На всю жизнь мне врезались в память слова, которые читал за кадром приглушенный голос в советском кинофильме: «В красном сне, / В красном сне, / В красном сне / Бегут солдаты — / Те, с которыми когда-то / Был убит я на войне…» Слова были всеобщими, касались словно всех нас, и меня, рожденного через 14 лет после окончания Великой Отечественной войны. Это были поэтические строки моего земляка, поэта-фронтовика Григория Поженяна.
Емкость строчки «был убит я на войне» я довыяснил позже, узнав о поразительном факте биографии поэта. Уже в послевоенные годы Поженян, приехав в Одессу, обнаружил на улице Пастера, 27, на стене бывшей комендатуры мемориальную доску в память о расстрелянных немцами защитниках города. Среди 13-ти героев восьмым значилось его имя. Дело в том, что его разведотряд, отступая из Одессы, разделился на группы; Поженяну и двум бойцам удалось прорваться через окружение, а оставшиеся попали в плен и были расстреляны. По просьбе поэта доску не стали переделывать, исправлять.
С Одессой, испытывавшей водный дефицит не только в годы войны, у Поженяна связаны два эпизода. Первый — собственно военный. Когда немцы захватили село Беляевка, откуда в Одессу поступала вода, Поженян с группой разведчиков-морпехов пробился к водонапорной башне, уничтожил фашистскую охрану и так напоил город (впоследствии эти события легли в основу его сценария фильма «Жажда», 1959 г., в главной роли снялся Вячеслав Тихонов).
В послевоенные годы, узнав, что хотят расправиться с председателем исполкома горсовета Одессы за то, что тот на средства, отпущенные на пятилетку, привел в порядок Пушкинскую улицу, Поженян опубликовал в «Правде» статью в его поддержку, чем и спас его. Как рассказывают, после публикации поэт получил из Одессы телеграмму: «Приглашаю снимать вторую серию фильма "Жажда". Вы опять дали Одессе воду».
«Разведчик-диверсант» — такова была военная специальность Григория Поженяна, морского пехотинца, сына «врага народа». Его наградной «иконостас» был внушителен — по два ордена Отечественной войны I степени и Красной звезды, по одному — «Боевого Красного Знамени», медали «За оборону Одессы», «За оборону Севастополя», «За оборону Кавказа», «За оборону Заполярья», «За освобождение Белграда», «За боевые заслуги».
Имелись и награды мирных лет, за достижения на литературном поприще, — «За заслуги перед Отечеством III степени», «Знак Почета».
Дважды (!) представляли Поженяна к званию Героя Советского Союза, но награды он не получил; рассказывают, что велел выбросить за борт десантного катера струсившего замполита и пополоскать для профилактики в воде, а обиженный потом пожаловался на него в Военный совет.
Сохранились воспоминания адмирала Ф. С. Октябрьского (Иванова):
«Более хулиганистого и рискованного офицера у себя на флотах я не встречал! Форменный бандит!».
В 2002 г. Поженян подвел такой итог своей жизни в краткой автобиографии: «Я родился 20 сентября 1922 г. в Харькове. Отец — директор института научно-исследовательских сооружений, мать — врач харьковской клиники профессора Синельникова. Окончил 6-ю среднюю школу. Ушел служить срочную службу на Черноморский флот. Воевать начал в первый день войны в 1-ом особом диверсионном отряде. Первый взорванный мост — Варваровка, в городе Николаеве. Последний — в Белграде. Был дважды ранен и один раз контужен. Начал войну краснофлотцем, закончил капитан-лейтенантом. Издано 30 книг, 50 песен». Поэт также перечислил боевые награды, и всё…
Писать стихи он начал в Войну. В стихотворении «Севастопольская хроника» расскажет: «...Я ранен был. / Я был убит под Одессой». И еще: «В семнадцать — / прощание с домом, / в девятнадцать — две тонких нашивки курсанта, / а потом трехчасовая вспышка десанта, — / и сестра в изголовье с бутылочкой брома».
Натуру не переделаешь. «Хулиганистость и рискованность» Поженян пронес через всю жизнь — слава богу, долгую.
Такая яркая личность, конечно, была окружена ореолом былей, легенд, анекдотов. Журналист Д. Мамлеев рассказывал, что Поженяна дважды отчисляли из Литинститута (поступил в 1946 г., закончил через 6 лет). Первый раз — по политическим мотивам. Его вызвали в партком института и как фронтовика попросили выступить на собрании против «космополита Павла Антокольского», творческого наставника Поженяна. Студент явился на собрание в морском кителе, с полным комплектом боевых наград, и с трибуны объявил, что ему приказали выступить против Антокольского.
«Я, — сказал Поженян, — нес книгу этого поэта на груди, когда шел в бой. Если бы в меня попала пуля, она прострелила бы и его книгу. На фронте погиб сын Антокольского, он не может защитить своего отца. За него это сделаю я. Я не боюсь. Меня тоже убивали на фронте. Вы хотели, чтобы я осудил своего учителя? Следите за моей рукой», — и показал неприличный жест...
Кроме того, по этому же, кажется, поводу он выбросил секретаря институтской комсомольской организации из окна второго этажа — на клумбу с портретом Сталина, выложенным из георгинов. И когда ректор Ф. Гладков произнес слова «чтобы ноги вашей не было у меня в кабинете», Поженян вышел из кабинета на руках.
Второе исключение из вуза было «огнестрельным». Поженяна привлекли к суду за хранение именного браунинга (ну, стрельнул в запальчивости в потолок, с кем не бывает!?), на котором была пластинка с гравировкой «Угольку». Поэту пришлось в суде доказывать, что Уголек — его фронтовое прозвище, а браунинг был вручен десантнику Военным советом Черноморского флота. Студента-литинститутца спасла специальная телеграмма адмирала Азарова, который подтвердил, что пистолет принадлежит Поженяну.
В «перерывах» между учебой в институте и после его окончания Поженян работал «верхолазом, котельщиком и моряком», за 7 лет побывал во всех морях.
Как режиссер-постановщик и сценарист снял на Одесской киностудии в 1966 г. военную кинодраму об обороне Севастополя «Прощай!» — с артистами В. Заманским, О. Стриженовым, И. Переверзиным, Ж. Прохоренко и другими. Музыку к фильму написал Микаэл Таривердиев. Вообще, у Таривердиева есть цикл «Семь песен-речитативов на стихи Г. Поженяна».
В него включены тексты «Дельфины», «Мне хотелось бы…», «Скоро ты будешь взрослым…», «Сосны», «Я такое дерево…», «Я принял решение…», «Вот так улетают птицы…». Цикл очень интересно исполняла Елена Камбурова. На одном из сайтов поклонник этих сочинений воскликнул: «Жители России-матушки делятся на тех, кто слышал этот цикл, и тех, кто не слышал. Присоединяйтесь к слышавшим»! Правильный призыв.
Человек, отважно проливавший кровь за Родину, имел право писать и такое:
Мети, мети, моей судьбы метель.
Стихам не страшно. Мне прикрыться нечем.
Все решено. Как не бывает двух смертей,
так, слава богу, нет и двух Отечеств.
Обильно присутствует в творчестве Поженяна, что и понятно, море — столь возлюбленное сухопутным коренастым харьковским пареньком, призванным на флот.
Из стихотворения «Ветер с моря» (1947), давшего название его первой книге (1955):
. ...Немцев было восемь. Наших — трое.
Немцы шли на малом. Мы — на полном.
Немцы шли за ветром. Мы — сквозь волны.
С ними был их бог. А с нами — сила.
Он им не помог. А нас носила
яростная злоба над волнами.
С немцами был бог. А море — с нами.
Море с нами — значит, каждым валом
нас волна собою прикрывала…
Знаменитое военное стихотворение о разных цветах моря поэт начинает так:
Есть у моря свои законы,
есть у моря свои повадки.
Море может быть то зеленым
с белым гребнем на резкой складке,
И заканчивает:
И пока просыпались горны
утром пасмурным и суровым,
море виделось мне то черным,
то — от красных огней — багровым.
В море, по рассказам, он потом познакомился и со своей супругой Еленой: она плыла к берегу, а он с товарищем — в море. «Какое красивое лицо плывет навстречу!» — воскликнул поэт, и влюбился.
В стихотворении «В день Победы с Поженяном» (1995), начинающемся строками «Пить в день Победы с Поженяном — / какое пиршество и честь…», Евтушенко скажет:
И он, с одесским вечным блеском,
живой убитый Поженян,
подъемлет в семьдесят с довеском
полным-полнехонький стакан.
…Как въелись в кожу порошинки,
а поскреби ладонь — на дне
жива шершавинка от финки,
зазубрившейся на войне.
…
Победу пели наши склянки,
но отвоеванный наш Крым
презентовал Хрущев по пьянке
собратьям нашим дорогим.Нас время грубое гранило,
обворовало нас, глумясь,
и столько раз нас хоронило,
и уронило прямо в грязь.Но мы разбились только краем.
Мы на пиру среди чумы,
и снова гранями играем
полным-полнехонькие мы.И мы, России два поэта,
нелепо верные сыны,
не посрамим тебя, Победа
так осрамившейся страны.
У Поженяна есть стихи, которые стали народными песнями: «…Мы с тобой два берега у одной реки», «Песня о друге» («Если радость на всех одна — на всех и беда одна»), «Маки» («На Федюнинских холмах — тишина. Над Малаховым курганом — сны…»).
Был и такой «поворот» в жизни сценариста Григория Поженяна: в 1972 г. совместно с Василием Аксеновым и Овидием Горчаковым он написал роман-пародию на шпионский американизированный боевик «Джин Грин — неприкасаемый», под псевдонимом Гривадий Горпожакс, составленным из слогов имен и фамилий авторов.
…Дважды Героем «живой убитый Поженян» не стал, зато через много лет сделал другой дубль, лауреатский: удостоившись Государственной премии РСФСР имени Горького (1986), за поэтический сборник «Погоня» (1983), и Государственной премии Российской Федерации (1995).
… К нему, больному, 78-летнему, на дачу в Переделкине ворвались некие подонки и нанесли тяжелейшие травмы. Он перенес сложнейшую операцию трепанации мозга и несколько лет восстанавливал здоровье, но полностью не удалось.
...Печи стынут без огня,
церкви старятся без звонниц.
Укрываясь от бессонниц,
сны покинули меня.
Ночь — длиннее. День — короче.
Дни состарятся в года.
А куда уходят ночи?
Не уходят никуда.
Скончался поэт Григорий Поженян за полчаса до начала своего 83-го дня рождения. Случилось это 19 сентября 2005 г. Он лежал в больнице, и там его навестил старый друг — фронтовик и кинорежиссер Петр Тодоровский, оператор фильма «Жажда». В палате они спели свою песню «А надо, чтоб кто-то кого-то любил».
Последним желанием Поженяна было, чтобы его похоронили в Переделкине, недалеко от могилы Пастернака. Когда началась постыдная волокита, пишет Е. Евтушенко, «почитатели поэта явочным порядком исполнили его просьбу. Так он и после своей смерти отстоял последнюю пядь родной земли».
Возмездья озноб у победной черты,
не полдень реванша, а день правоты.
И песня, что я ли, не я ль допою, —
то песня солдат, уцелевших в бою.
От имени тех, кто в болотах, во ржи
остались. А нам повелели: скажи!
Поженян сказал, что мог, что должен был сказать. И ушел под сень той памятной одесской доски, на которой увековечено его имя рядом с погибшими однополчанами.
Станислав Минаков
