Он сумел расшифровать письменность древнего народа майя, над загадкой которого бились ученые более двухсот лет. В результате Кнорозов стал национальным героем стран Латинской Америки. В Мексике ему установлено целых два памятника, он удостоен высшей награды президента этой страны, в Гватемале его чуть ли не обожествляют. Однако в своей стране его заслуги долгое время по достоинству не ценили.
В СССР он долгое время был «невыездным», а о мемориальной доске на здании Института этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая (ныне Музей антропологии и этнографии РАН), где он работал с 1953 года и до конца жизни, заговорили только сейчас в связи с его юбилеем. Хотя современники сравнивали научный подвиг Кнорозова с полетом Юрия Гагарина в космос и открытием ДНК.
Однако сегодня в Петербурге его 100-летний юбилей отмечают широко. В читальном зале библиотеки Музея антропологии и этнографии РАН состоялась научная конференция «Проблемы этнической семиотики. К 100-летию со дня рождения Ю. В. Кнорозова». Там же прошла презентация эскиза мемориальной доски Кнорозову, которую планируется разместить на фасаде музейного корпуса МАЭ РАН в Таможенном переулке, и презентация книги «Ю. В. Кнорозов. Избранные труды», второе, дополненное, издание которой вышло к 100-летию со дня рождения выдающегося ученого. А в экспозиции музея «Латинская Америка» прошла церемония спецгашения выпущенной в его честь почтовой марки.
Родился будущий ученый в поселке под Харьковом 19 ноября 1922 года. В детстве великолепно играл на скрипке, писал стихи и проявлял большие способности к рисованию, изображал предметы с фотографической точностью.
Окончил 7 классов железнодорожной школы, а потом рабфак. По воспоминаниям друзей, в юности Кнорозов получил сильный удар по голове крокетным шаром. В результате получил сотрясение мозга, чудом удалось сохранить зрение. В шутку он потом говорил, что его лингвистические способности – результат этой травмы, а потому будущих дешифровальщиков древних письменностей следует «лупить по башке» – дело только в правильном методе». А в одном из написанных в юности стихотворений он сам предсказал свою судьбу:
Наш жребий – жить! Судьба, завидуй!
Опять нам бедствия готовь.
Венком для нас обоих свиты
Свобода, радость и любовь…
В 1940 году Кнорозов поступил на исторический факультет Московского университета, где первоначально специализировался на египтологии. Почти всю стипендию тратил на книги, а потом у всех одалживал на еду, питаясь хлебом и водой. Но тут грянула война. Кнорозов был признан невоеннообязанным по состоянию здоровья, и в сентябре 1941 года его направили в Черниговскую область на строительство оборонительных сооружений.
При контрнаступлении немцев на Харьков Кнорозов с матерью успел эвакуироваться в Воронежскую область. Он вновь был признан негодным к военной службе из-за крайней степени дистрофии. Осенью 1943 года Кнорозов оформил перевод на истфак Московского государственного университета и продолжил учёбу на втором курсе этого вуза, на кафедре этнографии.
В университете Кнорозов смог реализовать своё увлечение историей Древнего Востока, этнографией и лингвистикой. В марте 1944 года был призван в армию. Служил в школе младших специалистов-ремонтников автомобильных частей. Победу встретил телефонистом 158-го артиллерийского полка Резерва Верховного Главнокомандования, под Москвой. Награждён медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».
Кнорозов не участвовал во взятии Берлина, но, тем не менее, согласно возникшей позже легенде, именно из Берлина в качестве военного трофея он якобы привёз две исключительно важные для его профессии книги («Сообщение о делах в Юкатане» Диего де Ланда в публикации Брассёр де Бурбура и «Кодексы майя»), якобы спасенные из пламени горящей библиотеки. Сам Кнорозов называл эту легенду «дурацкой» и утверждал, что книги лежали в ящиках подготовленной для эвакуации немецкой библиотеки в Берлине и оттуда были взяты советскими офицерами.
В октябре 1945 года Кнорозов был демобилизован и вернулся в университет на кафедру этнографии. Работая затем в московском отделении Института этнографии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая АН СССР, Кнорозов провёл несколько месяцев в Узбекской и Туркменской ССР.
Ему на глаза попалась статья немецкого исследователя Пауля Шелльхаса под названием «Дешифровка письма майя – неразрешимая проблема». «Как это неразрешимая проблема? То, что создано одним человеческим умом, не может не быть разгадано другим», – решил Кнорозов и посвятил свою жизнь ее решению.
Цивилизация народа майя, который жил на территории нынешней Мексики, – одна из самых загадочных цивилизаций, существовавших на планете. Высокий уровень развития медицины, науки, архитектуры поражает умы наших современников. За полторы тысячи лет до открытия Колумбом Американского материка народ майя уже использовал свою иероглифическую письменность, изобрел систему календарей, первыми использовал в математике понятие нуля, а система счета во многом превосходила ту, которую использовали их современники в Древнем Риме и Древней Греции. Древние индейцы обладали удивительными для той эпохи сведениями о космосе. Ученые до сих пор не могут понять то, каким образом племена майя получали столь точные знания в астрономии задолго до изобретения телескопа.
Обнаруженные учеными артефакты ставят новые вопросы, ответы на которые пока не найдены. В X веке эта цивилизация стала угасать и о причинах этого ученые спорят до сих пор. Долгое время загадкой был и язык майя. За ее решение и взялся советский ученый Юрий Кнорозов.
Однако сделать это было непросто. Кнорозову сообщили, что он не может претендовать на аспирантуру в Москве, поскольку он и его родственники оказались на оккупированной территории. Во времена СССР такая строка в анкете сломала немало судеб. Юрий Валентинович переехал в Ленинград и стал сотрудником Музея этнографии народов СССР, где занимался, по собственным словам, «черновой музейной работой без претензий». Параллельно велась работа по дешифровке письменности майя.
Молодой ученый составил каталог иероглифов майя и, после упорной работы, к 1952 году смог установить фонетическое чтение некоторых из них. Когда он стал защищать на эту тему диссертацию на соискание степени кандидата исторических наук, то его доклад длился всего три минуты и 30-летнему соискателю единогласно присудили сразу степень доктора исторических наук.
Как говорили, перед защитой Кнорозов всерьез опасался ареста. У Маркса было сказано, что у древних майя «государства не было», а ученый утверждал противоположное. Так что его вполне можно было заподозрить в «ревизии марксизма», что в те времена было страшным преступлением. Однако крамолы, то ли не заметили, то ли никто попросту не донес.
Работа Кнорозова стала научной и культурной сенсацией в Советском Союзе. Очень быстро о дешифровке узнали и за рубежом. В США, где изучением письменности майя занимались несколько сот ученых, все были в шоке.
На Западе не понимали, как это человек, ни разу не видевший воочию предмет своего исследования, смог создать такой блестящий труд. А знаменитый американский археолог Майкл Ко, признавая поражение, заявил: «Прав оказался Кнорозов и теперь мы все, занимающиеся майя, являемся кнорозовистами».
Но во времена СССР Кнорозов из-за злополучной строки в анкете долго считался «невыездным». На приглашения из-за границы, зная, что его все равно не выпустят, дипломатично отвечал: «Я – кабинетный ученый. Чтобы работать с текстами, нет необходимости лазать по пирамидам».
Тем не менее за полный перевод иероглифических рукописей майя Кнорозов был удостоен Государственной премии СССР. А в Южной Америке ученому удалось побывать только, когда Советский Союз стал рушиться. В 1990 году, когда Кнорозову было уже 68 лет, его пригласил лично президент Гватемалы и вручил Большую Золотую медаль. В Мексике он был награжден орденом Ацтекского орла, который вручается иностранцам за исключительные заслуги перед государством. Уже перед самой смертью Кнорозов получил почетную награду из США.
До поездки в Мексику ученый заявлял, что все археологические места он прекрасно знает по публикациям. Однако, добравшись до вершины пирамиды, Кнорозов долго стоял в одиночестве и курил одну сигарету за другой. Начиная с 1995 года, он уже неоднократно бывал в Мексике, посетил самые заветные места майя. Под конец жизни судьба подарила ему возможность пожить на побережье в тропической сельве у Карибского моря вместе с индейцами майя и в двух шагах от древних пирамид.
Как вспоминают современники, с детства у гениального ученого был упрямый, неуживчивый характер, его даже хотели исключить из школы за плохое поведение. Но он обладал феноменальной памятью и мог цитировать целые страницы из книг.
В Ленинграде Юрию Валентиновичу предоставили комнату в служебном помещении неподалёку от музея. Жил он в ней, как аскет. В комнате были письменный стол и койка, заправленная простым солдатским одеялом, а на стенах висели иероглифы майя. Еще в 1949 году Кнорозов ходил в той же шинели и гимнастёрке, в которых демобилизовался. Соседом ученого на рабочем месте стал только что защитивший кандидатскую диссертацию Лев Гумилёв, с которым они быстро сошлись. Кнорозов бывал и в Фонтанном доме, где Гумилёв жил вместе с матерью – Анной Ахматовой. Анна Андреевна даже подарила молодому учёному зимнюю шапку.
Круг научных интересов Кнорозова был широк – от дешифровки древних систем письма, лингвистики и семиотики, до заселения Америки, археоастрономии, шаманизма, эволюции мозга и теории коллектива. По воспоминанием его знакомых, с виду он казался суровым и угрюмым, но к нему всегда и везде тянулись и дети, и животные. А сам он особенно любил кошек, которых считал животными «священными и неприкосновенными».
Самой знаменитой представительницей этого рода у него была голубоглазая сиамская кошка Ася (Аспид), у которой был котенок по имени Толстый Кыс. Асю Кнорозов вполне «серьезно» представлял в качестве соавтора своей теоретической статьи, посвященной проблеме возникновения сигнализации и речи, и возмущался тем, что редактор, готовивший статью к публикации, убрал из заглавия кошачье имя. Портрет Толстого Кыса, сумевшего поймать на окне голубя, всегда занимал самое почетное место на его письменном столе.
На знаменитой фотографии ученый изображен со своей обожаемой Асей на руках. Любителям животных хорошо знаком тот факт, что со временем домашние питомцы становятся похожими на своих хозяев, но на этом фото, как с удивлением отметил один из биографов Кнорозова, «мы видим прямо-таки невероятное сходство! Будто глядит на нас не человек с кошкой на руках, а единая, цельная сущность, часть которой воплощена в человеке, а часть – в кошке».
Ася была соавтором Юрия Валентиновича отнюдь не фигурально: наблюдая за тем, как кошка общается со своими котятами, он проверял на практике свои предположения по теории сигнализации. И не только кошка становилась похожей на своего хозяина, или скорее, друга, но и он – на нее.
Друзья ученого часто подмечали, что Юрий Валентинович, порой сам не отдавая себе в том отчета, начинал вести себя по-кошачьи. Людей, которые были ему неприятны, он обходил стороной, старался не разговаривать и даже не смотреть на них. А в разговорах с друзьями внезапно мог выразить свои эмоции через мяуканье разных оттенков или, к примеру, самое настоящее кошачье шипение. Он считал, что это позволяет более экспрессивно выразить отношение к собеседнику. Людей, мало знакомых с ученым, такой стиль общения порой ставил в тупик, но настоящие друзья не удивлялись, понимая, что гениям порой дозволяется то, что не подобает простым смертным.
Были у гения дешифровки и другие странности. Известный петербургский ученый и писатель Евгений Водолазкин приводит в своей книге «Кунсткамера в лицах» такие эпизоды из его жизни: «Рутинные вещи его присутствие превращало в незабываемые события. Так, по окончании одной из московских конференций сотрудники Кунсткамеры ехали на Ленинградский вокзал. Добираться решили в такси. Сев в машину, коллеги обнаружили отсутствие Юрия Валентиновича. Поскольку такси он ловил вместе с остальными, все выскочили из машины и бросились его искать. Специалист по культуре майя, еще минуту назад стоявший у такси, словно растворился в воздухе. После тщательных поисков было принято неизбежное решение ехать на вокзал. На вокзале Юрий Валентинович вышел из машины вместе со всеми. Этот путь он проделал в багажнике…
Другая история была связана с нелюбовью Кнорозова к общению с журналистами. Стоит при этом заметить, что интервью у расшифровщика таинственных письмен хотели взять постоянно. Однажды директрисе Кунсткамеры удалось уговорить его дать интервью одной газете. Для встречи с журналисткой Юрию Валентиновичу было предоставлено солидное помещение – кабинет знаменитого этнографа Дмитрия Алексеевича Ольдерогге. Войдя в кабинет первым, Кнорозов закрыл за собой дверь на ключ. Журналистка растерянно улыбалась. Снисходительная к издержкам гениальности, директриса легонько постучала в дверь. Затем сильнее. Юрия Валентиновича попросили открыть дверь и даже слегка пожурили. Попросили хотя бы отозваться, но молчание было им ответом. Когда принесли запасной ключ и отперли дверь, оказалось, что в комнате никого нет. Створка распахнутого окна, как сказали бы романисты прежних лет, обреченно скрипела на ветру. Кабинет Ольдерогге находился в бельэтаже, что, собственно, и определило ход мысли Юрия Валентиновича. Интересно, что вместе с дирекцией в кабинет Ольдерогге вошла милиция. Увидев, как из окна Кунсткамеры выпрыгнул человек, кто-то из прохожих проявил бдительность...».
И потому, наверное, отношение к Кнорозову со стороны начальства при его жизни всегда было прохладное. Умер великий русский ученый, кумир стран Южной Америки, кавалер ордена Ацтекского орла Мексики, Большой золотой медали президента Гватемалы, почётный член Мадридского общества по изучению майя, член Национального географического общества США 31 марта 1999 года в одиночестве на койке в коридоре одной из петербургских больниц. Зал Кунсткамеры, где он работал, для прощания руководство решило не предоставлять, однако тесный больничный морг был переполнен теми, кто пришел попрощаться с гением науки.
Похоронили Юрия Кнорозова на отдаленном Ковалевском кладбище, где памятник на его могиле поставили только через пять лет после смерти. На нем он изображен вместе с любимой кошкой Асей на руках, а рядом высечены расшифрованные им для человечества иероглифы майя.
В родном Петербурге этому гению науки до сих пор нет памятника, а мемориальную доску на здании музея к его 100-летнему юбилею тоже не успели установить. Разработан пока, как официально объявлено, лишь ее «эскизный проект»…
Владимир Малышев
