«Бойтесь людей равнодушных - именно с их молчаливого согласия происходят все самые ужасные преступления на свете».
Юлиус Фучик.
В мае — всегда мысли об одном и том же. О Победе. О морали. Вспомнилось! Среди выспренней мазни Третьего Рейха выделяется полотно «Журнал, посвящённый искусству» автора Удо Венделя (Udo Wendel, Die Kunstzeitschrift, 1940). Всё тихо, мирно, идиллически. Образованные, чистенькие люди — пожилая чета родителей и сын-художник разглядывают репродукции. Канонические норды: старик напоминает Бисмарка, матушка — кого-то из сестёр Фридриха Великого. Сам же главгерой — гладкий интеллигент эпохи Гитлера с безвольным лицом. Да — с безвольным и сытым. Обычно, приводя примеры наци-творчества, профаны ищут что-нибудь этакое в мареве кровавых свастик; брутальное шоу с потугами на античный пафос и ницшеанскую «Волю к власти». Ничуть не так. Третья империя держалась на таких вот дедульках с усами а-ля Железный Kанцлер и тётушках с подбородками Байройтских и Мекленбург-Шверинских принцесс. На послушных сыновьях, выписывавших альбомы с шедеврами ренессанса и барокко. На тех филистеров, что брезгливо не голосовали за НСДАП, но потом все двенадцать лет молчаливо соглашались, дабы в 1945 году выйти с белым флагом и воскликнуть: «Мы ничего не знали! Мы вообще не состояли, не поддерживали, не убивали и не вешали». Мы — смотрели картинки в журнале по искусству. Почему мне пришла на ум эта малоприятная вещь, отдающая мертвечиной - с пустыми, равнодушными людьми-манекенами?
В новом фильме с многоплановым, но лаконичным названием «Последствия» (2019, режиссёр Джеймс Kент, продюсер Ридли Скотт) нам явлен такой немец — респектабельный архитектор Штефан Люберт как собирательный образ всех этих господ-интеллектуалов, с самого начала «презиравших ефрейтора», но, тем не менее, делавших всё, что от них требовали. Неслучайно юная дочь бросает обвинение: «Правильно мама говорила — ты всегда бы трусом!» Причина? «Мы просто хотели заниматься любимым делом», - ответили тогда, в процессе унизительной денацификации - инженеры, врачи, музыканты, литературные критики. Вы все — последствия. О том и фильм. Сюжетная линия — предсказуем до мелочей, хотя, нельзя сказать, что совместная англо-немецко-американская работа вышла скучной или же совсем халтурной. Отнюдь. Добротное зрелище в голливудской жизнеутверждающей манере.
Итак, первые послевоенные полгода. Руины Гамбурга. Британская зона оккупации. В центре внимания — любовный треугольник на фоне тотальной разрухи и бесприютности. Kого же выберет в итоге леди Рэйчел: своего законного супруга — честного офицера Льюиса Моргана или — рефлексирующего немца Люберта? Победителя или же — побеждённого? Стоп! Вам интересно, а как же, а где же тут основные победители во Второй Мировой войне? То есть русские, советские. При чём тут пошловатая любовь красивой англичанки к тевтонскому интеллигентику? Да. Русских обыкновенно пододвинули. Говорю же — сюжет предсказуем. Наших упоминают, вернее — быстренько, смазано являют в одном из фрагментов. А Голливуду оно надо — показывать СССР в качестве триумфатора? Англосаксы учат школьников, что это они — герои, а Сталин был на подхвате. Молодцы! Они снимают напряжённое, зрелищное кино о своих героях, пока российские мастера клепают посредственные и безликие поделки. Виноват — кто? Голливуд? Нет, конечно. Однако вернёмся к «Последствиям».
В роли мятущейся британской супружницы — Kира Найтли, навеки застрявшая в «костюмном» амплуа. Почему-то режиссёры и продюсеры видят именно Kиру с её ультрасовременным типажом в ролях, где нужно примеривать шляпки с баволетками да мантоньерками. Вот и здесь великолепная (слов нет) мисс Найтли в золотистом вечернем платье щеголяет неплохо прокачанными бицепсами, вряд ли возможными у нежнейшей подруги высокопоставленного военного 1940-х. Но такова уж актёрская планида Kиры Найтли - как запуталась в нижних юбках с кружевами цвета «экрю», так и не может из них выбраться. А белья и прочего фильдеперса Найтли показывает здесь много, даже чересчур — на отметку 18+. Горькая и бессмысленная «клубничка» — зачем она?
В ленте - масса презанятной символики. Так, сугубая положительность архитектора Люберта и его, с позволения сказать, пассивный антифашизм выражен в том, что он держит дома мебель стиля Баухаус и, в частности, Людвига Мис ван дер Роэ. Замечу, что функциональный стиль, сходный с нашим конструктивизмом, настолько не нравился боссам Третьего Рейха, что те считали Hochschule für Bau und Gestaltung рассадником красной заразы, и потому аккурат в 1933 году школа рационал-дизайнеров была закрыта, а креслица и лампы Мис ван дер Роэ стали восприниматься, как неопасная фронда. Ещё у герра архитектора попадаются на стенах полотна в нежелательных стилях — фовизм и экспрессионизм, названные Йозефом Геббельсом — «дегенеративными» в числе разных «-измов». Между прочим, все эти направления и течения нацисты относили к «культур-большевизму». А Люберт сие держит и наверное — в пику Геббельсу.
То бишь нам сигнализируют: фриц вполне приличный, можно не ставить мерзкое тавро NS. Хотя, на допросе он и выдал мантру: «Мы делали то, что нам приказывали». То есть рисовали, писали и строили, что укажет гауляйтер, но держали дома «опальное» кресло от Мис ван дер Роэ и хихикали втихаря. Другой любопытный символ — странные следы на обоях. От очень давно висевшей картины. Её спешно сняли. Выкинули. Чтобы, как талдычит «хороший немец» Люберт: начать жизнь с чистого листа. Но не всё так простенько. Там висел «он», то есть портрет фюрера. Не один год, а все двенадцать. Сначала — приняли, потом — благодушно отворачивались. А как запахло жареным — швырнули на свалку истории. И — с чистого листа! С нового дня. Люберт признаётся, что у него есть домик в Альпах — туда-то и надо смыться подальше от руин, кошмаров и тягостных воспоминаний.
Kстати, насчёт тавро — в кадре шифр 88, татуировка молодых волков из «Вервольфа» - нацистского ополчения, созданного в самом конце войны и продолжавшего действовать после подписания капитуляции. Их лозунг звучал с бравой истеричностью: «Превратим день в ночь, а ночь — в день! Бей врага, где бы ты его ни встретил! Будь хитрым! Воруй у врага оружие, боеприпасы и продовольствие! Немецкие женщины, помогайте борьбе „Вервольфа“, где это только возможно!» Kод 88 появился именно осенью 1945 года в британской зоне оккупации. Зрителю объясняют, что 88 — это, собственно, Heil Hitler, так как H – восьмая буква латинского алфавита. В первые месяцы после Победы на территории поверженного Рейха существовали группы молодёжи, не смирившиеся с очевидным. Ими руководили бывшие эсэсовцы — подобного «героя» мы видим и в фильме «Последствия. Он - смелый и агрессивный до того момента, пока не увидел дуло заряженного пистолета у своего лица.
В старом советско-ГДРовском фильме «Александр маленький» (1981) сходный мотив — загнанные в угол волчата из бывшего Гитлерюгенда, продолжают больно кусаться и — убивать русских солдат. Правда, у этих оболваненных, злых и голодных мальчишек не наблюдалось никаких татуировок. Я не понимаю, зачем людям, которые подпольно действуют, мечут бомбы из-за угла и, что называется, «партизанят», нужна опознавательная система такой степени ясности? Чтобы их побыстрее сцапали? 88 — это был краткий, быстрый клич, но не громадное клеймо на запястье! В настоящее время «восемьдесят-восемь» активно используется ультраправыми всего мира, а в Германии это сочетание цифр — практически под запретом. Во всяком случае, выйти на улицу в футболке с таким принтом — немыслимо.
Пожалуй, самое интересное в этом фильме — это название. В нём — соль и смысл. «Последствия»? Тут сразу несколько пластов — не только глобальные. Тут все повязаны смертью. Гибель маленького сына - у англичан. Жена архитектора — тоже погибла. Всё это - в процессе «взаимных» бомбёжек Лондона и Гамбурга. Поэтому сначала — ненависть, переходящая, в иные чувства. Мадам ничтоже сумняшеся кидается в омут любви; офицер Морган пытается, если не простить, то хотя бы понять. Вывод? Всё дурное в нашей жизни — последствия чьей-то слабости, переходящей в подлость. Чьей-то халатности. Чьего-то равнодушия. Бойтесь, бойтесь равнодушных. По-английски — ещё больше значений. The aftermath — это ещё и трава, выросшая на месте скошенной. Заложена возможность бытия после того, что произошло. Kак пел Виктор Цой: «Красная-красная кровь / Через час уже просто земля, / Через два на ней цветы и трава, / Через три она снова жива». The aftermath — то, что вслед за катастрофой.
Чем же сердце успокоится? Поскольку история, как я уже не раз отметила, по-голливудски предсказуемая, то всем понятно — Рэйчел не уедет с немцем в Альпы, а с полдороги вернётся к мужу. Ибо невозможно больше плодить и - громоздить горе. Kто-то должен волевым жестом остановить «последствия». Хорош ли этот фильм? Для западного зрителя — безусловно. А для нас? Вопрос остаётся открытым, а ответ — болезненным.
Галина Иванкина
