О выставке Генриха Семирадского в Новой Третьяковке

11.05.2022 | Культура 0368

По примеру богов

«Семирадский заслуживает особенного внимания, как художник большого таланта».

Александр Бенуа.

В детстве меня ошеломила картина "Похороны знатного руса" – ладья, в которой его вот-вот сожгут, чтобы дух беспрепятственно подымался в небо, золотое убранство, рыдающие наложницы, воины, гусляры, закатное марево. Всё это в сочетании с материалами раскопок - височными кольцами, бусами, горшками и фрагментами тканей – будило воображение.

Изучив дохристианское славянство, в том объёме, который возможен для профана-любителя в тринадцать лет, я всё же поняла – художник Семирадский создал фантазию на тему, что-то, вроде царства Берендеева из сказки "Снегурочка" Александра Островского, да и височные кольца у стенающих женщин почему-то заменяют серьги. Сплошная бутафория! Но – обвораживает и манит.

Впрочем, творчество Генриха Семирадского – это смесь волшебной кисти, пытливого ума и ловкого трюкачества, которого ему не прощали ни современники, ни потомки. Его работы вызывали шквал нареканий и – подлинный восторг, а чаще – то и другое одновременно. «Шарлатан в рисунке, шарлатан в колерах он, однако же с таким уменьем воспользовался светотенью и блеском общего, что на первый раз поразил», - сказал о мастере его самый грубый критик Илья Репин. Тем не менее, он изумлялся умениям «пронырливого поляка». К зависти, нормальной в творческой среде, примешивалась зависть сословная, потому что Семирадские - знатная шляхта, род их упоминался в хрониках, тогда как художники (в отличие от писателей!) по большей части были из простонародья. Терпеть вельможного пана, да ещё махинатора - это выше сил! Чересчур обласкан богами.

Кроме того, Семирадский мог похвастаться образованностью – он окончил естественное отделение физмат-факультета в Харьковском университете – одном из лучших вузов Российской Империи. Прибавьте к этому трудоспособность и гордость – учась уже в Академии Художеств, пан-аристократ жил в бедности, но не просил у родителей ни копейки.

Александр Бенуа, не щадивший даже гениев, высказался о Семирадском со свойственной ему колкостью: «Всё своё большое дарование Семирадскому, однако, удалось проявить только в пейзажах, в которых он сумел, как никто, выразить прелесть южной природы, а также еще — в удивительно мастерской передаче разных аксессуаров: шёлковых и шерстяных материй, бронзы и мрамора, перламутра и терракоты. К сожалению, Семирадский не понял круга своих способностей».

Чтобы понять, кто объективен, а кто – завистлив, отправляемся на выставку работ Генриха Семирадского "По примеру богов", что недавно открылась в Новой Третьяковке на Крымском валу. Первое впечатление: «Ах!», но довольно скоро наступает усталость от гладких, эстетизированных греко-римлян средь кипарисов и роз. Тот случай, когда хорошего бывает чересчур много. Что же зачаровывало тогда, на излёте «века железного» и пленяет ныне? Техника – виртуозна. Сюжеты – увлекательны, как романы. В отличие от своего британского коллеги – Лоуренса Альма Тадемы, который откровенно скучен, наш Семирадский каждый раз выдумывал новые приключения для своих героев.

"Загадка" - пастушок и его подруга разглядывают сосуд, кажущийся им интересным. Знаток античности, художник тщательно выписал краснофигурный кувшин (ойнохойя) VI века до н.э., а действие картины, скорее всего, происходит на сто-двести лет позже. Для юной пары эта вещь таит в себе дух старины. Экспозиция дополнена предметами из обихода эллинов и латинян – и та самая ойнохойя, и ритон, и аск, и – треножник из Неаполя, и помпейская бронза: всё то, что с трепетом изучал Семирадский. Прав Бенуа – вещный мир для этого художника был поистине увлекателен.

Расслабленный "Отдых римского патриция" на фоне виллы. Вкруг него – рабы. Первый забавляет господина какими-то байками, темноволосая красавица, по-видимому, гречанка, наливает питьё, негр-нубиец охраняет. Повелитель знаемых и незнаемых цивилизаций, римлянин уверен в себе, ибо все дороги ведут в Рим. И снова – дивные мелочи и декор, но он в конечном итоге, не заслоняет фабулу. Эти картины интересно “читать”, но они редко оставляют послевкусие.

Генриха Семирадского часто сравнивают с его соплеменником и тёзкой Генриком Сенкевичем, который наслаждался деталями и смаковал имена: «Петроний спросил о погоде, потом о геммах, которые обещал прислать ему к этому дню ювелир Идомен для осмотра. Выяснилось, что погода стоит хорошая, с небольшим ветерком со стороны Альбанских гор и что геммы не доставлены. Петроний опять закрыл глаза и приказал перенести его в тепидарий, но тут из-за завесы выглянул номенклатор и сообщил, что молодой Марк Виниций, недавно возвратившийся из Малой Азии, пришел навестить Петрония». Глядя на "Отдых патриция", вспоминаешь эти описания из "Камо грядеши".

А вот "Опасный урок" и чета влюблённых. На этот раз парень учит девушку стрелять из лука, но тут же вертится маленький мальчик, тоже натянувший тетиву, и всем ясно – урок опасен стрелами амура, а не сам по себе. Живописца обвиняли в том, что он выдаёт завуалированную пошлость, а пеплосы и тоги – лишь пафосный антураж. Недоброжелатели смеялись: матроны на парижских шансонеток.

Семирадский действительно сместил восприятие классики в сторону чувственно-телесных переживаний. Академизм был настолько лишён пресловутой «эротики», что казался чем-то уныло-застывшим. Передвижники своей правдой бытия рушили академическую благость, а Семирадский воскрешал поднадоевшие образы, когда копии Венеры Милосской и Аполлона Бельведерского стояли в каждом поместье, никем не замечаемые.

Бенуа не без восхищения констатировал: «Он (Семирадский) оказал значительное влияние на русское искусство, но не только вредное тем, что он ещё раз оживил раздавленный было начинаниями 60-х годов академизм, но и благотворное как блеском, ясностью и богатством своих красок, так и исключительным, даже для Запада, мастерством».

Центральным экспонатом, чьё название вынесено на афишу, является игривая композиция "По примеру богов", где римлянин лобзает девушку на фоне статуи целующихся богов. Дивный пейзаж, таинственная зелень священной рощи. Тут всё мило и очаровательно, будто на водевильной сцене. Да. Семирадского обвиняли ещё и в декоративности, что справедливо. Вместе с тем, живость характеров – налицо. Взгляните на "Песню рабыни" - две патрицианки внимают египетской невольнице, причём одна – именно слушает, а вторая – с ревностью и тоской буравит взором экзотическую внешность.

Увы, художник был рабом формы и поклонником внешней красоты. Знаменитая гетера Фрина, поражавшая не только фигурой, но и внутренним светом, в изображении Семирадского — шикарная дама, в которой не чувствуется всепоглощающая, коварная сила. Такова же рабыня "Танца среди мечей". Мастер любуется чистой плотью, но тем она и остаётся — оболочкой.

Бело-розовая обнажённость гетер лишена мерзкой похоти, но точно так же лишена пламени, о котором впоследствии напишет Иван Ефремов в романе "Таис Афинская". Вторгаясь в дохристианские миры, утонченный поляк был поверхностен, а мистерии напоминают бал-маскарад или сцены из трагедии, где актёры слабоваты, зато декоратор — талант.

Однако религиозная живопись у Семирадского - выше всяких одобрений. Его считают певцом язычества, и библейские сюжеты известны гораздо меньше, хотя, здесь он поднимается до уровня Александра Иванова. Выросший на стыке двух идей - католической и православной, Семирадский умел выделить главное - христианскую прозрачность мысли. Глубокое верование помогало ему в работе над такими картинами, как "Искушение святого Иеронима", "Христос у Марфы и Марии", "Христос среди детей", "Грешница" и — над стенными росписями Храма Христа Спасителя. Даже буйный Репин не решался кинуть камень, и от души чествовал своего противника. Всё почему? Семирадский переставал интересничать да манерничать. Он включал своё горячее от природы сердце и творил, как оно подсказывало.

На выставке можно увидеть не только работы самого мэтра, но и его последователей - Степана Бакаловича, Василия Смирнова, братьев Павла и Александра Сведомских, Фёдора Бронникова. Все - не без способностей, но ни один из них не дотянул до учителя. Бенуа говорил: «Успех Семирадского, естественно, должен был породить целую школу художников, шедших тем же путем, но эти эпигоны не обладали и той частичной жизненностью, которая, несомненно, была в их вожаке, что, однако, вовсе не помешало некоторым из них, например Бакаловичу иметь чуть ли не еще больший успех».

В наше время Бакаловича знают искусствоведы, да и не то все, а когда-то он имел крупные заказы, и мы сталкиваемся с иррациональным несовпадением прижизненной и посмертной славы. Бенуа отвергал всю плеяду, называя Смирнова – «сухим», а Сведомских – «талантливыми, но пустыми, претендующими на мощь и трагизм». По мне, якобы «сухой» Смирнов — почти идеален. Его "Смерть Нерона" подчинена магии цвета, линий, пространства. Есть тут и острый психологизм, но художник будто бы в последний момент испугался и ушёл в созерцание «внешнего», как было принято у гуру-Семирадского.

Что самое важное в картинах этого русского поляка? Только ли мощно прописанные пейзажи и портики? Светотень, которую с отвращением похвалил Репин? Красивые тела? Повествовательность? Нет. Семирадский дарил радость и дарит её до сих пор. Его картины - лекарство от хандры, а ведь сам художник не был по-детски счастлив - он тяжко переживал травлю и насмешки, пытался прибиться к какому-нибудь берегу, живя и в Польше, и в Риме, но не находя спокойствия. Понимал, что катастрофически несовершенен и упрёки - правдивы. Умер от мучительного и редкого недуга - рака языка, оставив после себя громадное и до конца не изученное наследие, так как сделался «немодным» сразу же после смерти - шёл 1902 год, а Модерн разглядывал античность уже под иным углом.