Советском Союзе, который описывал людей в сложных ситуациях на войне. Это – ровесник Васильева, белорус Василь Быков, автор повестей, читать которые без эмоций невозможно: «Знак беды», «Обелиск», «Сотников», «Дожить до рассвета», «Мертвым не больно». О нем и его произведениях Борис Львович говорил с уважением. У многих их книги стоят рядом. У автора этих строк, например…
Васильев не нуждается в рекомендациях. Литературный памятник он заслужил еще при жизни. Но среди множества его книг – перечислять не стану, они известны – значатся те, что вызывают не волнение – потрясение. Таков роман «В списках не значился».
Его герой – лейтенант Плужников, прибывший в Брестскую крепость за несколько часов до начала войны. На берегах Буга вспыхивают бои, которые кипят несколько дней. В разрушенной крепости остаются только Плужников и девушка по имени Мирра. Потом и она погибает. Одинокий лейтенант совершает вылазки, немцы с неистовой яростью его преследуют. Но всякий раз Плужникову удается уходить от погони.
…В августе 1941 года в Брестскую крепость, еще дымившуюся от горячих боев, приехал Гитлер. Он без эмоций осмотрел ее разрушенные стены. Фюрер и его генералы думали, что все защитники крепости давно мертвы. Но, как потом выяснилось, несколько красноармейцев были живы, они прятались в потаенных уголках цитадели. При случае – убивали оккупантов. Их товарищи, взбешенные, гонялись за ними по темным подвалам, палили из автоматов, швыряли гранатами, жгли огнеметами. Но все было напрасно, русские были неуловимы.
Документов нет, есть только легенды о том, что выстрелы в Брестской крепости слышались до апреля 1942 года. Но эти слухи возникли не на пустом месте. Отрывочные сведения содержались в немецких письмах. Об этом говорил писатель Сергей Смирнов, который первым сказал о подвиге защитников Брестской крепости в начале 60-х годов…
В хитросплетении подземных ходов Плужников встретил еще одного красноармейца. Сначала услышал хриплый голос. Зажег огарок и увидел живой скелет в ватнике. У него были отросшие до плеч полуседые волосы и лихорадочно блестевшие глаза. Это был старшина Семишный. Сначала он был не один. Но его товарищи уходили и не возвращались.
Старшина остался один. Он был тяжело ранен – немецкая пуля задела позвоночник, и ноги постепенно отмирали. Он уже не мог ходить, только ползал. Однако солдат с неистовым ожесточением цеплялся за жизнь…
Лейтенант Плужников вышел из крепости в апреле 1942 года – как в легенде. Он зарос густой бородой, был неимоверно худ, ноги распухли. Глаза ничего не видели. Одежда, точнее, то, что от нее осталось, висела клочьями.
Потрясенные немцы, увидев героя, замерли по стойке смирно, а их генерал уважительно приложил руку к козырьку фуражки.
Лейтенант прошел несколько шагов и рухнул. «Он упал на спину, навзничь, широко раскинув руки, подставив солнцу невидящие, широко открытые глаза. Упал свободным и после жизни, смертию смерть поправ».
Другая потрясающая книга Васильева – «А зори здесь тихие…» В ней Васильев едва ли не первым в советской литературе написал о женщинах на войне.
Хотя он считал, что их там быть не должно: «Женщинам не место на войне! Не надо было их туда посылать! За ранеными ухаживайте, замуж за них выходите, безногому инвалиду создайте уют – вот ваша задача! Женщина должна детей поднимать, а не воевать».
Мужчинам издавна было суждено умирать на войне, погибать за Родину. Ничего не поделаешь, такова судьбина. Но вопиющая несправедливость, многократный ужас, когда на войне убивали женщин. И потому в назидание другим и как предостережение потомкам писатель сделал их героинями своей книги.
Повесть Васильева – о случае на войне, который не попал в военные сводки. Тоже трагическом. Хотя сначала в книге все тихо, беззаботно. В карельской глуши маются от безделья девчонки-зенитчицы: шутят, смеются. А старшина Федот Васков, предобрый малый, напуская на себя строгость и топорща усы, пытается их муштровать. И вдруг…
Старшина замечает в лесу немецких диверсантов. Обезвредить их некому, кроме его и тех самых девчонок. И они вступают в неравный бой со здоровыми, крепкими, хорошо обученными врагами. И побеждают. Но – погибают: молодые, красивые, звонкие.
Только Васков остается в живых. Он берет в плен оставшихся в живых диверсантов. «Слезы текли по грязному, небритому лицу, он трясся в ознобе, и смеялся сквозь эти слезы, и кричал: «Что, взяли?.. Взяли, да?.. Пять девчат, пять девочек было всего, всего пятеро!.. А не прошли вы, никуда не прошли и сдохнете здесь, все сдохнете!..»
Все, конечно, помнят замечательный фильм «А зори здесь тихие» Станислава Ростоцкого. Юрий Любимов поставил спектакль в Театре на Таганке. Переполненный зал не аплодировал – молчал. Закончилось действие, наступила тишина, и только артистки шуршали сапогами, кланяясь. И рыдающий Федот стоял в углу. Зрители молча поднялись на ноги. В их глазах стояли слезы. Это и есть трагедия.
В произведениях Васильева герои часто погибают. Он делал это не для того, чтобы пощекотать нервы читателю. Хотел показать, что война жестока, немилосердна, пощада для нее явление – редкое. Куда чаще она выносила смертный приговор…
Остались на полях сражений и герои повести «Завтра была война». Но основное действие происходит в предвоенную жестокую пору в одной из советских школ. То было время, когда сталкивались характеры, убеждения, ломались судьбы. Одни принимали происходящее в стране, другие – отвергали. Темными ночами шуршали по улицам шины «черных марусь» и замирали у подъездов. Люди замирали от страха в своих постелях, прислушивались, к кому нынче забарабанят в дверь незваные гости…
В этом водовороте страстей, дел, событий метались мальчишки и девчонки – почти дети, но стремительно взрослеющие. Они спорили, ругались-мирились, влюблялись. А завтра была война, и наступала пора уходить на фронт. Ребята не ждали, пока в почтовый ящик упадет зловещий листок повестки, а сами шли в военкомат.
Васильев писал про себя, про свое поколение. То, что ему и его товарищам пришлось пережить, испытать. После войны он не потерял их из вида.
«Встречался с теми, кто уцелел на фронте или выжил в оккупации, ходил в гости, гонял чаи с доживающими свой невеселый век мамами и стареющими одноклассницами, смотрел бесконечные альбомы, слушал рассказы и всем чинил часы. И самое точное время в городе было у бывших учеников когда-то горестно знаменитого 9 «Б».
Война закончилась, но судьбы многих фронтовиков были сломаны. Одни лишились семей, другие – надежд. Третьи – и того, и другого. На фронте они мечтали, что жизнь станет мягче, милосерднее. Как оказалось, напрасно. Когда вчерашние фронтовики собирались вместе, о войне они вспоминали редко. С заезженных патефонных пластинок неслись музыкальные аккорды и волнующие слова о чувствах, любви. Они рассеянно слушали и досадливо, с надрывом втягивали в себя табачный дым – счастье так и осталось лишь в грезах. Да и молодость уже умчалась…
Васильев жил долго, многое перевидел на своем веку. Думал, сопоставлял.
Писал: «Россия – вечный пограничник: между востоком и западом, севером и югом. Между христианством и исламом. Та было веками, исстари. И отсюда наш вечный поиск врагов. Это спрятанный в нас инстинкт, он сохранился и поныне».
Уже на склоне лет седовласый писатель сетовал, что искусство стало товаром и, следовательно, перестало быть… искусством. «Посмотрите, например, телевизор, – восклицал Васильев. – Для кого он работает? Для обывателя, для которого нет ничего интереснее, чем кто, с кем и когда. Поэтому и развелось столько женщин-писательниц, которые строчат любовные романы.
А раньше культуру Россию на своих плечах держала русская дворянская интеллигенция. Ее уничтожили. Последние настоящие интеллигенты погибли во время Великой Отечественной войны – в ополчении…»
Писатель горевал, однако верил в будущее, в то, что придет новая интеллигенция: «Ее создадут талантливые мальчики и девочки. Без интеллигенции нация просто не может существовать. Это – дрожжи народа…»
Валерий Бурт
