5 апреля 2019 года оборвалась жизнь замечательного человека, крупного государственного деятеля, признанного таковым и в международной политике. Человека большого ума, энергии, искромётного юмора, профессионального контрразведчика, показавшего себя и умелым организатором успешных разведывательных операций за пределами нашей страны. Доброго семьянина и верного товарища, директора ФСБ России в 1996 – 1998 гг., генерала армии Николая Дмитриевича Ковалева.
Пишущий эти строки познакомился с Н.Д. Ковалевым в 2000 году, в его бытность депутатом Государственной Думы, а с 2012 года стал его помощником. И вот, где-то ближе к 2015 году, в преддверии 70-летия завершения Второй мировой войны (2 сентября 1945 года), между Николаем Дмитриевичем и мною завязался разговор, а не подготовить ли небольшую книжицу, где он, как бы в разговорном формате, обстоятельно ответит на несколько вопросов, посвящённых военной тематике.
– Замечательно! – откликнулся я, – когда приступим?
– Давай как-нибудь вечерком, после дневной суеты, выберем часок-другой, да и начнём, – предложил Николай Дмитриевич.
На том и порешили. Название книжки определили такое – «Пять вечеров и пять бесед с генералом Николаем Ковалевым». Прикинули, какие темы раскроются.
Но скоро сказка сказывается, да не быстро дело делается. Претворение задумки в жизнь вначале растянулось на недели, затем на месяцы и в конечном счёте на годы. Вроде бы бок о бок трудились, а всё какие-то отвлечения мешали. Ежедневный рабочий график, заверю, напряжённый, требует исполнения потока текущих документов, различных поручений, плюс постоянные служебные командировки депутата, то да сё, затем тяжёлый недуг охватил боевого генерала… Из намеченных пяти бесед удалось скомпоновать и согласовать с Николаем Дмитриевичем только три.
Незадолго до кончины, а он и виду не подавал, как ему тяжко, Ковалев спросил меня:
– Борис, как там наши «вечера», надо бы допечатать, довести до ума. Это нужный проект. Давай, как-нибудь вечерком посидим, да и поставим точку в этом деле, завершим.
Не завершили.
Вниманию читателей «Столетия» предлагаются фрагменты из незаконченной рукописи. Ведь Николай Дмитриевич не единожды публиковался в этой электронной газете. Пусть и сейчас так будет, в 74-ю годовщину завершения Второй мировой войны.
– Николай Дмитриевич, с большим удовольствием прочитал ваше интервью «Россия обречена быть великой» в журнале «Комплексная национальная безопасность». Там вы остановились на ряде интересных моментов, касающихся Второй мировой войны и Дня Победы. Как смотрите на развитие этой темы?
– Смотрю положительно, только тема-то уж очень необъятная. Согласно распоряжению президента В.В. Путина, в 2007 году начали готовить новейшую редакцию 12-томной «Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.», общим объёмом свыше 11 тысяч страниц, последний том вышел в апреле, как раз накануне 70-летия Победы. И это не считая внушительного списка мемуарной литературы, военных энциклопедий, словарей… Надо определиться в вопросах, а то потонем в материале.
– А что это, Николай Дмитриевич, за книжечки интересные на вашем столе? Да много, и с закладками! Разрешите посмотреть? Маршал Василевский – «Дело всей жизни», маршал Мерецков – «На службе народу»… «Милитаристы на скамье подсудимых» – Рагинский, «Вместе с флотом. Советская морская контрразведка в Великой Отечественной войне», – эту в ФСБ подготовили… Генерал армии Белобородов – «Прорыв на Харбин», «Международный военный трибунал» Николаева. Об этой вообще не слышал – «Бои в Маньчжурии и Корее» Кирьянова, 1945 год, Владивосток. И эта не знакома – «Кровью сердца», 1943, Карелия… Нет, на ней и остановлюсь, а то всё отведённое для встречи время потрачу. Основательная подборка, целая военная библиотека!
– Готовлюсь реализовать одну давнюю задумку. Да и для нашей беседы книги на удивление к месту оказались. Мы же с вами серьезный разговор вести намерены, будем опираться на факты, высказывания очевидцев того времени. Я уже прикидываю, что цитировать. От своего отца – фронтовика и его братьев, моих дядьёв, на толстенную книгу воспоминаний о войне наслушался. Так на чём заострим внимание?
– А, давайте, заострим… Ну, вот, хорошо известно, что отечественные спецслужбы, взять хотя бы СМЕРШ, внесли реально ощутимый вклад в общую победу над государствами Оси. Предвкушаю, вам есть чем поделиться, открыть для читателей «Столетия» неизвестные широкой публике страницы истории о сотрудниках спецслужб той поры времени, операциях. Может, с этого начнём беседу?
– Сразу быка за рога, значит. Опасаюсь разочаровать в этих предвкушениях по минимум двум причинам. Причина первая. Не участник я Великой Отечественной, родился после её завершения в 1949 году, и потому личными впечатлениями поделиться не могу. Только на основе воспоминаний прямых участников Великой Отечественной, высказанных мне, повторюсь, в семейном кругу, на многочисленных встречах с ветеранами войны. Свидетельств, почерпнутых из мемуарной литературы… Вот в Афганской кампании в 1980-е годы боевое участие, да, принимал. Там собственными глазами всё наблюдал. Кстати, благодарен за тёплые отзывы, которые получил от аудитории «Столетия» за материал о своей службе в Афганистане, опубликованный в декабре 2014-го. И причина вторая есть. Столько уже написано и пересказано о героических и трагических годах Великой Отечественной… Будет ли что-то новое от меня, послевоенного ребёнка?
–Николай Дмитриевич, а какие-то послевоенные детские воспоминания, картинки, сохранились в памяти?
– В памяти остались, конечно, воспоминания послевоенного детства, неизгладимые воспоминания. Большой радости в них нет. Ребёнком лет шести-семи наблюдал в Тверской области, в Москве, других местах покалеченных на войне людей – слепых, на костылях, безногих на каталках в вагонах электричек, на вокзалах, на улицах, возле магазинов, с медалями, орденами на гимнастёрках и ватниках... Те, кто с культями вместо рук и ног и с поводырём, называли себя «самоварами», «сундуками», «чемоданами». Калеки концентрировались на вокзалах, распределяли между собою расписание пригородных электричек, чтобы организованно попрошайничать в поездах. Подвалы, котельные, чердаки, закутки под лестницами в подъездах домов занимали. Страшные картинки. Вспоминать об этом не тянет...
У израильского поэта Григория Борисовича Гозмана есть стихотворение «Мне это не забыть навеки» о фронтовиках-инвалидах. Сам он 1937 года рождения, на двенадцать лет старше меня, и, думаю, послевоенный мир им воспринимался более взрослыми, чем моими детскими, глазами. В этом стихотворении есть пронзительные строки. Вслушайтесь, осмыслите их: «Одних везли, как в санках деток, // Другие сами, как могли, // В руках держа обрезки веток, // Отталкивались от земли. // И, вызывая состраданье, // (В медалях грудь и в орденах), // Они просили подаянье // На улицах и в поездах. // Их в Крым бы, в лучший санаторий, // И окружить заботой там, // А их – на северное море, // На дальний остров Валаам».
– Николай Дмитриевич, вы же долгое время возглавляли Комитет Государственной Думы по делам ветеранов. Давайте, детскими воспоминаниями дополним ваши личные впечатления о проблемах фронтовиков-инвалидов – ветеранов Великой Отечественной войны. Вы же с ними, как я понял, многократно встречались на приёмах заявителей, жалобщиков и по переписке.
– Да, с 2004 по 2011 годы вёл законодательную работу по ветеранскому направлению. Шишек набил немало – каждый правовой шаг в пользу ветеранов, инвалидов, вдов означал выделение, точнее, пробивание дополнительных финансов из федерального бюджета. А бюджет, он не резиновый, все из него тянут, каждый кулаком себя в грудь бьёт, доказывает до хрипоты, что его расходы самые актуальные… Сделать удалось немало, например, провести через парламент поручение президента об улучшении жилищных условий нуждающимся в том ветеранам, членам семей погибших и умерших инвалидов и участников Великов Отечественной. Нелегкая была задача…
Одна из последних атак комитета на федеральный бюджет успешно прошла в 2011 году, уже в ходе осенней избирательной кампании в Государственную Думу шестого созыва. Инициатива заключалась в дополнении списка ветеранов боевых действий, ранее включённых в Федеральный Закон «О ветеранах», военнослужащими и сотрудниками, кто принимал участие в выполнении боевых задач в условиях военного конфликта в Республике Таджикистан в девяностые годы.
О работе Комитета по делам ветеранов можно многотомник написать, как о Второй мировой, потому что иностранные граждане тоже справедливости у нас искали, и находили, в частности, фронтовики-инвалиды из государств Балтии. Я имею в виду соотечественников, которых прибалтийские националисты мордовали, преследовали за их антифашистское прошлое, привлекали к уголовной ответственности, бросали в камеры.
– Вижу, тема ветеранов и инвалидов войны вам близка, значит, и воспоминания детства в неё свой вклад внесли.
– Инвалиды в городах и сёлах в 1950-е годы для меня, маленького мальчика, были, как я уже говорил, привычными, это была трагическая повседневность. Выходим мы на улицу в воскресный день на прогулку всей семьёй, я льну к отцу, радуюсь, что он вернулся с фронта не покалеченным, с руками и ногами, не как другие…
Посмотрите цикл «Автографы войны» художника Геннадия Михайловича Доброва. На его чёрно-белые рисунки: «Участник трех войн Михаил Козатенков», «Герой обороны Сталинграда Иван Забара», «Инвалид Великой Отечественной», «Партизанка из Беларуси Серафима Комиссарова», другие. Без содрогания на них не взглянешь.
– Это он автор «Реквиема», рисунков того, что осталось от концлагерей нацистов? Его работы есть в музее Великой Отечественной войны на Поклонной горе.
– «Реквием» – одна из пяти серий, наряду с «Автографами войны», внушительного цикла графики Геннадия Михайловича под общим названием «Листы скорби». В него входят также итоги поездок художника в «горячие точки» – Афганистан, Чечню и Южную Осетию. О нём очень тепло отзывался академик Дмитрий Сергеевич Лихачев. Работы Доброва хранятся на Поклонной горе, в Центральном историческом музее, в Берлине – Музее капитуляции Карлсхорст, других музейных собраниях, частных коллекциях.
– В 1970-е годы он рисовал с натуры инвалидов в зрелом возрасте, а вы их мальчиком видели совсем молодыми?
– Сегодня слова «ветеран Великой Отечественной войны» вызывают ассоциацию с людьми в больших годах, согбенных старостью. В пятидесятые же годы прошлого столетия эти старики были вполне себе молодыми. Наряду с взрослыми мужиками призывы на военную службу в 1941–1945 годах затронули 18-летних, кто родился в 1923–1927-ом. А сколько добровольцев красноречиво заливали: «Мне восемнадцать!» – а на самом деле им лет шестнадцать-семнадцать исполнилось, на фронт рвались. Таких было тысячи и тысячи. Значит, в середине пятидесятых им стукнуло всего-то двадцать шесть-тридцать, самый расцвет молодости. Они и были фронтовиками, «ветеранами войны». По-хорошему, самый молодой, призванный на службу в 1945 году – это ветеран, которому в 2015-м под 90 лет стукнуло, они долгожители, их, по выкладкам Минтруда, 163 тысяч осталось, плюс 45 тысяч инвалидов войны. А всего в стране проживает в пределах 2,6 миллионов ветеранов и инвалидов Великой Отечественной, а также членов их семей (приводятся данные 2015 года, времени проведения настоящей беседы. – Б.Ф.). Из них – больше 165 тысяч вдов инвалидов. Столько же вдов военнослужащих, погибших в период войн с Финляндией, в Великую Отечественную, Дальневосточную кампанию – войну с Японией. Бывших несовершеннолетних узников фашизма – 150 тысяч человек; тех, кто награждён знаком «Жителю блокадного Ленинграда» – 131 тысяча человек. Тружеников тыла, совершеннолетних узников фашизма – свыше 1,6 миллионов. Публиковались сведения накануне Дня Победы. Статистика внушительная, это неоспоримые аргументы о великом вкладе нашего народа в завершение Второй мировой…
– Отношение к инвалидам уважительное было?
– К фронтовикам-инвалидам население относилось с искренним почтением, советские граждане прекрасно понимали: их увечья, страдания, обеспечили стране мирную жизнь. Мужчины охотно делились с ними куревом, сердобольные женщины добавляли, если не хватало, мелочи на четвертинку водки, в общественном транспорте уступали места беспрекословно, приглашали за праздничные столы. Знаете, тогда в Москве народ радушный обитал: как большой праздник, так общественный стол во дворе коллективно накрывали. Дети, включая меня, смотрели на фронтовиков-инвалидов и с восхищением, и со страхом, но не с отвращением. Уважение к ветеранам воспитывалось в семье, в детских садах, в учебных заведениях. Формировались группы школьников и студентов, которым поручалось ухаживать за фронтовиками, даже если они жили в семьях и были окружены вниманием домочадцев. А детский страх вызывали ужасные раны на телах и на лицах иных инвалидов, пластическая хирургия тогда не была широко распространённой.
– Во многих российских семьях дети, внуки и правнуки сберегают фронтовые реликвии отцов, дедов и прадедов – фотографии, письма, извещения о гибели («похоронки»), государственные и ведомственные награды, униформу, трофеи. А в других – к ветеранам, и к инвалидам войны почтение поубавилось, такой порой цинизм проявляется…
– И меня оторопь берёт, когда читаю в СМИ, что ко Дню Победы в Кузбассе сноубордистки, в чём мать родила, на Аллее Героев на фоне Вечного огня и памятника воинам-кузбассовцам устроили фотосессию.
В городе Канске Красноярского края владелец пивного магазина не нашёл ничего умнее, как развесить на стене заведения фотоколлаж с Трусом, Балбесом и Бывалым – героями комедий режиссера Гайдая, где исполняющие их роди Никулин, Вицин и Моргунов, улыбаясь, пьют пиво с георгиевскими ленточками на груди на фоне сцены водружения флага над Рейхстагом и надписи «За Победу!».
В Ленинградской области из Аллеи Памяти мемориала «Невский пятачок» накануне открытия монумента, посвященного воинам, павшим при защите Ленинграда, ночью утащили памятник из черного гранита весом более тонны.
В Карелии фронтовикам столь долго отказывали в законном улучшении жилищных условий, что они врученные им памятные награды оставили в вестибюле, на столе секретаря республиканского правительства.
В посёлке Важины Ленинградской области группа из трёх второклассников забросала камнями пожилого мужчину, бывшего узника концлагеря. Он шёл домой с медалью к 70-летию Победы, ему вручили награду на торжественном мероприятии, и беспричинно был атакован беспризорными школьниками.
И примеров подобных немало…
Ладно бы такое происходило на Западе, пусть там, как звучало в одном советском фильме, «в бессильной злобе» бесятся: то волгоградский монумент «Родина-Мать зовёт!», то памятник «Мужество» защитникам Брестской крепости в Беларуси причислят к «самым абсурдным постройкам» на планете. Но чтобы в своём Отечестве так глумиться над священной памятью собственных предков… Деды и прадеды этих весельчаков, они что, у нацистов прислуживали, дикие выходки по наследству передались? Один подобный случай, один эксцесс на всю страну – это нонсенс; повсеместность, масштабность – это уже не сигнал, это набатный колокол бьёт! Нет, чтоб взять пример с Грозного: в столице Чечни в день 70-летней годовщины Победы устроили великолепное театрализованное действо – бой на улице Берлина и взятие бутафорского Рейхстага! Я не говорю уж о беспрецедентном по массовости шествии «Бессмертного полка».
– Уверяют некоторые исследователи, будто после войны в один день всех фронтовиков-инвалидов из Москвы, Ленинграда, Киева – трёх столиц СССР и прочих крупных городов правоохранительные органы вывезли в глубинку, чтобы глаза не мозолили. Обычно на Валаам указывают, но на этом острове шириною около восьми километров и длиною почти девяти километров, миллионы инвалидов при всём желании не разместить. Вы строки из стихотворения Гозмана приводили, он в них как раз на Валаам ссылается.
– Григорий Борисович – поэт-эмигрант, в его представлении Валаам – метафора, концентрированная точка тоталитарного сталинского режима. Поэтическим вымыслом на острове Валаамского архипелага всё население страны доступно разместить...
Совсем другие те, кто пишет в прозе, так называемые независимые эксперты, у которых слово «независимые» желательно закавычить. Их «труды» иногда на глаза попадаются. Пишут в них для незрелой разумом молодёжи откровенную галиматью, имея смелость ссылаться на некие «авторитетные» источники, будто бы в мирную жизнь после войны бесперспективно попытались возвратиться 10 миллионов инвалидов, но государство их бросило, обмануло, и даже физически ликвидировало!
Мне известна опубликованная статистика, которая даёт другое представление. Она, допускаю, может быть не абсолютна, но добыта профессиональными военными историками. Я сначала общие цифры приведу, их много, правда, будет, да ничего, потратим время, так как дело необходимое. Единственно, предупреждаю, цифры эти регулярно оспариваются «независимыми» экспертами. И заранее приношу извинения за цинизм арифметических исчислений святых для нас мартирологов, в каждой строке которых скрыты скорбные личные истории...
Первое. Инвалиды Великой Отечественной войны вместе с Героями Советского Союза до 1965 года были единственными категориями советских граждан, кому полагались особые права и льготы. В эти категории входили исключительно военнослужащие и вольнонаёмные граждане, служившие в годы войны в Рабоче-Крестьянской Красной Армии – РККА, а точнее – состояли на довольствии в военном ведомстве. Если инвалид Великой Отечественной являлся кавалером Звезды Героя, то двойными льготами и правами он не пользовался.
Второе. К началу войны в армии и на флоте числилось свыше 4,8 миллионов штыков; в июле 1945 года – 12,8 миллионов с лишним. Из них больше одного миллиона человек проходили курсы лечения в военных госпиталях. За весь военный период через лечебные учреждения прошло более 30 миллионов военнослужащих. Так как немало бойцов и командиров ранеными бывали не единожды, то указанные 30 миллионов можно смело сократить раза в два, два с половиной, а то и больше. В течение 1941–1945 годов в армию и на флот, другие ведомства и для работы в промышленности государством мобилизовалось свыше 34,7 миллионов населения страны при общей его численности в 1941 году в 196,7 миллионов, а в 1946-м – 170,5 миллионов человек.
Третье. Убыло из армии и флота в ходе войны, включая Дальневосточную кампанию с Японией – свыше 21,6 миллионов солдат, офицеров и вольнонаёмных. Из них безвозвратные потери военнослужащих списочного состава определились более чем в 11,4 миллиона человек. Кто включался в графу «безвозвратные потери»? Те, кого убили в боевой обстановке, кто умер от ран, болезней, погиб в катастрофах, покончил жизнь самоубийством (для уточнения – суицид присутствует во всех армиях мира и тогда, и сейчас), был расстрелян по приговорам судов, кто пропал без вести, попал в плен.
Четвёртое. Из числа убывших в ходе войны, помимо безвозвратных потерь (это значит, от 21,6 миллионов отнимаем 11,4 миллиона, остаётся 10,2 миллиона), по причинам ранений и болезней демобилизовались 3 798 200 человек. Следовательно, условно здоровыми с войны возвратились (от 10,2 миллионов отнимаем 3,7 миллиона) – получаем 6,5 миллионов советских граждан.
А из названного выше количества раненых тыловыми военно-медицинскими комиссиями признались инвалидами I, II и III групп – 2 576 000 человек. Для сравнения: в период Первой мировой войны 1914–1917 годов в Русской армии инвалидами засвидетельствовали 349 тысяч офицеров и солдат, в 7,3 раза меньше, чем в Великую Отечественную…
В сравнении с перечисленной выше статистикой заверения «независимых» экспертов в том, что Великая Отечественная война якобы породила 10 миллионов инвалидов, из которых 3 миллиона однорукие, 1,1 миллиона без обеих рук, это значит, 4,1 миллиона без принятия во внимание раненых, лишившихся одной или двух нижних конечностей, – не выдерживают никакой критики. Кроме того, были тяжёлые ранения в корпус, череп, глазницы, психиатрические диагнозы.
– Выкладки никак не в пользу фантазёров от войны. Два с половиной миллиона фронтовиков-инвалидов – и без того статистика удручающая, но четыре с лишним миллиона, лишившихся одной или обеих рук… Очевидная выдумка.
– Да. Врут намеренно и в частностях и в целом, подло и, отмечу, изощрённо умело, не гнушаются втягивать в пропаганду против собственной Родины соотечественников с мировыми именами, желательно покойных, они протестовать не в состоянии из могилы. Один такой «независимый» эксперт по делам инвалидов Великой Отечественной передёрнул содержание повести «В родном городе» фронтовика-писателя Виктора Платоновича Некрасова, он ушёл из жизни в восьмидесятые годы. Книга опубликована «Молодой гвардией» в 1955 году, а до этого в журнале «Новый мир», вот она, среди других лежит на столе. В повести описаны характеры двух молодых мужчин, их демобилизовали из армии по инвалидности, когда война ещё не закончилась. Один из героев – Сергей Ерошик, лётчик-истребитель, взамен ампутированной ноги получил протез, раскис, встал на путь такой, полукриминальный: зашибал большую деньгу, водка, доступные женщины… В общем, пошёл вразнос. Так он мыкался, пока судьба не свела с людьми, изменившими его беспутный образ жизни кардинально, как педагоги обычно говорят, в лучшую сторону. Предложили Сергею вести с детьми занятия в кружке по авиационному делу, а в самолётах он души не чаял, затем встретил лётчик долгожданную любовь, образовался совсем иной, чем прежде, круг общения, победили здоровые интересы. И всё, встал фронтовик-инвалид крепко, на обе ноги, несмотря на деревянный протез! Каким увидел приятеля второй герой повести фронтовой разведчик Николай Митясов? Я специально закладку в книге оставил, чтобы зачитать: «Он видит Сергея среди этих мальчишек, видит влюбленные их глаза, – влюбленные потому, что для Сергея люди и работа, настоящая, живая работа – это все... У него появилась цель – а без этого в жизни очень трудно, – и ради этой цели он ничего не пожалеет...».
– В чём заключалось передёргивание?
– «Независимый» эксперт выдернул из контекста повести пьяные откровения инвалида-лётчика в минуту слабости, после второго стакана водки, опять цитирую: «Вот так и живу: заработаю – пропью, опять заработаю – опять пропью. А ты говоришь – счастье. Нет его! Нога не вырастет». Выдернутый фрагмент читателям сайта, где разместил свою «разоблачительную» статью, он преподнёс как стандарт отношения общества, государства к фронтовикам-инвалидам. Не нужные люди! И ни словом не обмолвился о том, как фронтовик-писатель последовательно раскрывал нравственное, профессиональное и бытовое выздоровление Сергея Ерошика. Более того, этот враль закрепил изобретённый им «стандарт» безусловным авторитетом писателя Некрасова. А Виктор Платонович – литератор не простой: лауреат Сталинской премии в 1947 году, категорический противник реабилитации Сталина в шестидесятые годы, добился установления памятника жертвам нацистов в Бабьем Яре, за что его некоторые идиоты в сионизме обвинили. Представляете? В семидесятые не сошёлся во взглядах с коммунистической властью, эмигрировал, был лишён советского гражданства. Умер в Париже. Читатели, хоть немного знакомые с биографией Некрасова, навряд ли примут ссылку на него на веру; не знающие, а таких среди современной молодёжи преимущественное большинство, информационный крючок проглотят, не задумываясь, «на веру».
– Чего они добиваются враньём?
– На откровениях пьяного человека, поддавшегося обстоятельствам, «независимыми» экспертами строятся концепции намеренного отторжения фронтовиков-инвалидов послевоенным советским и современным российским государством. Высасывают из пальца конспирологические теории о физическом уничтожении фронтовиков-калек после войны по указанию Сталина, а затем Хрущёва. Будто бы люди в форме проводили в стране тотальные ночные зачистки и увозили составами из городов, «с глаз долой», ветеранов войны на Северá. По дороге насмерть забивали немощных и закапывали трупы в безымянных братских могилах.
Занимательно читать комментарии под такими далеко не безобидными опусами, активно размещаемыми «независимыми» экспертами в Интернете. Вот откликается на одну из фантастических баек женщина, не поленился, законспектировал: «Меня трясёт крупной дрожью после прочтения этой статьи... Только что в своём рассказе описала, как я с бабушкой, оказавшись в г. Николаеве Херсонской области в 1960-м году, была шокирована огромным количеством инвалидов, калек без рук и без ног, слепых, обожжённых на площади у вокзала...».
Свидетельницу этой ужасной картинки подначивает другой комментатор публикации «независимого» эксперта: «Как же так? Гражданин пишет, что всех инвалидов вывезли в 45–46-м, а вы “...огромное количеством инвалидов, калек без рук и без ног, слепых, обожжённых на площади у вокзала” наблюдали в 1960-м???». «Я пишу только о том, что видела своими глазами», – оправдывается дама. «Я вам верю, а вот гражданин в статье написал, что их всех на Соловки... в 45-м».
И так далее. И хоть бы кто-нибудь из подобных писак упомянул об уроженце любимой мною Орловщины – Герое Советского Союза лётчике-истребителе Алексее Петровиче Маресьеве. Как ему, фронтовику-инвалиду, удалось избежать этапирования на Соловки? Алексей Петрович после ампутации обеих ног продолжил боевые полёты на протезах, добился отправки на фронт, сбил семь фрицевских самолётов, на четыре больше, чем до хирургической операции. После войны силою воли, дисциплины, поддерживал отличную физическую форму, всего себя посвятил воспитанию молодёжи. Награждён 13-тью орденами, Почётной грамотой Правительства в 1996 году, благодарностью президента РФ в 2001 году, именем Маресьевым названа малая планета! И примеров схожих с судьбою инвалида Великой Отечественной войны лётчика-истребителя Маресьева – предостаточно. Способные к труду работали на каталках и протезах в столярных мастерских, сколачивали табуретки, слесарили, сварщиками вкалывали, резчиками по камню, преподавали, избирались в органы власти…
Нет, ни слова не произносят о стремящихся к полноценной жизни фронтовиках-инвалидах «независимые» эксперты. Для них они не существуют, своим потомкам будут передавать намеренно искажённую историю, уверять, что Маресьевы – это миф, придуманный патриотами, людьми очень плохими, потому что они любили Родину, готовы были за страну зачем-то собственную кровь проливать и даже, о, ужас, отдать бесценную жизнь!
– Выходит, дело в мироощущении человека, его культуре, духовности, стремлении к жизни, желании приносить пользу людям в любую политическую эпоху, а не только в том, насколько он покалечен?
– Всё намного сложнее. Люди возвращались с фронта, строили планы на будущее – учёба, работа, помощь семье или её создание. Тот, кто выжил, хлебнул трагедии войны – длительные марши, непролазную грязь полевых дорог, сырые окопы, зимний холод, голод, бомбёжки, потерю боевых товарищей, окружение и плен, ужас штыковой атаки и рукопашной, опьянение победными наступлениями – таких людей экстремальная обстановка войны пронизала особой психологией. Военнослужащие выдержали невзгоды войны, познали высокую цену жизни, военного братства, горечи предательства и трусости. Они отличались обострённой чувствительностью к окружающему миру, его, мира, отношению к ним самим, жаждали социальной справедливости. Тем более это сказывалось на покалеченных, – людях, ограниченных в свободе физических действий, не способных привычно ходить, потому что одной ноги или обеих ног нет, крепко удерживать в руке предметы, потому что одной руки или обеих рук нет, полноценно видеть, потому что глаз один остался или полная слепота охватила.
И когда сотни тысяч инвалидов-калек – боевых военнослужащих демобилизовывали, они трепетно ожидали от государства, призвавшего их на защиту Отчизны, встречного внимания. Не находя его в представляемом ими объёме, и более того, испытывая молчаливое, а то и открытое презрительное отношение чиновничества, из тех, кто отсиделся в тылах, к их физической ущербности, равнодушие к их надеждам, люди отчаивались. Одни, о них я говорил на примере Маресьева, не сдавались, настойчиво пытались найти себя в новой непривычной жизни. Другие впадали в ступор, замыкались, третьи не выдерживали и накладывали на себя руки, четвёртые предавались пьянству, а кто-то, особо не задумываясь, начинал громко возмущаться: «Как же так, мы Победу одержали, мир от Гитлера спасли, кровь проливали, здоровье утратили, а вы нас в инвалидный дом запихиваете, где голодом морите, лекарств не даёте? Ах, вы гады, да видели мы такую-рассякую подлую власть там-то и там-то!». И вот эти не единицы, не десятки и сотни, а тысячи, не нашедшие себя самостоятельно в новой жизни инвалиды, как и те, кого местные власти не охватили должным вниманием, вяло исполняли, а то и откровенно саботировали на самом деле имевшиеся на счёт больных фронтовиков директивы Центра, вот они-то массово мигрировали в города, побирались в них, сколачивались в преступные группы.
– Это уже в проблемы внутренней политики выливается?
– Так и есть. Фронтовики-инвалиды в годы войны и послевоенное время превратились из проблемы медицинской и социальной в ответственную проблему политическую: какие меры государство обязано предпринять для социальной адаптации сограждан этой группы, для их максимально полноценного включения в текущую жизнь? Какие материально-бытовые условия создаст, чтобы калеки не ощущали себя отторгнутыми от общества, оставались его неотъемлемой частью, продолжали приносить стране пользу, а не вызывали исключительно жалость, не были ограничены только медицинским и финансовым вниманием, которыми Родина как бы задёшево откупалась от них, изолируя в спецучреждениях.
Совсем плохо было то, что данная проблема не находилась в годы войны и даже позднее лет десять, в приоритете фундаментальных научных интересов. Хотя вроде бы Финская кампания, а до этого Гражданская война, Первая мировая, Русско-японская война к тому, по логике, подталкивали. Различные протезы и приспособления для калек хоть и были спроектированы и в достатке производились на отечественных предприятиях, что уже, надо отметить, являлось существенным достижением, однако делались грубовато, если не топорно. Очередей за ними не стояло, но счастьем для калек было обзавестись протезами и приспособлениями для работы импортными. Учёные писали труды о душевных и неврологических недугах фронтовиков, опуская при этом важнейшее, – как демобилизованных военнослужащих приспособить к мирной жизни, подыскать работу совместимую с полученными травмами.
С экранов кинотеатров, в театрах, по радио, со страниц книг и в прессе тема инвалидов войны преподносилась излишне идеологизированно, в духе партийных установок. В обществе формировалось поверхностное впечатление о происходящем в реальности, население успокаивали: всё хорошо, всё нормально. Да, есть фронтовики-инвалиды, они герои, мы их любим и уважаем. Смотрите, читайте: вот орденоносцу, лишившемуся нижней челюсти, стоматологи оказывают эффективную помощь. А здесь, в зелёном сосновом бору, расположился благоустроенный санаторий: видите, как нянечки внимательно ухаживают за безрукими и безногими, кормят их с ложечки, вывозят на веранду на свежий воздух. Страна заботится о фронтовиках-инвалидах.
– И что в действительности?
– На самом деле традиционно имелись две стороны одной медали. Одна официальная, отчётная, где вскрывались недостатки, описывались меры по их преодолению, разрабатывались правильные инструкции, благодаря чему медленно, очень медленно продвигался в этой области прогресс. А прогресс без сомнения имелся. Например, памятки о правах здоровых и покалеченных фронтовиков тиражировались миллионами, выдавались чуть ли не каждому демобилизуемому военнослужащему. В них печатались основные правовые нормы о льготном поступлении в вузы, где и в каких суммах получать пенсии и пособия по инвалидности, как оформить документы, прочая полезная, нужная информация, этого не отнимешь. Положительные сведения местными советскими и партийными органами охотно собирались, переправлялись в Центр. В Кремле информацию получали, анализировали, принимали решения. Например, в 1942 году Советское правительство приняло постановление об обязательном трудовом устройстве инвалидов Великой Отечественной войны. В нём указывалось на необходимость организации массового обучения новым специальностям инвалидов войны, которые по состоянию здоровья не могли работать по прежней специальности. В 1946 году принимается второе постановление о повышении пенсий инвалидам войны I группы. Минимум – 300 рублей в месяц для горожан, 250 рублей – для жителей села. Если инвалид работал, получал заработную плату – пенсию не отбирали. В декабре 1942 года в стране стали создаваться трудовые интернаты для инвалидов войны. В них обучали специальностям киномехаников, телеграфистов, телефонистов, фотографов, счетоводов, кассиров, бухгалтеров, портных, поваров, слесарей, наборщиков, другим профессиям.
Вместе с тем присутствовала другая, оборотная сторона медали, где царили бюрократическое бездушие, корысть, грубейшие нарушения законности. Вскрытые безобразия, их виновники, конечно, без внимания надзирающих инстанций не оставались, но «разборы полётов» не завершались суровыми итогами, характерными для лиц, посягнувших на нарушения трудовой дисциплины, к примеру, на заводе по производству снарядов или танков. Продукция для военных нужд – это архиважно. Ответственных работников оборонных предприятий за срыв плана – строго наказать дисциплинарно или предать суду, трибуналу. А не провели в течение двух лет горячую воду в инвалидный дом, где калеки-орденоносцы от холода помирают, ничего, на третий год поставим несчастным чугунные батареи, кто в живых остались – чуток потерпят!
– И нигде никакой критики публичной, распространения опыта по работе с инвалидами, совсем ничего не было?
– Была и критика, и опыт описывался в научных статьях, методичках, журнал даже выходил в 1950-е годы – «Социальное обеспечение», помимо строго медицинских изданий «Санитарная оборона», «Госпитальное дело». Однако работа эта велась без тщательного федерального анализа, точечно, без обобщённой статистики, узкопрофильными специалистами, для тех, кто подготавливал научные диссертации в одном-двух экземплярах и несколько десятков кратких авторефератов к ней для ограниченного перечня научных библиотек.
В последующие десятилетия – в хрущёвскую оттепель, в брежневскую пору дела в этой сфере стали налаживаться, но, сколько жизней фронтовиков-инвалидов с 1941 года по, допустим, 1965 год было утрачено? Дорога ложка к обеду. 700 тысяч работников здравоохранения к концу войны трудились на фронтах и в тылу – врачей, среднего медицинского персонала, санитаров, других медиков. Они эффективно обеспечивали массовую помощь раненым и контуженным в боевых условиях и в стационарных госпиталях. Но и тогда, и первые лет десять послевоенных катастрофически не хватало специалистов, в частности, в области нейрохирургии, онкологии. Их подготовили во вновь созданных вузах, факультетах и кафедрах лишь к середине пятидесятых.
Лично я судить не берусь, сколько ветеранов войны умерли из-за отсутствия должного к ним здравоохранительного, жилищного и прочего внимания, поскольку не располагаю достоверной статистикой. Знаю точно, что такое происходило, и знаю так же точно, что органы социального обеспечения тогда функционировали, а вместе с ними медицинские учреждения и органы военного управления. Они на местах взаимодействовали, писали, упомяну снова, дельные инструкции, рекомендации. Партийные и советские инстанции утверждали соответствующие постановления, рассматривали конкретные жалобы, принимали по ним соответствующие меры. Выделялись деньги, строились здравоохранительные учреждения, готовились в вузах кадры. Шла работа, но подчеркну, медленно, очень медленно, без вдумчивой координации, разобщённо.
– Получается, Советская власть осознавала всё-таки важность проблемы, принимала меры, восстанавливала социальную инфраструктуру. Но откуда тогда такое заметное число фронтовиков-инвалидов на послевоенных улицах, почему их не обеспечивали жильём, посильной работой?
– Дело в том, что за время оккупации захваченных гитлеровцами советских территорий, отправки мирного населения на работу в Германию, мощных миграционных процессов в тылу, десятки миллионов людей утратили прежние родственные и иные связи. Фронтовики-инвалиды, лишившись таких связей, поддержки, устремлялись в крупные города, как я уже говорил, где прокормиться было полегче. А в те годы в рамках борьбы с бродяжничеством, нищенством и попрошайничеством бездомных людей милиции вменялось выявлять, устанавливать личность, выяснять место прописки. Касалось это и инвалидов-фронтовиков. Если место нахождения и место жительства не совпадали, то отправляли тех, кто без группы инвалидности и с III группой инвалидности по месту прописки. Например, из Москвы в Новгород. Фронтовиков-калек I и II групп инвалидности, оказавшихся вне места прописки, из-за отсутствия родственников и других лиц, которые могли бы их опекать, как не способных полноценно трудиться, таких оформляли в Дома инвалидов – ветеранов войны и труда. Где формально, по расписанным в органах власти правилам, гарантировался бытовой уход, медицинская помощь, сытное питание, крыша над головой, какая-то трудовая нагрузка и прочее.
Дома эти друг от друга разнились и нередко довольно сильно, что зависело от местных властей. И, что немаловажно, от личностных характеристик руководителя, директора такого учреждения. В одних – к условиям проживания фронтовиков относились добросовестно, как предписывалось на самом деле разумными директивами сверху, из Москвы. В других – из рук вон плохо: личные документы изымались, терялись. Ценные вещи, боевые награды – разворовывались. Питание – отвратительное, толкового медперсонала не сыщешь... Ветеранов такой вариант не устраивал, они сбегали и возвращались в крупные города, где жизнь кипела. Их милиция снова выявляла и так далее, по кругу. Среди них мыкались и те, предполагаю, немало их было, кто после хирургических операций осознанно отказывались от родного дома, не желали, чтобы их видели уродами, не хотели становиться обузой для домашних, предпочли участь профессиональных бродяг, нищих и попрошаек. Нравственная закалка, менталитет у людей тогда был иной.
Понятное дело, с высоты рафинированного гуманизма, не углубляясь в суть проблемы, ситуация с фронтовиками-инвалидами – защитниками Отечества от фашистского ига, от нацизма сложилась недопустимая, дикая, кощунственная. Это подтверждают архивные материалы закрытых заседаний партийных и советских инстанций, заваленных жалобами живых инвалидов, вдов тех, кто умер, ходатайствами из общественных организаций. В бытность мою председателем Комитета по делам ветеранов и ко мне такие обращения, заявления и жалобы поступали от современных инвалидов – ветеранов военных конфликтов Помогал им, как мог, в том числе при активном содействии ветеранских общественных организаций, например, «Офицеров России».
– А как же тогда за рубежом с проблемой управляются?
– Везде по-разному. На мой взгляд, в Штатах наиболее успешно. Там давно образовано специальное Министерство по делам ветеранов, которое оказывает разнообразное содействие инвалидам-военнослужащим в отставке. И не только им. У меня имелись соображения о создании в чём-то схожего ведомства в нашей стране, занятого обслуживанием десятков миллионов граждан. Заручиться поддержкой не удалось…
При всех недоработках и проблемах материальное, медицинское и бытовое обеспечение инвалидов войны улучшалось год от года. Современные военные исследователи находят архивные подтверждения, что (тут Николай Дмитриевич берёт со стола очередную книгу с закладкой – Б.Ф.), опять цитирую, «велась отлаженная со времен войны работа по сбору предметов домашнего обихода и одежды, ремонту квартир и домов, подвозке дров и угля, созданию касс взаимопомощи, специальных отделов в магазинах, профильных домов отдыха и интернатов, включая предоставление путевок на общесоюзные и местные курорты и в санатории...».
Надо приять и другой факт. В те годы объём льгот у ветеранов войны в сравнении с действующим пакетом наших дней был несравнимо меньшим. В экономическом отношении послевоенные годы выдались суровыми. Те части страны, где прогремели сражения, пережита оккупация – лежали буквально в руинах, ни одного домашнего животного не найдёшь, кошку там, собаку-дворнягу. Военнопленные немцы муравьями копошились на стройках, восстанавливая разрушенные ими же дома и дороги.
Тогда рассуждали незамысловато. Ну, воевал, а как по-другому, все воевали, каждый по-своему, кто на фронте, кто в тылу у станка вкалывал. Ты же защитник Родины, обязан сражаться, работать на износ, если потребуется…
Борис Калачев
