80 лет назад, 20 августа 1940 года, в дверь мексиканского дома Льва Давыдовича Троцкого в Койоакане постучался испанский коммунист товарищ Меркадер (еще в 1938 году завербованный НКВД и внедрённый в окружение вождя перманентной революции) с предложением прочитать его статью, посвящённую изгнаннику. Когда товарищ Троцкий углубился в чтение, товарищ Меркадер вынул из-под полы своего плаща увесистый альпинистский ледоруб и вонзил его в склонившийся над статьёй затылок… Утром 21 августа земной путь вождя перманентной революции был завершён. Однако дело его не умерло. Наоборот! С этого момента оно год от года лишь крепло и набирало обороты. Пусть и не в самом ортодоксальном ключе. Но мы едва ли погрешим против истины, если скажем, что и сегодня, 80 лет спустя после смерти вождя, его детище не только не потеряло своей актуальности, но и стало гораздо ближе к заветной цели. Достаточно посмотреть на анархистские бунты BLM и Антифа в сегодняшних США, при почти полном попустительстве или даже одобрении властей. Но как, Холмс?…
Звезда Троцкого
Звезда товарища Троцкого ярко вспыхнула в октябре 1917-го, после прибытия его в Петроград на американском пароходе, со сплочённой командой американских головорезов за спиной и открытым счётом петроградского отделения американского банка Якоба Шиффа в кармане. Последнее обстоятельство (несмотря на то, что Троцкий был меньшевик и ученик Парвуса, которого Ленин сильно недолюбливал) сыграло решающую роль в его карьере. Деньги Троцкого-Шиффа во многом обеспечили успех октябрьского переворота (впрочем, нельзя недооценивать и финансирование со стороны пресловутого “германского генштаба”, то есть, всё тех же франкфуртских Шиффов и Макса Варбурга, который был главным банкиром кайзера Вильгельма) и обеспечили Троцкому второе место в большевистском правительстве.
В августе 1920-го, когда Красная Армия рвалась к Варшаве, за которой должен был последовать Берлин, мечты Троцкого стать красным Бар-Кохбой, казалось, были близки к осуществлению. Но на этот раз роль нового императора Адриана, разбившего во II веке от Р.Х. отряды “Сына звезды”, сыграл маршал Пилсудский, отбросивший армии Тухачевского от польской столицы. Мировая революция вновь вернулась в берега Российской империи, а звезда Троцкого начала тускнеть. В октябре 1927-го, уже опальный, Троцкий предпримет отчаянную попытку госпереворота, которая завершится для него сперва далёкой ссылкой, а затем и высылкой из Советской России. После нескольких лет скитаний и попыток собрать новое революционное движение, изгнанник останавливается в Мексике. Именно здесь открывается новая, замечательная и удивительная, американская страница мирового троцкизма.
Плакаты с изображением Троцкого
От троцкизма до американского неоконсерватизма
Впрочем, нет, началась она несколько раньше. И связана она с именем Макса Шахтмана, человека, сформировавшего и выпестовавшего новое поколение американских троцкистов, которое и стало известно позднее под именем неоконсерваторов.
Шахтман родился в Варшаве, в еврейской семье, эмигрировавшей в Нью-Йорк в 1905 году. Как и тысячи подобных еврейских детей иммигрантов, в 18 лет он становится убеждённым марксистом и вступает в коммунистическую организацию “Совет рабочих”, вместе с которой присоединяется к Компартии США.
Подобно Троцкому и своему учителю Джеймсу П. Кэннону, Шахтман убеждён, что революция в России обречена, если не станет перманентной. Следовательно, дело Советского Союза — не пытаться строить социализм в отдельно взятой стране, а активно продвигать революцию по всему миру. Увы, такие взгляды не находят понимания у товарищей Шахтмана. Исключённые в 1928 году за свои троцкистские убеждения из компартии, Шахтман, Кэннон и их единомышленники организуют собственную троцкистскую партию, которая и встанет у истоков IV Интернационала.
Идея партии была проста и понятна: если, согласно марксизму, мировая революция должна произойти одновременно в экономически развитых обществах Запада, то не в том ли миссия Америки, чтобы именно с неё она и началась? С этими мыслями в 1930 году Шахтман едет к Троцкому в Турцию (став, таким образом, первым американцем, посетившем вождя в изгнании) и находит у него совершенное сочувствие своим идеям. Шахтман становится доверенным лицом Троцкого по международным делам, устраивая его поездки от Норвегии до Мексики, и даже заменяет Льва Революции на нескольких троцкистских конференциях.
В 1938-м Шахтман возглавляет учредительный съезд IV Интернационала, становится членом его международного исполнительного комитета и редактором политического журнала “New International”. В марте 1938-го Шахтман посещает Троцкого в Мехико. Теперь он — настоящая звезда в революционных кругах. Он сближается с такими важными для нашего рассказа людьми, как Джеймс Бернхэм (будущий автор “Революции управляющих”), Сидни Хук (будущий неформальный лидер семьи “Нью-Йоркских интеллектуалов”, культуртрегеров, во многом подготовивших молодёжную революцию 1960-х) и Дуайтом Макдональдом, редактором культового марксистского журнала Partisan Review, так же ставшего впоследствии одним из важнейших триггеров революции 60-х.
В это время Бернхэм и Хук — профессора Нью-Йоркского университета и уже известные в культурных кругах троцкистские мыслители. Кроме них, среди ближайших учеников Шахтмана мы уже видим Ирвинга Кристола, крёстного отца неоконсерватизма, и Джин Кирпатрик, в будущем — советника по международной политике в кабинете Рональда Рейгана и постоянного представителя США в ООН.
И в это же самое время, между Шахтманом и Бернхэмом с одной стороны и другими лидерами IV Интернационала с другой, начинают возникать трения.
Под воздействием идей Троцкого, но несколько уже потрёпанные мировой реальностью (гораздо позднее Ирвинг Кристол даст такое определение неоконсерватизму: “a neo- conservative is a liberal who has been mugged by reality”), ранние неоконсерваторы начинают приходить к не совсем традиционным, с точки зрения ортодоксального троцкизма, выводам. Поскольку революция в России пошла явно не по намеченному сценарию, а в Америке революцией и не пахнет (возрождённый полковником Симмонсом Ку-Клукс-Клан действительно свёл к этому времени активность марксистов в США почти к нулю), им следует пойти другим путём. Тем более, что власть Рузвельта и стоящей за его спиной финансовой олигархии прямо на этот путь и указывает: не следует бороться с системой, необходимо сперва влиться в систему, а затем — возглавить её. И только потом — принести счастье трудящимся всего мира на штыках самой мощной в мире демократической армии.
Макс Шахтман и Джеймс Бернхэм
Окрылённые новыми идеалами, Шахтман и Бернхэм публикуют в том же 1938 году статью, в которой возражают диалектическому материализму и выражают сомнение в том, что коммунизм является конечной целью истории. Статья потрясает Троцкого. В апреле 1940 года, за четыре месяца до смерти, он даже заметит по поводу взглядов Шахтмана-Бернхэма: “если это троцкизм, то я не троцкист”.
Впрочем, очевидно, что эволюция взглядов наших друзей прямо вытекала из работ самого гуру. Разве не сам Троцкий утверждал в книге “Преданная революция”, что в СССР победил “бюрократический абсолютизм”, а сталинский режим являет собой модель тоталитаризма, подобную фашизму Муссолини и национал-социализму Гитлера? Разве не сам он выявлял “внутреннюю связь орбит Гитлера и Сталина”?
Пакт Молотова-Риббентропа обнажает конфликт до предела. Шахтман с Бернхэмом заявляют, что во время войны Social Workers Party должна воздержаться от безоговорочной поддержки СССР. Дело кончается новым расколом. Шахтман и Бернхэм выходят из SWP и IV Интернационала, уведя с собой до 40% своих сторонников.
В глазах последних СССР окончательно перестаёт быть Землей обетованной и Новым Иерусалимом. В поисках новой опоры, взоры представителей трудящихся устремляются к США — величайшему демократическому государству планеты, единственному, которое способно защитить евреев от Сталина и Гитлера. Раскольники основывают собственную Рабочую Партию, в рамках которой начинают с новым энтузиазмом развенчивать политику СССР и развивать идеи “Третьего Лагеря” (Third Camp).
Скоро, впрочем, пути бывших соратников расходятся (или, точнее, сети, заброшенные апостолами New International, загребают все шире). Если Шахтман ещё какое-то время цепляется за левые идеалы, то Бернхэм правеет столь стремительно, что начинает открыто отвергать социализм, поддерживать атомную войну против СССР, и, наконец, становится одним из идеологов право-консервативного журнала National Review Уильяма Ф. Бакли. Естественным итогом эволюции Бернхэма становится книга “Революция управляющих” (1941), идея которой была основана на тех же троцкистских схемах управляющей бюрократии, но вот задачи — несколько иными.
В 1939 году уже знакомый нам Сидни Хук основывает так называемый “Комитет (впоследствии — Конгресс) за свободу культуры” (Congress for Cultural Freedom), организации, главной задачей которой становится разработка новой идеологии, способной сменить дискредитированный Советами коммунизм в достижении мессианской цели — захвату мировой власти. “Конгрессу” будет уготована долгая и скандальная жизнь: отделения в 35 государствах, десятки журналов, изданий, программ. Практически вся культурная элита Запада окажется в его орбите (см. замечательную книгу Фрэнсис Сондерс “ЦРУ и Мир искусств. Культурный фронт Холодной войны”). “Конгресс” станет рабочей площадкой ЦРУ и ведущим культурным рычагом Холодной войны, призванным оторвать европейскую интеллигенцию от симпатий к Советскому Союзу, насадить в её головах панамериканизм и новую, немарксистскую, идеологию. Вот эту-то идеологию и взялся разработать Бернхэм, увенчав свои усилия эпохальной книгой.
Траектория Шахтмана была менее крутой. До начала 50-х он всё ещё продолжал числить себя троцкистом. В 50-х он уже поддерживает войну США в Корее, переименовывает свою Рабочую Партию в Независимую Социалистическую Лигу (ISL), а в 1958 году и саму Лигу растворяет в Социалистической партии США.
В это время Социалистическое движение в США стремительно хиреет: если в 1948 году за кандидата социалистов на президентских выборах голосовало 100 000 человек, то в 1956 году — только 2 000. Но задача Шахтмана — не столько реанимировать ортодоксальный социализм, сколько заточить его под нечто, приемлемое для заброски в Демпартию (скорее, здесь уместны ассоциации с вёрткой пиратской шхуной, желающей взять грузный галеон Демпартии на абордаж).
Итак, Шахтман создаёт в Соцпартии правое крыло и начинает уверенно грести к своей цели. Эта работа по сближению социалистов и демократов (согласно стратегии Шахтмана: сдвинуть социалистов вправо, а демократов — влево) получит название “Перестройки”. В сущности, “Перестройка” свелась к тому, что, объединив профсоюзы, правозащитные организации и избирательные округа в коалицию, Шахтман превратил Демократическую партию США в Социал-демократическую. Или, как мы бы сегодня сказали — леволиберальную.
Что касается другого нашего знакомого, Ирвинга Кристола, будущего бессменного вождя неоконов, то в 1950-х он уже входит в элиту “Нью-Йоркских Интеллектуалов” (контролирующих культурную жизнь американских мегаполисов и студенческих кампусов), становится директором “Комитета” Хука. А после учреждения “Конгресса” — редактором журнала “Commentary”, в прошлом — официального органа Американского Еврейского Комитета, а ныне — ударной силы неоконсервативной идеологии. И вот это уже начало становления неоконсерватизма как самостоятельной силы. Макс Бут (бывший редактор “Wall Street Journal”), назвавший как-то журнал Кристола “Торой неоконов”, признаёт, что стратегия национальной безопасности Буша-младшего фактически “списана с его страниц”. А Норман Подгорец (бессменный редактор “Commentary” с 1960 по 1995 год) с присущим ему романтическим мессианским пафосом восклицал:
“Commentary” вёл еврейских интеллектуалов из пустыни отчуждения ... в обетованную землю демократической, плюралистической и процветающей Америки.
Итак, задачей этого нового коллективного Моисея была следующей: зажечь бывших троцкистов новой, уже не марксистской, но от этого не менее прекрасной мечтой, и повести их в светлое завтра, в землю обетованную, в царство, где течёт молоко и мёд… В журнале публиковались такие звёзды новой еврейской элиты, как Ханна Арендт, Дэниэл Белл, Сидни Хук, Ирвинг Хоу, и, конечно, сам новый Аарон неоконов Ирвинг Кристол…
Но вернёмся к Шахтману. К концу 60-х годов процесс “Перестройки” коммунистической идеологии в леволиберальную завершается: часть социалистов ушла к американским “новым левым”, зато другие (а с ними и вся троцкистская поросль шахтманианцев) присоединяются к Демпартии.
Некогда троцкисты, а теперь либерал-демократы Шахтмана имеют к этому времени уже почтенную биографию. В 1963-м именно они (лидеры SDUSA) организовали Марш на Вашингтон, в ходе которого Мартин Лютер Кинг произнёс свою знаменитую (совершенно в мессианском духе неоконов) речь “у меня есть мечта”.
В 1965 шахтманианцы принимают самое активное участие в продавливании через Конгресс нового иммиграционного закона, с которым в Америку хлынут потоки цветных мигрантов (плоды этого эпохального закона таковы, что через 20 лет, согласно социологическим исследованиям, численность цветного населения США превзойдёт долю белого).
Мартин Лютер Кинг | Фото: Nobel Foundation
Позднее, через конфедерацию профсоюзов AFL-CIO (когда-то курируемую Шахтманом) его младшие сподвижники организуют поддержку польского профсоюза Солидарность, который сыграл заметную роль в победе США над СССР в Холодной войне (см. книгу Питера Швейцера “Победа”). Им же принадлежит честь создания NED, Национального фонда демократии (Nаtional Endowment for Democracy), финансируемого из федерального бюджета, но не подотчётного Конгрессу фонда, основанного в 1983 году, через который ЦРУ осуществляет организацию цветных революций по всему миру. Первым и несменяемым главой фонда стал верный член SUDSA, шахтманианец Карл Гершман.
В 1972 году, незадолго до смерти, Шахтман и его команда сблизятся с сенатором штата Вашингтон, Генри Джексоном по прозвищу Scoop, яростным ястребом, антикоммунистом и сионистом ирландского происхождения, который введёт шахтманианцев в истеблишмент Демократической партии. Джексон и его друзья открывают эру санкционной войны с СССР, увязывая торговые санкции с проблемой репатриации советских евреев (так называемая поправка Джексона-Вэника).
В 1972-м Джексон становится кандидатом в президенты от Демократической партии. Но на этот раз мечте шахтманианцев захватить рычаги управления в Белом доме ещё не суждено было сбыться. Джексон проиграет, и наши герои начнут подыскивать себе нового донора. Такой ракетой-носителем, выведшей сплочённую команду на звёздную орбиту, спустя несколько лет станет республиканец Рональд Рейган.
Генри Джексон | Фото: Karl Schumacher
К этому времени за нашими героями уже прочно закрепится кличка “неоконы”. (Впервые этот термин ещё в 1973-м употребит Майкл Харрингтон, язвительно обозвав им либеральных интеллектуалов, исповедующих странную для демократов ястребиную доктрину и воинственные идеи). Ирвинг Кристол в своём журнале The Public Interest с готовностью подхватит саркастическую кличку, и, с новым именем на устах, вся шумная ватага, один за другим, переберётся в стан республиканцев, ратуя за повышение военных расходов на войну с “империей зла” (это звонкое прозвище также принадлежит им) до победного конца. Так неоконы станут теми неоконами, которых мы знаем. Потом будут ещё Буш-старший и война с Ираком, Буш-младший и 9/11, перманентная “четвёртая мировая” на Ближнем Востоке “до последнего террориста” и попытки “остановить Трампа”. Но это уже — другие истории…
А в чём же мораль? Она, видимо вот в чём: какие бы метаморфозы не претерпевали дети иммигрантов, ортодоксальные марксисты, перманентные троцкисты, социалисты, социал-демократы, либералы, выступающие за общечеловеческие ценности, леволибералы, наконец, ястребы и консерваторы, ограбленные реальностью — суть волшебной шляпы, из которой достают они свои всё новые и новые лица, флаги, значки, клички, мемы, остается всё той же, унесённой из далёкого восточноевропейского местечка мечтой о революции до победного конца, или, что также случается, — до останавливающего мечты ледоруба.
Владимир Можегов
