Говорят, будущее – не то, что случится завтра, а то, что начинается сегодня. 22 июня 1941 года – одна из самых трагичных дат в нашей истории. Тогдашние потрясения заслоняют подробности предвоенного времени. Между тем анализ событий предыдущего – 1940 года помогает понять, почему в 1941-м случилось то, что случилось.
Первотолчок
Есть знаменитые слова К. Симонова, что войну ждали каждый день, но всё равно она наступила неожиданно. Сказано верно, хотя точнее, видимо, выразиться так: все понимали, что агрессия Германии неизбежна, но сколько времени у нас в запасе, сказать не мог никто. Как известно, в 1939–1940 гг. Красная армия провела две масштабные кампании – «освободительный поход» в Западные Украину и Белоруссию и «финскую войну». Формально – успешно. На деле руководство страны и РККА было поражено масштабом выявившихся упущений и просчётов. Главные решения всегда и всюду принимает «первое лицо». Выступление И. Сталина на совещании начальствующего состава Красной армии в ЦК ВКП(б) 17 апреля 1940 г. стало первотолчком к срочно начатой реорганизации армии. Новому наркому обороны маршалу С. Тимошенко (вступил в должность 7 мая 1940 г.) предстояло, по сути, реформировать огромную, неповоротливую военную машину – и сделать это в предельно сжатые сроки, силами тех людей, что были в наличии. Ключевую роль в начатых мероприятиях сыграл его приказ №120 от 16 мая 1940 г. «О боевой и политической подготовке войск на летний период 1940 учебного года». Если взять суть – красноармейцев приказывалось учить тому, что непосредственно понадобится на завтрашней войне. Дальше надо говорить о спешном внедрении новой техники, об изменениях уставов, о штабных играх и учениях – в общем, о сотнях больших и малых вопросов, входящих в понятие «предвоенная перестройка Красной армии». Но это огромная тема, так что упомянем лишь некоторые красноречивые детали.
С кем воевать?
Заметим, С. Тимошенко принял у К. Ворошилова Наркомат обороны, не имевший оперативного плана войны и прикрытия границ, не знавший истинного состояния армии. И например, в 1940-м наши военные анализировали – с кем придётся воевать? То есть понятно, что с Германией. Но ведь сначала может напасть один из её союзников. Или нападут вместе – Германия и кто-то ещё. На секретном совещании высшего командного и политического руководства Красной армии (23–31 декабря 1940 г.) Тимошенко говорил: «Мы имеем несколько театров возможной войны, кроме Западного, такие как: Ближневосточный, Средневосточный, Дальневосточный, Прибалтийско-Скандинавский». С ним соглашались многие крупные генералы. И. Тюленев, например, допускал военные действия со стороны Финляндии, Турции, Ирана и Афганистана. М. Парсегов предлагал держать под особым контролем участок Карса.
Революция сверху
Самому совещанию предшествовали два важных события. 7 мая 1940 г. в армии и на флоте ввели генеральские и адмиральские звания. А 2 августа 1940 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР в армии было введено единоначалие. Оба факта показательны.
У Красной армии был свой путь, начатый после Октября 1917-го. Генерал или адмирал у нас мог быть лишь царским или белым. В РККА у высшего комсостава были свои звания – комдивы, комбриги и т.д. Введение званий новых как бы давало понять военным: впереди большие испытания, надо обращаться к классическим стандартам. Что же до единоначалия… Именно в силу особого пути Красной армии место политработников в ней было особым: так сказать, не первые, но и не вторые.
Сейчас именно командир-единоначальник становился полновластным руководителем войск. Для политработников же вводились должности заместителей командиров и начальников по политической части. Сталин требовал: «Для современной войны нам нужны (…) знающие военное дело политработники. Недостаточно, что политработник (…) будет твердить «партия Ленина – Сталина», всё равно что «аллилуйя-аллилуйя».
Кстати, для высшего политсостава тоже были предложены свои звания: комиссар-генерал-майор, комиссар-генерал-лейтенант, комиссар-генерал. Сталин идею отверг. Но ни один политработник, какую бы высокую должность он ни занимал, тогда не был отмечен генеральским званием. Конечно, проблема шире, институт военных комиссаров не упразднялся, статус его ещё менялся – но мы говорим о 1940 годе. Вспомним и такой принципиальный момент, как отмену Временного Дисциплинарного устава 1925 года.
Помимо всего прочего, согласно его статьям 5, 5-1, военнослужащие обязывались «исполнять все (…) приказы своих начальников, за исключением явно преступных». После войны с Финляндией от этих положений отказались по настоянию того же Сталина: «В уставе есть, кажется, оговорка, что бойцы обязаны выполнять все приказы, кроме явно преступных. Никаких оговорок давать не следует. Все приказы обязательны». В новом уставе (дата введения – 12 октября 1940 г.) чётко значилось: «Подчинённые обязаны беспрекословно повиноваться своим командирам и начальникам». В противном случае «командир имеет право принять все меры принуждения, вплоть до применения силы и оружия», командир же, «не принявший всех мер (…), предаётся суду военного трибунала».
Кстати, вскоре возникла проблема: некоторые рьяные командиры решили, что понятие «все меры принуждения» дозволяет и рукоприкладство.
Танкисты переползают
На том совещании при обсуждении доклада начальника Генерального штаба выяснились поразительные вещи. Многие проблемы, связанные с боевой подготовкой, носили системный характер. Скажем, выпускники одного танкового училища плохо знали материальную часть. Начальник Главного автобронетанкового управления генерал-лейтенант Я. Федоренко рассказывал об итогах разбирательства. Причина оказалась идиотски проста: все проверяющие требовали от будущих танкистов осваивать то, что им не было нужно, – « (…) переползание, штыковой бой, рукопашный бой, наступление и оборона стрелкового взвода. Получив по этим видам боевой подготовки «неудовлетворительно», начали ползать (смех в зале), бросили изучать (…) то, что положено танкистам. В результате осенней проверки по своей специальности получили также «неудовлетворительно». Получилось, что лето проползали, а (…) своей основной специальности не знают». В декабре 1940 года эта история воспринималась как скверный анекдот. Июнь 1941-го заставил взглянуть на события иначе – и увидеть упущенные возможности последних предвоенных месяцев. Тех танкистов в итоге стали учить как надо, но разговор вывел на новую проблему: кому вообще ремонтировать танки после интенсивной эксплуатации во время учений? К концу 1940 г. по заявкам округов 21 тыс. машин требовала ремонта. В реальности многие из них можно было бы вернуть в строй за несколько часов. Однако даже простой ремонт оказался проблемой. Насыщение армии танками не сопровождалось созданием соответствующей ремонтной базы, с подготовленными кадрами и запасными частями.
Слабые звенья
Стенограммы совещания показывают: в своём узком кругу военная верхушка страны открыто говорила о проблемах острейших, требовавших немедленного решения. Маршал С. Будённый докладывал о бардаке во время «освободительного похода»: «Хорошо, что там и драться не с кем было. На дорогах от Новогрудка до Волковыска 75 процентов танков стояло из-за (нехватки. – Ред.) горючего». Но танкисты (М. Хацкилевич, Я. Федоренко) напоминали об элементарных вещах: сколько на каждый танк требуется горючего, через сколько часов кончается моторесурс… Абсолютно все понимали необходимость реорганизации службы тыла. Однако всплывал ряд объективных проблем. Например, после присоединения к Советскому Союзу Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии граница на 300–350 км передвинулась на запад. А тамошняя железнодорожная колея была западноевропейской, узкой, выгрузочные платформы станций – короткими, сами составы традиционно формировались короче и легче наших, к тому же локомотивный и вагонный парки оказались изношенными. Советскому Союзу для снабжения новых линий обороны надо было, по сути, переоборудовать эти железные дороги наново. А это – миллиарды рублей, силы, время... …
Повторим: мы напоминаем лишь очень немногие из обсуждавшихся на этом и других совещаниях вопросов. Чтение опубликованных сегодня архивных стенограмм, воспоминаний советских военачальников (восстановленных после цензурных вырубок), вызывает смешанные чувства. О крепости цепи судят по надёжности самого слабого её звена. У нас «слабых звеньев» перед войной оказалось непозволительно много. Понимали ли это люди, отвечавшие за военную безопасность страны? Понимали! Пытались ли исправить положение? Пытались всеми силами! Но, увы… По сталинским расчётам мы были бы готовы к гитлеровскому удару к маю 1942‑го.
У Гитлера расчёты были другие. Семён Константинович Тимошенко пробыл на посту наркома обороны по 19 июля 1941-го – один год, два месяца и двенадцать дней. Он многого не успел сделать. Но, если бы не было того, что сделать всё же успел, – немецкий блицкриг 1941 года мог увенчаться и успехом.
22-го июня 1940-го
Все ли помнят, что ровно за год до нападения Германии на Советский Союз, 22 июня 1940 г., под ударами германских войск сдалась Франция? Она была разгромлена за полтора месяца. До этого немцы ещё стремительнее покончили с Польшей – и, что бы ни говорили про «пакт Молотова – Риббентропа», превосходство вермахта в «польской кампании» было очевидным. Не будем пересказывать весь ход гитлеровского покорения Европы – это известно. Заметим другое. Французская армия до войны считалась одной из самых сильных в мире, её генштаб – чуть ли не образцом военной мысли, её маршалы были овеяны славой победителей Первой мировой. Очень высоко оценивалась и польская армия. Но практически везде оказалось: военные готовились не к тому, не учли того, этого... Чужие ошибки – не основание для оправдания собственных. Но понять общую картину тоже помогают.
Семён Экштут
