Те, кто молча проходят мимо случаев вандализма, становятся моральными соучастниками этих преступлений и необратимо разлагают свое собственное нравственное начало.
Очередная волна варварского массового сноса памятников на Украине заставляет задаться вопросом о некоторых нетривиальных причинах соучастия в этом преступлении определенной доли населения. Могут возразить, что вандализм и снос памятников в наши дни – явление повсеместное, захлестнувшее не только Польшу и Прибалтику, но и другие страны Восточной Европы, а также Ближнего Востока, Закавказья, Испанию, США… Однако помимо общей деградации политической культуры в том числе на Западе (за которую отчасти ответственна именно «украинизация» западного массового сознания), у происходящего на Украине есть особая местная специфика.
Несомненно, свою роль в организации украинского вандализма сыграли многовековые традиции вандализма польского. Поляки уничтожали храмы и могилы Галицко-Волынского княжества в XIV веке, храмы и кладбища Малороссии и Белоруссии в XVII веке. Тогда же многие церкви древнерусской постройки были кардинально перестроены поляками в стиле барокко, полностью утратив свой исходный внешний облик – явление, вовсе неизвестное в Великороссии. Беспрецедентной была степень вандализма межвоенного польского режима, особенно в период кампании 1938 года по уничтожению православных храмов и кладбищ западнорусских областей. И хотя нынешнее польское правительство принесло официальные извинения за это, но в последние десять лет новая волна зверского разрушения памятников и надгробий воинам Красной армии и Армии Людовой, освободивших Польшу от немецкого ига и расширивших в полтора раза польскую территорию, свидетельствует о быстром возвращении польского режима на круги своя. Правда, нужно отметить, что этот режим пользуется поддержкой менее чем половины поляков, а инициативы многих местных жителей по героической защите памятников широко известны.
То же самое, mutatis mutandis, применимо и к ситуации в Прибалтике. Безусловно, польский и прибалтийский примеры влияли и влияют на стремительную деградацию культурного уровня на Украине, которая пережила несколько столетий польского вандализма, но дело не только в этом. Польский пример стал питать австрийскую модель, в рамках которой в годы Первой мировой войны и было взращено первое поколение украинских нацистов – сечевые стрельцы Коновальца. В 1918 году они впервые начали массовый вандализм в Киеве. Он был приостановлен гетманом Скоропадским, но с декабря 1918 – января 1919 годов с новой силой вспыхнул при Петлюре. Именно в период гражданской войны по инициативе Коновальца и при поддержке Петлюры были уничтожены тысячи русских вывесок по всему Киеву, содраны надписи с Киевского университета и с памятника Богдану Хмельницкому, а памятник Столыпину был и вовсе разрушен. Идеолог белого движения киевлянин Василий Шульгин справедливо не усматривал никаких принципиальных политических и культурных различий между петлюровцами и большевиками.
Таким образом, тройной вандализм времен гражданской войны – со стороны красных, со стороны австро-петлюровцев (будущей ОУН Коновальца) и со стороны поляков (взорвавших в 1920 году Дарницкий мост в Киеве – чудо русской инженерной мысли) – во многом приучил население Украины к уничтожению собственного прошлого и отречению от своих предков как к повседневной норме.
После передышки 20-х годов (усугубленной тем обстоятельством, что столицей УССР до 1934 года являлся Харьков, а провинциальный Киев тогда особо не трогали) в 1935–1937 годах происходит очень быстрый и тотальный разгром всего древнерусского и старорусского наследия в УССР, особенно в Киеве. Могут вновь возразить: страшные разрушения и церковной, и светской архитектуры претерпели в эти же годы Москва, Ярославль, Архангельск и другие великорусские города, а доля уцелевших храмов в УССР была в разы выше, нежели в РСФСР. Однако данное замечание нивелируется двумя факторами. Во-первых, только в Киеве были снесены практически все храмы и монастыри XII века, каких по всей Руси насчитывались единицы (роль Михайлова Златоверхого собора в этом плане была вообще беспрецедентной – даже в Европе трудно найти одновременные храмы такой же значимости). Нам неизвестен никакой другой советский город, где бы были уничтожены памятники именно домонгольского периода. Во-вторых, только центр Киева (даже в сравнении с Москвой) подвергся тотальному сносу всех архитектурных ансамблей (и средневековых, и XVII – XVIII веков) целиком, как они есть. В деталях эту трагедию разбирал лидер евразийского движения, черниговский малоросс Пётр Савицкий в своих брошюрах «Разрушающие свою родину» (1936) и особенно «Гибель и воссоздание неоценимых сокровищ» (1937). Савицкий, правда, приписывал этот вандализм троцкистам в руководстве украинской компартии; что бы он сказал сейчас, глядя на то, как вчерашние секретари КПСС и комсомола стали правителями «незалежного» сепаратистского образования?
По масштабу разрушений едва ли какой город в СССР, кроме Архангельска, мог бы конкурировать с последствиями подобного государственного вандализма в Киеве и Чернигове. Соперничать с Советской властью в этом страшном деле могла только все та же Польша 1938–1939 годов, старательно выкорчевывавшая русское прошлое Галиции и Волыни. Немецкие оккупанты в годы Великой Отечественной войны при участии бандеровских и мельниковских террористов (выкравших даже останки Ярослава Мудрого в Канаду) еще больше укрепили украинскую привычку покорно претерпевать вандализм и не возмущаться вслух по этому поводу.
Следующая волна разрушений памятников и храмов, как известно, захлестнула Советский Союз и страны Восточной Европы при Хрущеве, в особенности в 1961–1964 годах. Но и в этом случае степень вандализма властей в УССР была заметно выше общесоюзного уровня. Это вылилось в демонстративное закрытие Киево-Печерской лавры в 1962 году с вскрытием мощей святых иноков и серьезные репрессии против Почаевской лавры, сопровождавшиеся налетами на нее. В Киеве при Хрущеве был отнят у Церкви Андреевский собор, в Харькове – взорван собор Александра Невского. Разница с действиями режима Зеленского, передавшего Андреевский собор так называемой «ПЦУ» и уничтожившего памятник Александру Невскому в том же Харькове, как видим, отсутствует.
Более того, только в УССР государственный вандализм активно продолжался и в 70-е годы, при Брежневе. Так, в 1971 году решением Полтавского обкома КПСС за одну ночь был произведен разгром и снос уцелевших церквей и молитвенных домов по всей епархии, всего же в одной только этой епархии за 13 лет было уничтожено 85% храмов. В 1977 году полтавский чиновник Нечитайло в ярости вызывал к себе местного епископа Феодосия, который осмелился пожаловаться в Москву и вел себя крайне мужественно. Ощущение безнаказанности, крайняя распоясанность, самодурство мелких начальников на местах, полное отсутствие понимания того, что такое рамки закона, стали отличительной чертой украинской советской номенклатуры.
Что же еще могли видеть массы населения Советской Украины – видеть в гораздо большей степени цинизма, чем жители РСФСР? И стоит ли удивляться погромным методам униатов в Галиции в 1989–1991 годах? Они всего лишь скрестили наследие советских, польских и бандеровских методов уничтожения собственного духовного и материального наследия. Силовые захваты православных храмов, избиения верующих – это типичные приемы украинской советской партийной элиты 60-70-х годов, которые унаследовали родные дети тех коммунистических секретарей, уполномоченных по делам религий и просто начальников милиции. Среди таковых – Порошенко, Тимошенко, Кличко, Тягнибок, Турчинов и прочие, и все они суть один коллективный Нечитайло, плоть от плоти советской бюрократии (пусть даже с дополнительной прививкой канадско-американской бандеровщины). Подчеркнем: подобный градус цинизма в разрушении со стороны среднего и низшего звена руководителей был неизвестен в Великороссии в послевоенное время, а с 90-х годов в РФ и вовсе выработалась негласная политическая культура, предосудительно относящаяся к сносу вообще любых памятников либо захвату храмов. Иным путем пошла Украина.
Как известно, волна сноса памятников охватила западные области Украины в период правления Кравчука, а после 2014 года наводнила всю страну. 2022 год лишь стал рекордным по демонстративному уничтожению памятников не только советским, но и дореволюционным деятелям, от Александра Невского (который на протяжении 14 лет был великим князем киевским – дольше, чем владимирским или новгородским!) и Екатерины II (основательницы половины крупных городов будущей УССР) до Суворова и Пушкина включительно (без которых не сложилась бы ни территория будущей УССР, ни ее всемирная литературная значимость). Не столь важно, что молчаливое большинство жителей Украины не одобряет вандализма (в миллионной Одессе за снос памятника Екатерине проголосовали лишь смехотворные 4 тысячи абонентов); важнее то обстоятельство, что и среди молчаливого большинства утрачена иерархия ценностей, которая заставила бы их открыто выйти на защиту памятников, как смело выходят жители Прибалтики (заметим, что не только русские, но и многие представители титульных народов).
Впрочем, даже в Прибалтике на данный момент не сносят памятники, поставленные до 1917 года, а на Украине, увы, мы сплошь и рядом имеем дело именно с такой катастрофой. Например, в Чернигове был снесен памятник Пушкину, на который черниговцы в 1900 году собирали деньги всем миром, а в Харькове увезли «на хранение» бюст Пушкина 1904 года (причем первый раз его пытались взорвать украинские сепаратисты во главе с отъявленным нацистом и расистом Михновским уже в год его установки!).
Те, кто молча проходят мимо, становятся моральными соучастниками этих преступлений и необратимо разлагают свое собственное нравственное начало. Коротко говоря, речь идет об оскотинивании людей, превращении их в управляемое стадо, поскольку животные, в отличие от человека, лишены исторического чувства и символической передачи традиции. Культурное наследие, непрерывная традиция памятников – это то, что делает человека потомком своих предков с определенной идентичностью, отличая от бессловесной скотины. Именно этот базовый защитный механизм разрушен сейчас у населения Украины. Российские власти правильно поступают, восстанавливая памятники на освобожденных территориях, но это единичные факты, а требуется системная программа по предстоящему тотальному возвращению бывшей Украины к ее исходному культурному и архитектурному ландшафту. Остро встает необходимость создания Комиссии зодческого восстановления, о которой мечтал еще Савицкий в 1937 году.
И, конечно, в этом деле не должно быть самоуспокоения и самодовольства и со стороны россиян. Хотя последние тридцать лет Российская Федерация неуклонно двигалась по пути восстановления разрушенных памятников, храмов и прочих зданий, созидания новых знаков исторической преемственности, у нас тоже это восстановление произведено далеко не везде и не в полной мере. Случаи нежелания возвращать старый архитектурный ландшафт даже при сносе советских зданий, к сожалению, имели место и в РФ, подчас приводя к отрицательным последствиям (в Москве – антиисторическая реконструкция Зарядья без восстановления дореволюционной архитектуры, в Нижнем Новгороде – строительство нового дома на месте гостиницы «Россия» вместо доминировавшего здесь ранее над Волгой белокаменного барочного храма времен Петра I). Дружная работа по восстановлению памятников русским правителям и героям на территории освобождаемых областей бывшей Украины (и эта территория просто обязана расширяться впредь) должна послужить импульсом для пересмотра градостроительного мировоззрения и в глубине Российской Федерации, хотя смена покорной привычки постукраинского населения к регулярному вандализму остается приоритетной целью.
Максим Медоваров
