Его писательская жизнь была успешной – он создал произведения, которые обрели известность – повести «Иван», «Зося», рассказы «Кладбище под Белостоком», «Второй сорт», «Кругом люди», «Сосед по палате», «Сердца моего боль». Потом писатель словно затаился. Это было молчание, прерываемое лишь редкими публикациями. Казалось – впрочем, тем, кто не знал характер писателя, – что ему уже нечего сказать. И вдруг литературный воздух словно озарился яркой вспышкой – вышел роман Богомолова «В августе сорок четвертого».
Владимир Осипович резко выделялся из среды советских писателей. Он был талантлив, оставил после себя прекрасные книги. Но даровитых – разностильных, разнохарактерных литераторов – в его время было немало. Однако Богомолов избегал общения, собраний, заседаний – по его собственным словам, он никогда не хотел и не пытался стать членом Союза писателей СССР. Был равнодушен к титулам, званиям. Они у него были, но всякий раз писатель воспринимал и принимал их равнодушно, а, случалось, даже с досадой. Богомолов воспротивился – невиданный случай! – присуждению ему Государственной премии за роман «В августе сорок четвертого».
«Я убежден, – писал он, – что литературное произведение после опубликования должно жить самостоятельно, без каких-либо подпорок и поддержек, а автор должен обходиться без каких-либо поощрений, без различных ярлыков и этикеток».
В одном из интервью Богомолов сказал, что не любит никуда ходить, потому что видит, как люди чего-то друг от друга хотят, и желают выгоды для себя. Ему же ничего ни от кого не нужно, он ни в чем не нуждается.
Главным для Богомолова было литературное творчество: создание картин, палитры образов. Проще говоря – жизнь не среди людей, а среди своих героев.
Он был причастен к глубоким тайнам Великой Отечественной, тому, что раньше не предавалось огласке, тщательно скрывалось. И хотел об этом поведать.
Богомолову – 17-ть, когда началась война. «Отправиться в армию меня подбили двое приятелей, оба были старше меня, они и надоумили прибавить себе два года, что сделать при записи добровольцем было просто», – вспоминал он. Писал – «для нашего поколения было неестественным, диким, непонятным всякое иное решение и поведение».
Есть избитое выражение – «прошел много фронтовых дорог». Оно применительно и к Богомолову. «Избитое» в данном случае приобретает вполне конкретный, драматический и даже трагический смысл. Он был курсантом воздушно-десантной школы, командиром отделения разведки. Воевал в Подмосковье, на Украине, Северном Кавказе. Освобождал Польшу, входил в Германию. Это сухое перечисление фактов, а сколько за ними кроется! Так же, как и за следующими: был ранен, контужен, снова ранен…
В биографии Богомолова был СМЕРШ – знаменитая военная контрразведка. В ней он служил, ей посвятил свое главное произведение.
О служивших в СМЕРШе писали и до него, но они представали большей частью в негативном свете. Богомолов же показал людей, самоотверженно выполнявших опасную, сложную и ответственную работу, от которой зависели жизни тысяч людей, судьбы крупных операций, вошедших в летопись войны. У него это получилось зримо, достоверно, не только потому, что он был талантлив. Богомолов знал подобных людей, смотрел им в лицо, слушал их рассказы…
«Главное, я не уступил в романе ни одного слова, не поступился ни одним сокращением, не согласился ни на одну, даже минимальную купюру, не изменил ни одного термина». Так писал Богомолов о завершении долгой, мучительной эпопеи с книгой, которая имела невероятный успех, выдержала 186 изданий и была переведена на 37 языков. Речь – о романе «В августе сорок четвертого», который первоначально назывался «Момент истины».
Увидев свою рукопись, присланную из пресс-центра КГБ, писатель буквально онемел. На всякий случай напомню, а кто-то, возможно, услышит об этом впервые – любые материалы, касающиеся тайных военных операций, деятельности разведки и контрразведки, – должны были обязательно визироваться на Лубянке.
Из всех абзацев романа будто сочилась кровь, на полях рукописи вверху, внизу, посредине стояли грозные выкрики-ремарки: «Выбросить!», «Необходимо изъять!», «Опустить!», «Снять!», «Выбросить целиком!» или «Выбросить полностью!» Роман был избит, изувечен беспощадным красным карандашом цензора. Впрочем, читал рукопись не один человек, множество людей, и у каждого оказались свои замечания.
К счастью, у Богомолова нашелся – а если бы не нашелся?! – покровитель со Старой площади. Прочитав рукопись, он связался с большими людьми из КГБ. Но это было только начало операции по спасению романа.
Рукопись переслали главному военному цензору, генерал-майору Ивану Болдыреву. Он вызвал к себе писателя. Хмуро спросил: «Название «Момент истины» не годится. Другие варианты есть?» «Есть, – ответил Богомолов. – «В августе сорок четвертого».
Генерал согласился. Но многому воспротивился, как другие люди в солидных военных ведомствах. Богомолов посылал им письма, получал ответы. Этих ответов набралось на толстую папку. Эти вырезки, ксерокопии, мнения – на солидных бланках и с внушительными печатями – вполне могли бы стать приложением к роману «В августе сорок четвертого». Они – наглядная иллюстрация литературных нравов того времени. Впрочем, Богомолов охарактеризовал ситуацию куда более резко: «Цензура во все века и при любом режиме существовала и, наверное, еще долго будет существовать, но в нашей стране она приобрела нетерпимые, уродливые и карательные формы: можно было запретить все, что в данный момент противоречило политической или иной конъюнктуре…»
Этот суровый, темноглазый человек, выбросивший за ненадобностью улыбку, не только вел переписку, но и ходил по инстанциям. Проверяющих не устраивала «выдача» читателям военных секретов – в книге показана «техника» работы «СМЕРШа, документы – приказы, рапорты, сводки, а так же жаргон разведчиков.
Цензоры, а среди них полковники и генералы, были недовольны, а часто и возмущены тем, как показан в романе Верховный главнокомандующий.
Богомолов вспоминал: «Говорилось мне при этом так: «Если он был изверг – у вас Сталина боятся все окружающие его в Ставке люди, – если это так, то как же мы выиграли войну? Ну как вы представляете? Да если они его так боялись, они не могли рядом с ним работать, тем более плодотворно».
С ним не всегда говорили вежливо. Один генерал кричал: «Вам предписали, а вы не выполняете! Кто вы такой?! Советская власть, она что – кончилась?!» Нет, было видно, что не кончилась, потому придирались ко всему. И даже к стилю. Блестящему, надо сказать…
Рукопись читал и сам шеф Комитета государственной безопасности СССР Юрий Андропов! Его краткая «рецензия» представляет несомненный интерес: «Автор обожает розыскников, и они не могут не нравиться. Розыскники – младшие офицеры – изображены автором ярко, с уважением и любовью. Они профессиональны, достоверны и несравненно привлекательней Верховного Главнокомандующего и его окружения. В результате вольно или невольно возникает противопоставление младших офицеров системе высшей власти, не украшающее ее и в какой-то степени компрометирующее. Роман получил активное признание, и не считаться с этим не следует. Я не говорю категорически: «Нет!» Я считаю нужным высказать свое сомнение…»
Богомолов писал, что не испытывал никакого пиетета к «суровым» ведомствам, не боялся их, ибо свою «школу страха» прошел на войне.
Другие же – трусливые, «дрессированные» по выражению Богомолова писатели – безропотно принимали правки и исправления «сверху». Он же был иного склада. Не склонялся, не покорялся, а стойко отбивался – аргументами, доводами и даже законами – о некоторых не знали (!) блюстители советских нравов.
Наконец, Богомолов получил долгожданную бумагу: «Военная цензура рассмотрела роман. Сведений военного характера, запрещенных к открытому опубликованию, нет. Возражений против его публикации не имеется». В 1974 году роман «В августе сорок четвертого» увидел свет в трех номерах журнала «Новый мир». Хотя сначала Богомолов хотел отдать роман в «Юность». Но главный редактор журнала, писатель Борис Полевой намеревался без ведома автора – Богомолов узнал о том случайно – сильно сократить рукопись.
Переписка двух писателей была бурной, эмоциональной. Полевой долго искал пути к примирению, однако найти компромисс так и не удалось. Пути Богомолова и «Юности» разошлись навсегда…
Успех романа – Полевой, наверное, кусал локти! – был невиданный! Все рецензии были положительными. На Богомолова обрушился вал читательских писем. Вот лишь одна цитата: «Умница Алехин, великолепный Таманцев, такой понятный и близкий (со всеми его родственниками) Блинов. И даже люди, которые появляются в книге ненадолго, врезаются в память… Ваша книга вызывает чувство гордости за наших людей – таких понятных, близких и без всякой показухи – прекрасных…»
Забавно, что Богомолову звонили и поздравляли даже те, кто его рукопись пытался кромсать. Писатель вполне серьезно благодарил этих людей «за помощь». Они, не почуяв иронии, соглашались. И с благодарностью принимали книгу с его сухим автографом.
Роман «В августе сорок четвертого» стал сенсацией не только в Советском Союзе, но и за рубежом. По общему мнению, Богомолов написал свою лучшую книгу.
«В августе сорок четвертого» - не только захватывающее произведение, но и первое в СССР о работе СМЕРШа. Это был совершенно новый взгляд на события Великой Отечественной войны. В романе, как уже было сказано, множество реальных, крайне любопытных документов. Как они оказались у Богомолова?
Все просто – писатель получил доступ к секретным архивам. К ним он «пробрался» благодаря дружбе с Героем Советского Союза, писателем Владимиром Карповым и начальником ГРУ с 1942 по 1945 годы, генерал-лейтенантом Иваном Ильичевым.
Роман Богомолова охотно читают и сегодня, спустя 45 лет после дебютной публикации. Это не только захватывающий детектив, но и… Впрочем, уместнее привести слова самого писателя. «Этим романом в обиход русского языка, и прежде всего в лексику правоохранительных органов и спецслужб, были введены такие понятия, как «момент истины», «прокачать», «бутафорить», «качание маятника» и др. Термин «качание маятника», означающий наиболее оптимальные действия и поведение при огневых контактах с противником, оказался объектом внимания зарубежных спецслужб и руководителей отрядов коммандос, что в последующие годы инициировало появление целого ряда инструктивных разработок не только для специальных, но, позднее, и для войсковых, в первую очередь десантных, подразделений…»
Другими словами, роман актуален – и не только для любителей литературного экстрима, а для профессионалов-разведчиков. Кстати, писатель восстановил прежнее название книги «Момент истины», в скобках указывая «псевдоним» – «В августе сорок четвертого».
Про фильм «В августе 44-го» по роману Богомолова, вышедший в 2000 году, говорить не стану. Писатель попросил убрать свою фамилию из титров («Не мой сценарий»). По словам Богомолова, картина режиссера Михаила Пташука «оказалась примитивным боевичком с изображением частного случая, что ничуть не соответствует содержанию романа».
Возможно, писатель был чересчур строг, однако считал, что возможности кино, при всем его богатстве средств, все же ограничены. Оно сбивает дыхание литературного произведения, сужает его рамки, «смазывает» характеры героев.
У создателей фильмов – строгие временные рамки. Прочь размышления, раздумья! Сокращаем монологи, диалоги! Главное – не плавное течение мысли, а действие, его вихрь, натиск, чтобы зрители не скучали, не дремали, а волновались, переживали – не только за жизнь персонажей, но и за потраченное время…
К слову, Богомолов был недоволен и экранизацией своей повести «Иван» – картина режиссера Андрея Тарковского «Иваново детство», – хотя она была удостоена множества международных премий. Такой уж у него был характер – везде доходить сути, находить момент истины. Убедиться в этом просто – перечитать Богомолова. И снова задуматься, удивиться – как ему это удалось?
Валерий Бурт
