В Белгороде вышел в свет большой и очень красивый том «Мы помним» (тканевая обложка, двуцветная печать, замечательный дизайн). 20 писателей Белгорода представили свои воспоминания, очерки, стихи о своих ближайших предках, воевавших в Великой Отечественной или детьми перенесших фашистскую оккупацию. 300 экземпляров тиража разойдутся только по библиотекам области.
Составитель, идеолог и основной движитель проекта — писатель, участник боевых действий Сергей Бережной. Он же дал по ходу книги комментарии и помог некоторым авторам разыскать новооткрытую информацию о родственниках.
Книга «Мы помним» выпущена за счет средств издательского отдела Управления культуры Белгородской областной государственной администрации. Белгородчина в этом смысле является флагманом для многих регионов; она издает немало книг местных авторов — прозы, стихов, публицистики, краеведческих, а также художественных и тематических альбомов.
Издание осуществлено в рекордные сроки — за четыре месяца. Это огромная неравнодушная работа, проделанная ради общей памяти. Пожалуй, белгородские писатели первые из числа региональных
организаций Союза писателей России, кто попытался сформировать таким образом Бессмертный полк своих родных и близких.
Один из авторов тома полковник запаса писатель Геннадий Алехин усматривает основную удачу и ценность издания в том, что «на основе архивных документов — боевых донесений, наградных листов, боевого пути частей и соединений, где воевали главные герои книги, — воссоздается картина минувшей войны, страшной и кровавой.
Двадцать авторов своеобразных бессмертных семейных полков. Это своего рода уникальный документ, изложенный в художественной форме. На каждой странице — судьбы фронтовиков, яркие и неповторимые, порой трагические.
Одни получили пулю в боях под Ковелем и Ржевом, другие пропали без вести в новгородских болотах, третьи штурмовали Берлин и освобождали Восточную Европу. А некоторые пережили ад концлагерей. Многих из них ждали родные и близкие на оккупированной территории, испытавшие страдания и лишения».
Процитируем небольшой отрывок из вступления, написанного 95-летним писателем-фронтовиком Владиславом Шаповаловым: «Читаю эти проникновенные рассказы моих коллег о своих близких, а перед глазами встают лица погибших друзей-однополчан, сраженных пулей или осколком на взлете своей жизни. Вновь и вновь память возвращает в размокшие от дождя окопы, во вспененные взрывами Вислу и Сан, на медсанбатовскую койку, в запах крови, смешанный с запахом медикаментов. Вновь вижу охрипшего командира, поднимающего роту в атаку, медсестричек с воспаленными глазами и валящихся с ног от усталости, солдатскую кашу и горбушку хлеба, пущенную по кругу самокрутку…».
Многие авторы сборника впервые узнали очень важные, доселе неизвестные, детали, даже целые военные биографии своих родственников. К примеру, в семье Г. Алехина долгое время не знали о судьбе его дяди Филиппа Игнатьевича Алехина. Бабушка получила извещение в начале 1942-го: «Пропал без вести». Почему-то считалось, что он воевал в составе топографической роты. На самом деле Филипп Алехин попал на фронт после ускоренного выпуска «учебки» в Казани, где готовили лыжные батальоны для рейдов в тыл противника, выполнения разведывательно-диверсионных задач, прорыва немецкой обороны. Фактически — смертников. Немцы называли лыжные батальоны «белой смертью», а наши — «снежной кавалерией». Погиб Филипп в бою или во время рейда по тылам противника, установить не удалось. Впрочем, такова судьба многих фронтовиков 1941–1942 годов.
Можно себе представить, отмечает Г. Алёхин, какое волнение испытали писатели Вера Кобзарь, Олег Тарасов, Татьяна Огурцова, Владимир Калуцкий, узнавшие подробности тех лет о своих родственниках.
Например, выяснилось, что Кобзарь Матвей Дмитриевич с первых дней войны сражался на фронте. Во время боев на Крымском полуострове был ранен, попал в плен. Оказался в концлагере. Участвовал в восстании. Военнопленные перебили охрану, и ушли с оружием к линии фронта навстречу нашим войскам.
Затем М. Кобзарь сражался в составе действующей армии, войну закончил в Праге. И таких примеров в книге немало.
Идея написать и выпустить такую книгу родилась несколько лет назад. Совместно с Белгородскими региональными организациями «Союз десантников России» и «Боевое братство» по инициативе С. Бережного был запущен литературный проект «Уроки русского». Два года назад была издана первая часть книги «Возвращенные имена». О судьбах белгородцев, считавшихся без вести пропавшими. В основу книги легли встречи с родственниками фронтовиков, результаты кропотливой работы в архивах и музеях, поездки по местам боев и работы поисковых отрядов. Судьбы героев-фронтовиков, насколько возможно, были досконально исследованы, а в описании событий лежат только достоверные факты.
Кстати, писательский десант из Белгорода — частый гость и в Донбассе. Литераторы помогают жителям ЛДНР чем могут: книгами, медикаментами, продуктами. А также проводят регулярные встречи с молодежью, учителями, школьниками, творческим активом донбасских республик.
Ряд совместных мероприятий там белгородские литераторы провели с руководством Союза писателей России (СПР). 14 февраля этого года делегация Белгородского отделения СПР приняла участие в мероприятиях по случаю очередной годовщины освобождения Луганска от фашистских захватчиков. В тот день в центре города были захоронены останки красноармейца, уроженца Луганска Георгия Деркача, который погиб на Курской дуге в 1943-м.
* * *
Я благодарен создателям книги за возможность опубликовать в томе три очерка о своих близких. Уже известный, многократно републикованный «Три Славы Василия Лисунова», про моего феерического двоюродного деда-харьковца, полного кавалера ордена Славы и других орденов, разведчика 55-й гвардейской танковой бригады, погибшего в 18 (!) лет в Берлине 29 апреля 1945 г., а также про моего 12–14-летнего отца в оккупации Харькова (фрагмент большого очерка «Счастливая жизнь мученика Александра») и про 7-летнюю маму Светлану и ее семью в оккупированном Богучаре (мемуар «Расстреляна семи лет»).
Мои родители после Харькова жили в Белгороде с 1961 г. и покоятся здесь на Ячневском кладбище, где и родители моего отца.
Дети войны… Приведу фрагмент из воспоминаний моей мамы.
«Настоящая беда пришла в наш неуютный временный дом в оккупированном Богучаре в один из пасмурных осенних дней 1942-го года. В городе шла облава, искали членов семей красных командиров, о чем рассказала прибежавшая мамина сестра, тетя Женя, с которой они стали поспешно складывать вещи в большой платок. Действительно, мой отчим, капитан Красной армии, интендант Даниил Никандрович, был в это время на фронте. Но как об этом узнали каратели?
Мы не успели выйти из дому: на пороге появились люди в черной форме, с жесткими лицами и лающим говором. И мы пошли за солдатами в один из двух автобусов, уже заполненных женщинами с детьми, — некоторые из них были нашими знакомыми. Дети вели себя беспокойно. Было очень холодно, матери согревали детей своими объятьями. По репликам мама поняла, что нас везут на расстрел. Уже стемнело, когда автобусы остановились, и под крики солдат нас стали выгонять на дорогу — под автоматы. Мы находились в поле, но рядом виднелся лес. Мама потом рассказала, что узнала эту местность, нас высадили где-то возле села Титаревка, км в 50 от Богучара.
На какое-то время я словно выключилась из событий (криков — тех и этих, выстрелов), а когда “очнулась” — увидела над собой бледное мамино лицо. Ее голубые глаза в эту минуту были огромными и темными. Мама что-то говорила, я поняла, что надо вставать и идти.
Мы были уже в лесу. Оказывается, наши решились на бегство, и им удалось в сутолоке броситься в овраг. Маму ранило в грудь слева, прижатую к груди младенца Лидочку не задело чудом.
… Пять месяцев прожили мы большой семьей — 5 женщин и 6 детей — в маленькой сторожке лесника. Помню, как страшно болели мы все туляремией: переносчиком этого жуткого инфекционного заболевания обычно являются грызуны. Взрослые ходили по дому, держась за стены — они-то вынуждены были двигаться. Несмотря на высокую температуру, мама или тетя Женя ходили в села за продуктами. Если что-то перепадало, то съедалось сразу же, поскольку хранить было невозможно: мыши пожирали все. Они прокусывали даже вороха одежды, в которые мы заматывались. Я помню, как просыпалась от боли — грызуны обкусывали мои пальцы. Однажды эти огромные мыши загрызли хозяйского кота Ница.
От туляремии в декабре 1942 г. умерла моя бабушка Анисья Лисунова. Со стоном и слезами, с огромным трудом, завернув тело в тряпье, ее схоронили за домом, вырыв могилу палками и пальцами. Всю оставшуюся жизнь мама и тетя Женя потом страдали, что не смогли сберечь тело своей матери — могила в феврале оказалась разрытой волками. Удалось собрать только кости. Их потом захоронили в Богучаре, когда в конце февраля нас перевезли на машинах в город наши солдаты».
* * *
Для всех нас, выросших в этом Отечестве, та война была и остается и Великой, и Отечественной.
Мой отец не дожил три месяца до 60-летия Победы, но все годы, что были ему отпущены после войны, он много рассказывал о ней, думал, видел ее во сне. Она длилась в нем, как мина замедленного действия, и спустя 17 лет после окончания отняла у него зрение.
На стене у моего сына, тоже Александра Минакова и тоже уроженца Харькова, висит дедова Похвальная грамота, подписанная 29 мая 1941 г. — понятно, с портретами Ленина и Сталина — об отличном окончании 4 классов Харьковской средней школы № 13. До начала Великой Отечественной войны оставалось меньше месяца.
А в середине июня 1941 г. этот 12-летний мальчик с родителями отправился из Харькова в Бессарабию, в г. Бельцы, что совсем недалеко от румынской границы — погостить у родственников, семью которых направили из Белгорода на работу на железнодорожный транспорт.
Отец рассказывал мне о доброжелательности молдаван, о том, как вся семья гуляла на молдавской свадьбе, о низких ценах на продукты в магазинах и на рынке. И — как увидел самолеты с крестами, бомбившими нефтехранилище. Вот запись его впечатлений.
«Стою во дворе, запрокинув голову, и вижу, как почти над крышами домов летит самолет с желто-черными крестами. Летчик в шлеме и очках смотрит на меня, а я с удивлением — на него. По телу бегут мурашки, ведь, ухмыляясь, летчик может пустить пулеметную очередь.
Немецкая авиация целый день обливает город какой-то жидкостью. Позднее — сбрасывает зажигательные бомбы, что превращает Бельцы в сплошной пожар.
…В этот же день я увидел воздушный бой: один советский истребитель вступил в неравный поединок с четырьмя немецкими истребителями, и был сбит. И я расплакался от жалости и обиды…».
Вот еще детали: «С большими трудностями пробились в эшелон с семьями военнослужащих, эвакуированных из Бессарабии. Это были товарные вагоны, заполненные женщинами и детьми. Медленным ходом эшелон вез нас на восток в ночной темноте. В вагоне царила гнетущая тишина, в мерцающем свете я видел печальные и тревожные глаза взрослых. На одной из остановок военные произвели перепись всех пассажиров. После этого нам раздали бесплатные сухие пайки: хлеб и колбасу… Через двое суток доползший до украинской Знаменки эшелон был поставлен на запасный путь… Едва успели пересесть в одесский поезд. Вечером прибыли в затемненный Харьков. На многих окнах уже были наклеены бумажные кресты. А 4 августа родилась моя сестренка Валя. Ровно через 4 месяца, 23 октября 1941-го года немецкие войска вошли в горящий Харьков».
…Остался Харьков оккупационный в памяти Шурки Минакова и повешенными на балконах его дома.
Все он пережил в эти два года — попеременный переход города от наших войск к немцам, и обратно, разбомбленные здания пассажа и Дворца пионеров на пл. Тевелева (ныне Конституции), где до войны он занимался в различных кружках, прежде всего в танцевальном, Дробицкий Яр за ХТЗ, где расстреляли харьковских евреев, а, заодно, пришедших на выстрелы крестьян из поселка Рогань.
Ходили слухи тогда и о машинах-душегубках, которые, кстати, были опробованы нацистами именно в Харькове — так уничтожали заложников, взятых на улицах города в ответ на взорванную (тоже впервые в истории) подпольщиками радиомину.
Это тоже — из воспоминаний отца, записанных для стенгазеты. В них, кажется, и нет ничего информативного. Но — присутствует живое, сиюминутное дыхание свидетельства...
«Было светлое утро 9 мая 1945 года, я, в рабочей одежде, в отцовской засаленной фуфайке отправился на Харьковский вагонно-ремонтный завод, на котором работал слесарем-инструментальщиком с 15 лет (с 1944-го года). В нашей квартире не было радио, и главную новость я узнал от пацанов. Они играли во дворе, но окружили меня и радостно наперебой кричали: «Шурка, не ходи на завод! По радио объявили, что сегодня — День Победы, закончилась война!». Но разве мог я не явиться к 7 часам утра на рабочее место, к станку!
Заводские ворота были распахнуты настежь, а двор — посыпан песком. И уже была сооружена трибуна. Двор заполнился возбужденными, радостными людьми. Состоялся митинг. Не оттуда ли помнятся эти слова: “Друзья, подруги, граждане, — народ! / Вот он пришел, день радости высокой! / С усталых лиц сотрем соленый пот / И поглядим с улыбкою широкой / На все вокруг: на солнце, на сирень, / На жизнь, на май, на первый мирный день!..”».
Вкапывая оградку на отцовой могиле, мне пришлось обуть его туфли, которые меньше моих на один размер, да и стопа его была поуже. Поскольку во время копания ногу все время видел перед собой, на лопате, то размышлял об этом самом черном отцовом башмаке. И вспоминал гениальную картину Виктора Попкова «Шинель отца», где молодой мужчина стоит, чуть отведя в сторону руку, прижимая пальцами великоватый рукав надетой на него шинели отца, скорее всего, скончавшегося от ранений, полученных на войне. Мощен и глубок сам сердечный посыл картины (она-то и живописно сделана потрясающе — колористически, содержательно, композиционно): что вообще мы берем от отцов, можем ли мы вместить их наследие, или даже сами вместиться в него? Как сыновья соотносятся с отцами — по Сеньке ли шапка, в чем преемственность, и есть ли она?..
Наши отцы и деды были настоящими патриотами. Вот об этом надо помнить всегда. И книга «Мы помним» — это урок русского отношения к жизни, подвигу, самопожертвованию. Это урок генетической, глубинной памяти о наших корнях, о нашей родословной. Это урок любви к России, к родному очагу.
Это еще один урок и нам, и молодому поколению: жить настоящим, думать о будущем, но не забывать о прошлом.
Станислав Минаков
