«За ночь ровно на этаж
Подрастает город наш,
Раньше всех к нам приходит рассвет».
Из советской песни.
Эстетическое наследие хрущёвской Оттепели вызывает горячие споры. Оно мыслится разрушительным и созидательным одновременно. Солнечные города или — серые коробки? Загоны с низкими потолками или же — гениальное решение квартирного вопроса? Рывок в грядущее — или убийство традиции? Все эти вопросы — неразрешимы. Каждый из постулатов будет верным. Евгений Евтушенко заявил, что «поэт в России — больше, чем поэт». Стиль в России — тоже много больше, чем набор изобразительных приёмов и художественных тактик. Это всегда — утверждение силы. Послевоенный модернизм на Западе был игрой форм, футуристическим воодушевлением, поиском оптимальных конструкций и дешёвых материалов. В Советском Союзе происходили ровно те же процессы, но с одним исключением — то была архитектурная месть Хрущёва. Всем знакомо Постановление № 1871 ЦК КПСС и СМ СССР от 4 ноября 1955 года «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве», после которого с уже возведённых домов принялись убирать «красивости». В прессе бесконечно и на все лады писалось о рациональном удешевлении и — ускорении строительства. Мало кто вслух формулировал идею, что царь Никита объявил войну не пилястрам, фронтонам и балюстрадам, а сталинскому Большому Стилю. И персонально — Сталину. Его достоянию, вкусу, идеалам. Отсюда — массированное проталкивание модернизма в архитектуру и дизайн.
В середине 1960-х на волне этого движения Эльдар Рязанов снял комедию «Дайте жалобную книгу». Там хамство ресторанного персонала, несвежие скатерти и убогое меню являлись итогом «неправильного» интерьера: вазонов, колонн и занавесей из плюша. В том, что ресторан — ужасен, оказались виноваты капители и пышные фикусы. Они зримо воплощали всё то, что называлось дурновкусием и отсталостью. Поэтому здесь - наливают водку, орут и потчуют гадостью. Предпочтения пятидесятилетних людей, по сути - «отцов», это — невразумительный и пыльный отстой! Ату их! Юные энтузиасты с бешеной энергией рушат лепнину и сооружают стильно-молодёжную «стекляшку». В кадре - символическое выкорчёвывание антично-ренессансной, а точнее - сталинской капители. Пыль и прах. Всем по-дикарски весело. Ещё дурнее смотрится твист на фоне развороченного зала. Танцевальная музычка — отрицание дряхлого романса, который вымучивала манерная, пожилая певица в исполнении Рины Зелёной. Эти бодренькие стекляшки уже к началу 1970-х превратились в замызганные «рыгалетто», где хамили ещё, пожалуй, сильнее, чем в мещанских заведениях с расписными плафонами и бархатными занавесками. Сейчас мы глядим на те игрища и побоища с культурологическим интересом, отмечая плюсы и минусы, прорыв и - варварство.
Итак, Государственный музей архитектуры имени А. В. Щусева приглашает на выставку «Пионеры советского модернизма». Даётся полная картина творческих замыслов и — помыслов 1955-1969 годов. Реализованные проекты соседствуют рядом с «бумажной» архитектурой, а узнаваемые места — с редкими фото из архивов. Это захватывающе выглядит на эскизах — мир свежести и чётких линий, но посредственно — в реальной жизни. Почему? Кинотеатры, напоминающие корабли; дома культуры, больше подходящие для Марса, чем для Питера; кафе-минутки и застеклённые универсамы с оформлением из нержавеющей стали несут на себе отпечаток временности. Для Оттепели и ранне-брежневской эпохи была характерна устремлённость в будущее, а потому никто и не собирался возводить на века. Это как раз Grand Maniere товарища Сталина обращался к Вечности. Тут же всё — продуваемое и — на семи ветрах. Вот - фотография станции технического обслуживания автомобилей (СТОА) на Варшавском шоссе. (Москва, 1967–1977. Л. Н. Павлов, Л. Ю. Гончар, Е. С. Копелиович и др). Симпатично и азартно, как и вон тот универмаг с неоновыми буквицами, и кафешка не то в районе Филей, не то в Черёмушках. Грезилось дивное: в солнечную погоду здесь будет много света и динамики, но если эти стёкла пару месяцев не помыть (что особенно было заметно в 1990-х), то футуро-мечты шестидесятников довольно быстро превращаются в помойку. Маломальская обшарпанность создаёт эффект разрухи и мерзости запустения — модернизм, в отличие от классицизма, не предполагает «благородных руин».
Одна из художественных и — бытийных тенденций 1950-1960-х годов — это нарочитый космополитизм, не исключавший патриотического курса. Всё же не надо забывать, что в те годы СССР получил статус космической сверхдержавы, поэтому социальные и творческие эксперименты Советской Власти были интересны вдвойне. На экспозиции представлены проекты павильонов Всемирных Выставок в самых разных городах. На ЭKСПО в Брюсселе 1958 года наш павильон отметили «за новаторство». Это вообще — свойство русской культуры — время от времени становиться флагманом обновления. Вот — эскизы и фотографии того стекло-аллюминиевого дворца (авторы - А. Т. Полянский и др). Полный отказ от исторических аллюзий-иллюзий, использование актуальных наработок, футуро-космизм. Павильон кажется прозрачно-лёгким и почти невесомым. Это — четвёртый сон Веры Павловны: «Громаднейший дом: он покрыт этим чугунно-хрустальным зданием, как футляром; оно образует вокруг него широкие галереи по всем этажам. Какая легкая архитектура... какие маленькие простенки между окнами, а окна огромные, широкие, во всю вышину этажей!» Не менее феерично смотрятся павильоны для ЭKПО в Нью-Йорке-1964 года и в Москве-1967. Kонкурсные проекты — один другого «футуристичнее» и «модерновее». Прекрасен эскиз авторского дуэта - Д. С. Гольдгор и Н. Н. Баранов для Всемирной выставки в Нью-Йорке. Светящийся цилиндр с надписью USSR на фоне ночного неба. А вот — смелые дерзания их коллег и соперников. Та же молодая прыть и острое желание швырнуть очередную капитель «с парохода современности». От созерцания тут быстро устаёшь — надоедает фиксировать кубы, цилиндры и шары, металл и стёкла, тонкие опоры и марсианские купола. Особенность модернизма — это агрессивное уничтожение любой вариативности и даже самой возможности разнообразия.
Говорить о том, что модернисты бежали токмо в Светлое Будущее и отрицали авторитеты, было бы не совсем корректным — в те годы развился непререкаемый культ русского и мирового авангардизма. В моду входили, точней - возвращались Мельников, Ле Kорбюзье и Мис ван дер Роэ. Одним из самых результативных архитекторов Оттепели сделался Леонид Павлов — ученик братьев Весниных и выпускник ВХУТЕМАСа. Он — по меркам весенне-юной эпохи — был весьма немолод и относился к поколению «брюзжащих отцов», но сумел выбиться в лидеры на волне оттепельного рационализма. Из представленных работ едва ли не треть - прожекты Павлова и его группы.
Вместе с тем, центральным экспонатом является Дворец пионеров на Воробьёвых горах (1958-1962 гг.) - грандиозный план, детище молодых — не старше 40 лет — мастеров (В. С. Егерев, В. С. Кубасов, Ф. А. Новиков, Б. В. Палуй, И. А. Покровский, М. Н. Хажакян, инженер Ю. И. Ионов). Перед нами — не только наброски, рисунки и фотодокументы, но и макет Дворца. Откровенно говоря, в детстве этот крутой «монстр модернизма» казался однообразно-безликим, хотя, просторным и комфортным для занятий. Потом, прочитав, что это — уникальное строение конца 1950-х, я уже с интересом фиксировала линии Дворца, но то был исследовательский взгляд, каким смотрим на безобразную вещь, обладающую некоторой художественной ценностью. Из той же дивной серии - ансамбль детского лагеря «Артек» (серия Большой Артек 1960 года, арх. А. Т. Полянский), где мне побывать так и не удалось, однако же, фотографии главного пионерлагеря страны были хорошо известны любому советскому школьнику.
Много внимания уделено эпичному феномену под названием «Черёмушки». Уже на излёте 1960-х понятие «хрущёвка» или - «хрущёба» стало носить уничижительно-презрительный характер, а в тот момент, когда панельные дома-близнецы появлялись на месте пустошей и — заселялись теми, кто полжизни провёл в коммунальных битвах, это казалось раем. Неслучайно картины Юрия Пименова с новостройками, свадьбами и девушками в юбках-колокол, нам и по сию пору видятся лиричными и — радостными. Убожество формы полностью искупалось великим содержанием.
«Мы на край земли придём, / Мы заложим первый дом / И табличку прибьём на сосне», - пелось в знаковой песне, вводились в строй целые кварталы, а Дмитрий Шостакович спешно ваял мажорную оперетту «Москва, Черёмушки». Важным народнохозяйственным свойством хрущёвок была не столько дешевизна, сколько — быстрота возведения. От таблички на сосне до новоселья - с космической скоростью! И опять же никто не рассчитывал, что эти дома — навечно. Им давался честный срок годности — 25 лет. А теперь в Интернете, о коем даже и не мечтали ребятки-шестидесятники, можно отыскать респектабельные сайты, предлагающие «евроремонт в хрущёвке по разумным ценам». На выставке — материалы, связанные с проектированием и строительством Черёмушек, аналогичных районов в Москве и других городах.
Публицисты Пётр Вайль и Александр Генис в своём глубоком, но при том - легкомысленном (!) опусе «60-е. Мир советского человека» писали о тех квартирах, как о символе романтического мировоззрения и — антитезе мещанству: «Особую ненависть романтиков вызывала мягкая мебель: плюшевое кресло, кровать с шарами, тахта «лира». Взамен следовало обставить быт трехногими табуретками-лепестками, легкими торшерами, узкими вдовьими ложами, низкими журнальными столиками. Безразличный алюминий и холодная пластмасса вытеснили теплый плюш. Такая квартира ощущалась привалом в походе за туманами». И они правы, иронизируя! В 1970-х годах начнётся другая эра, и выкинутые на свалку люстры с висюльками да комоды с резьбой, станут восприниматься, как тёплое, милое ретро. Да и вёрткий Рязанов, некогда восторгавшийся кафе-стекляшками в «Дайте жалобную книгу», выдал «Иронию судьбы», где открыто издевался над шеренгой одинаковых домов.
Выставка, призванная расширить наше — часто однобокое - понимание «хруще-футуризма», справляется на пять с плюсом. Разве что от сознания и — углубления в тему, стекляшка не становится краше, да и Никита Сергеевич всё равно является вандалом, ибо заигрывал с модернизмом не из соображений пользы, а из личной мести «красному Бонапарту» и его колоннам.
Фото в анонсе: Д. С. Гольдгор, Н. Н. Баранов. Всемирная выставка в Нью-Йорке, 1964. Конкурсный проект павильона СССР, 1961.
Галина Иванкина
