На вопросы "Завтра" отвечает организатор независимого фестиваля документального кино "Докер" Ирина Шаталова.
Кинофестивалями нашу публику не удивишь. Однако проект "Докер" стоит особняком. Из инициативы энтузиастов получился лучший независимый фестиваль документального кино в России. С 18 по 23 мая он пройдёт в третий раз. На вопросы "Завтра" отвечает один из основателей "Докера", режиссёр и оператор Ирина Шаталова.
"ЗАВТРА". Все нынешние фестивали несут в названиях какие-то пятна прошлого. В "Послании к Человеку" слышится рудимент перестроечного "гуманизма". Читаешь вывеску "Кинотавр" и сразу вспоминаешь "новорусское" барство, "лужковский стиль". А "Докер" — красиво, стильно, сурово. Кто придумал?
Ирина ШАТАЛОВА. "Докер" придумался шесть лет назад, когда мы начали устраивать регулярные бесплатные показы в Домжуре. Мы — это несколько документалистов, моих друзей и товарищей. У нас уже была готова программа показов на первый сезон, разные картинки для привлечения внимания, трейлеры, анонсы, а названия всё еще не было. Очень хотелось избежать каких-либо ярлыков и ассоциаций исключительно с киноклубным движением, потому что мы изначально предчувствовали, что просто на встречах и обсуждениях не остановимся. Наконец, режиссёр Настя Тарасова предложила название "Проект ДОКер", обосновав это тем, что все мы между собой называем документальное кино сокращённо "док". Есть рокеры, блогеры, почему не быть докерам? Это и авторы, и зрители, и все те, кто неровно дышит к этому направлению в кино. Когда та же команда, которая делала проект показов, взялась за организацию фестиваля, название плавно перетекло и туда. К слову, нас никогда не смущали параллели с портовыми работниками. Больше того, визуальным образом призов фестиваля стала не абстрактная женщина с крыльями или рыцарь с мечом, а обычный потный мужик, работающий на доках и судостроительных верфях, который тащит на плечах тяжеленную катушку с плёнкой. Эта фигурка лишний раз напоминает, что документальное кино — тяжёлый труд.
"ЗАВТРА". Из кого состоит команда и костяк фестиваля?
Ирина ШАТАЛОВА. Команда "Докера" — работающие режиссёры-документалисты, операторы, кинокритики и даже звукорежиссёры. Помимо основной команды фестиваля, каждый год нам помогают десятки волонтёров, в частности студенты Института общественных наук РАНХиГС, которые занимаются многочисленными переводами фильмов. Как организаторы мероприятий, мы — самоучки. И в этом — не только наша слабость, но и сила. Мы не могли бы доверить организацию фестиваля каким-то профессиональным ивент-менеджерам, потому что нам потребовались бы годы, чтобы объяснить им, что такое авторское документальное кино и кто наша аудитория. Плюс много времени пришлось бы потратить на убеждение разных посторонних людей в том, что у дока в нашей стране есть зритель, и что с каждым годом он растёт.
"ЗАВТРА". В связи с последними модными трендами вокруг акций протеста, когда "событие" создаётся посредством рисования в фотошопе, каким видится дальнейшее разграничение жанров документального и игрового кино? Как их можно будет отличить, если средства монтажа прогрессируют семимильными шагами? Будет ли разделение на фейковый и реальный док?
Ирина ШАТАЛОВА. Не думаю, что веяния из интернета и СМИ способны сильно повлиять на кино, особенно сейчас. Кинематограф уже прошёл эти стадии и перешёл на новый уровень. Вопрос "фейк или не фейк" перестал быть значимым примерно полвека назад, когда уже существовали "шокументари" Якопетти, не любимые критиками, но при всей их условности популярные в народе. Вообще всевозможных шуток с реальностью в истории кино накопилось так много, что современные фейки фотошопа и ютуба выглядят детским садом. Достаточно вспомнить Роберта Флаэрти, который сто лет назад притащил с собой в Арктику целый киноконцерн снимать документальные фильмы про эскимосов — там были и передвижные электростанции, и десятки тысяч метров пленки, и проявочные машины, и кинопроектор, чтобы отсматривать отснятый материал и указывать эскимосам, какие ошибки те допустили во время съёмок. Тем не менее, Флаэрти стал канонической фигурой для документалистов и антропологов, потому что, несмотря на всю постановочность съёмок, он по-настоящему погружался в жизнь, которую снимал, исследовал её и в большей степени следовал за своим героем Нануком, чем наоборот. Или вот Питер Джексон, прежде чем начать снимать фэнтези про кольца и хоббитов, снял псевдодок "Забытые киноленты" о некоем неизвестном новозеландском режиссёре, который якобы задолго до возникновения Голливуда изобрёл все основные приемы немого кино, и его архивы якобы случайно нашел Джексон. "Архивы" были сняты в нужной стилистике самим Джексоном, а про почившего гения свидетельствовали в фильме его несуществующие родственники. Казалось бы, что за издевательство над зрителями? Но вопрос в том, как это сделано. Почему бы не воспринять такую вымышленную историю как искреннюю дань всем неизвестным изобретателям и художникам, которые всегда были и будут. То есть придуманный в псевдодоке образ имеет право стать реальным и значимым. В этом смысле уже в наши дни ярко выстрелил, например, "Выход через сувенирную лавку", который иногда называют "пранкументари" или документальной шуткой. Хотя для меня лично это гораздо меньший фейк, чем большинство игровых фильмов, особенно тех, которые пытаются говорить о реальности и настоящем времени. Тем не менее, резюмируя, соглашусь, что люди действительно сейчас устают от повседневных фейков и не знают, чему верить. И возможно, как раз поэтому в кино они всё больше ищут что-то простое, близкое и понятное. Главное, что в кино пока ещё можно что-то почувствовать.
"ЗАВТРА". Сильно ли воздействуют форматы на автора? Например, есть у меня знакомый, который ВГИК закончил как режиссёр дока, проработал в "ящике", а потом говорит мне: "всё, что я делаю, — отстой, а вот посмотри мой док". Я гляжу, а этот док — развёрнутый телерепортаж. Или Парфёнов. Это же обычная телепрограмма, которую зачем-то впихивают на большой экран.
Ирина ШАТАЛОВА. Да, отечественный телевизор влияет почти на всех, кто на нём работает. У меня тоже есть много знакомых, которые закончили ВГИК, ушли снимать сериалы или телепередачи и уже много лет не могут вернуться обратно в кино, хотя хотят. Нужен очень сильный иммунитет к работе на ТВ, чтобы не перенять её атрибуты. Но это личные вопросы каждого. Не думаю, что на глобальный процесс это так уж сильно влияет. Работы Парфёнова остаются качественными телепрограммами вне зависимости от того, кто и где их показывает. И это не отменяет такого старого жанра, как репортажное кино, которое вполне может выходить на большие экраны и быть там очень популярным, как фильмы Майкла Мура, например. Но разница между Парфёновым и Муром очевидна, хотя формально оба близки журналистике. Вообще телевизионные форматы сейчас уже гораздо меньше влияют на кино, чем прежде. Мне кажется, в последние годы кино стало трансформироваться, скорее, под форматы новых медиа: фильмы начинают расслаиваться одновременно на "полный метр" для большого экрана и на ютуб-канал из остатков материала, или на веб-документари и видеоприложение к газете, или вообще на виртуальные истории в 360 градусов. Эта ниша гораздо более разнообразна, чем то, что предлагают федеральные российские телеканалы, которые заняты, по сути, круглосуточной прокрастинацией. Но насколько глобально новые медиа повлияют на кино — пока сложно оценить, наверное, мы это окончательно поймём только через несколько лет.
"ЗАВТРА". Как-то спросил знакомую, работающую в прокатной конторе, почему английские фестивальные киношки они закупают, а более качественные польские — нет? Она ответила: потому что польские. И ведь действительно, есть такое. От поляков ждут Вайду, поэтому и не купят в прокат. От русских — Тарковского, поэтому то же самое. В российском доке уже есть такие авторитеты с отрицательной "кармой", или пока проносит?
Ирина ШАТАЛОВА. Судя по всему, знакомая говорила про фестивальное игровое, а не документальное кино. А это большая разница. Документальное польское кино вне зависимости от Вайды стало мировым брендом, благодаря мастерству фильмов, с одной стороны, и мощной дистрибьюторской поддержке национальных кинофондов, с другой. Но для прокатчиков главное не это, а потенциальный резонанс, следовательно, коммерческий успех. В британских фильмах хотя бы могут участвовать узнаваемые актеры — это уже шанс собрать зрителей. Про польское кино (как игровое, так и документальное) почти никто ничего не знает, и для любого прокатчика становиться первопроходцем — большой риск. То же самое можно сказать про кино других стран. Например, в Латинской Америке сейчас бум документального кино, Азия безумно интересна, даже Африка вовсю снимает. Но чтобы всё это раскопать и достойно представить, нужно немало страсти и альтруизма, а для любого бизнеса такое распределение времени и сил неприемлемо. Потому эту функцию взваливают на себя образовательные и культурные центры, разнообразные фестивали.
Что касается российского кино, то, по моим ощущениям, в массе своей оно мало интересно миру. За рубежом, конечно, выпускали Балабанова, Звягинцева, Сокурова, Кончаловского, Михалкова, Попогребского и т.д. Из документального — Косаковского, совместный проект Васюкова с Херцогом "Счастливые люди". Это те имена, которые можно встретить, например, на Netflix или в ограниченном прокате. Но, кажется, имена сейчас тоже не главное. Сама по себе Россия, её современные реалии очень интригуют Запад и Восток. Именно поэтому к нам ежегодно приезжает множество режиссеров из разных стран снимать свои фильмы. Им удаётся найти средства на такие съёмки. Если взглянуть на основную программу "Артдокфеста", из года в год она больше чем наполовину состоит из зарубежных фильмов, хотя все они сняты на русском языке. Из этого следует, что для того, чтобы стабильно снимать и быть увиденным в мире, молодому российскому режиссёру не обязательно выдавать себя за Тарковского, важнее — выучить язык и интегрироваться в зарубежную индустрию, найти продюсера, ездить на питчинги и всё в этом духе.
"ЗАВТРА". Почему настолько нелинеен интерес к доку? То из каждого угла про того же Мура кричат и давка на премьере, то — как корова слизала, только как анекдотический персонаж с митингов против Трампа присутствует. С игровыми фильмами всё как-то ровнее проходит.
Ирина ШАТАЛОВА. Такое ощущение складывается в странах, где нет индустрии документального кино. А наша страна, увы, пока именно такая. Поэтому до нас доносятся довольно случайные колебания мирового процесса. Например, в Германии международный фестиваль документального кино "DOK Leipzig" существует с 1955 года. Соответственно, сейчас на него начинает приходить уже четвёртое поколение зрителей за ручку с бабушками и дедушками, которые его посещали в молодости. У нас подобного масштаба фестиваля неигрового кино нет до сих пор. Немудрено, что и остальная док-индустрия Германии полноценно развивается: выходит в национальный прокат и собирает кассы, фонды и телеканалы также поддерживают авторскую документалистику. А для большинства наших документалистов большое достижение — собрать несколько залов в Москве и хотя бы по одному в нескольких городах страны. С другой стороны, я не считаю, что ситуация у нас тупиковая, совсем наоборот. Наверняка это никому со стороны особенно не заметно, но внутри микромира российской документалистики в последние 5-6 лет происходят разные приятные процессы: зрителей явно стало больше, появилось много новых и очень качественных площадок, которые верят в документальное кино, на рынке появилось сразу несколько молодых компаний-прокатчиков, которые пробуют прокатывать неигровое, терпят неудачи и пробуют опять. Начиная с 2012 года порядка двадцати отечественных документальных фильмов вышли в официальный кинопрокат. Цифры сборов, конечно, лучше не называть, чтобы не позориться, но сам факт выхода к зрителю — уже большой прогресс, потому что раньше не было и этого. Короче говоря, когда у нас индустрия в этом направлении возникнет, тогда интерес к доку будет линейным и плавно растущим.
«ЗАВТРА». Нелюбимые вопросы про этику. Когда создатели фильма про одного актуального художника делали картину - сам фигурант процесса принёс записи о своих сексуальных утехах, итд. С такими кадрами образ акциониста для зрителя мог бы сложиться более цельным, скажем так. Никого бы не удивили позднейшие обвинения в насилии. А создатели - в окончательный монтаж не взяли, что и породило впоследствии некоторые недоразумения. Всё это снижает доверие к доку как к таковому. Насколько ты считаешь правильным - неправильным демонстрацию или табуирование таких спорных эпизодов?
Ирина ШАТАЛОВА. Знаешь, если я когда-нибудь буду выступать за какое-либо табуирование, то, скорее, в игровом кино, а не в документальном, потому что иногда чья-то больная фантазия коробит гораздо сильнее этически неприглядной правды реального материала. Но твой вопрос, скорее, о доверии к документалистике. Режиссёр не обязан быть судьёй, священником, законодателем и даже адвокатом или прокурором. И, тем более, он не обязан брать в монтаж какой-то материал, который он не планировал использовать в фильме. Другое дело - несколько убедительно ему удается донести свою мысль или эмоцию до зрителя, насколько он честен с ним - это вопросы другого порядка, касающиеся мастерства, языка, на котором он говорит, сферы образов и чувств. И ощутить неискренность очень легко не из-за того, что не был использован какой-то компромат, а, например, из-за того, что вообще весь фильм притянут за уши.
"ЗАВТРА". Наш док западные зрители часто и, по-моему, справедливо укоряют за "гуманизм". И это правильно. Ведь если что и может нравиться в фильмах пресловутого Тарковского — это история не про гуманизм. А попытки подвёрстывать его фильмы под мутную правозащиту — плевок на могилу Андрея Арсеньевича. Насколько можно выдержать грань между необходимым отчуждением (что получается у Косаковского) и сопереживанием к персонажу?
Ирина ШАТАЛОВА. Не совсем согласна, что наш док имеет какой-то определённый окрас в глазах зарубежного зрителя. Может быть, имел какое-то время назад. Сейчас всё в мире раздроблено на ниши. И док не исключение. Российские режиссёры перестали вписываться в общее большое движение или ассоциацию. Наши документалисты не могут объединиться, как ни пытаются. Настало время единоличников, персональных студий, частных мастерских. Среди них встречаются отнюдь не только гуманисты, но и довольно ироничные, жанровые, отстранённые от страстного человеколюбия авторы. Гуманизм сейчас, скорее, присущ американскому социально-активному доку, который собирает вокруг себя не только любителей кино, но и людей, сопереживающих определённой проблеме, активистов и тех самых гуманистов. Эти случаи мне чаще напоминают спекуляцию, потому что проблема начинает преобладать над фильмом, и в итоге становится не важно, как сделан сам фильм. Это обесценивание документального кино, с одной стороны. Но с другой — это просто ещё одна его ниша, грань. Дальше граней будет всё больше и больше, и это здорово.
Беседовал Сергей Угольников
