Вопросы, которые должен был решить В. Молотов на ноябрьских переговорах в Берлине изложены в предназначенной ему памятной записки от 9 ноября 1940 г. (Безыменский Л.А. Гитлер и Сталин перед схваткой. М., 2000. С. 323-325). Они касались, прежде всего, сфер советских интересов в Европе. Поэтому Гитлер, оставаясь верным своему слову не давать русским больше ни куска земли в Европе, заявил Молотову, что не хочет новой войны на Балтике (в Финляндии), и не может поддержать новые советские претензии к Румынии, которые не были заявлены раньше, а также не может пойти без согласования с союзниками на предоставление советских гарантий Болгарии, тем более, что с такой просьбой сама Болгария к СССР не обращалась, и, наконец, он выступил против создания советских военных баз в черноморских проливах, хотя и согласился с необходимостью изменения статуса проливов в пользу черноморских стран.
Пожалуй, последний вопрос (о проливах) и был главной целью Молотова на переговорах 12-13 ноября 1940 г. с Риббентропом (на заключительной стадии к ним подключился Гитлер). Об этом можно судить по телеграмме Сталина, инструктировавшей Молотова в последний день переговоров: «Насчет Черного моря можно ответить Гитлеру, что дело не только в выходе из Черного моря, а главным образом, во входе в Черное море, который всегда использовался Англией и другими государствами для нападения на берега СССР. Все события от Крымской войны прошлого века и до высадки иностранных войск в Крым и Одессу в 1918 и 1919 году говорят о том, что безопасность причерноморских районов СССР нельзя считать обеспеченной без урегулирования вопроса о Проливах. Поэтому заинтересованность СССР в Черном море есть вопрос обороны берегов СССР и обеспечения его безопасности. С этим органически связан вопрос о гарантировании со стороны СССР, ибо обеспечение спокойствия в районе Проливов невозможно без договоренности с Болгарией о пропуске советских войск для защиты входов в Черное море. Этот вопрос особенно актуален теперь и не терпит отлагательства не только потому, что Турция связана с Англией, но и потому, что Англия своим флотом заняла острова и порты Греции, откуда она всегда может угрожать берегам СССР, используя свое соглашение с Турцией» (АВП РФ. Ф.059. Оп. 1. П.339. Д.2315. Л/7.29-30). Естественно, угроза со стороны Англии была лишь поводом. Но Сталин ту же мысль уязвимости страны с южного направления высказал в конфиденциальной беседе с руководителем Коминтерна Димитровым (записано в его дневнике от 11 января 1941 г.): «Исторически угроза всегда исходила оттуда – Крымская война – захват Севастополя – интервенция Врангеля в 1919 г. и т.д.» (Городецкий Г. Роковой самообман: Сталин и нападение Германии на Советский Союз. М., 2001. С. 103).
Тогда на ноябрьских переговорах в Берлине Гитлер ушёл от обсуждения вопроса по черноморским проливах, но высказал мысль о возможности личной встречи со Сталиным, и перевел тему на азиатские интересы России и отношения с Японией. Смысл его предложений сводился к привлечению СССР к союзу с Берлинским пактом и разграничению территориальных интересов членов этого пакта и СССР, которому предлагалось направить свои территориальные устремления на юг, к Индийскому океану, в связи с неминуемым предстоящим развалом Британской империи. Это предложение вполне могло заинтересовать советскую делегацию. Но оно уводило СССР в противоположную от Европы сторону. Гитлер же рассчитывал использовать Сталина в своей борьбе с Англией на Среднем Востоке, откуда война грозила переброситься и на Ближний Восток, где НКВД ещё до войны создало мощную агентурную сеть во главе с Яковом Блюмкиным (которого сменил Я.И. Серебрянский) из еврейских поселенцев, которую использовало для борьбы против Англии. Это направление стало актуальным для Гитлера после поражения немцев в битве за Атлантику летом-осенью 1940 г.
Молотов, не имевший на этот раз полномочий на подписание каких-либо договоров, сославшись на отсутствие у него мнения по этому вопросу Сталина и других руководителей страны, предложил поддерживать контакты для продолжения диалога в этом вопросе по дипломатическим каналам через послов. Но Гитлер не строил иллюзий. В разговоре с Кейтелем сразу после переговоров с Молотовым, он назвал их результаты неудовлетворительными (Соколов Б. Третий рейх: мифы и действительность. М., 2005. С. 118-119). Свои выводы о переговорах с СССР Гитлер 20 ноября 1940 г. так сформулировал на встрече с венгерским президентом Телеки в Вене: «Россия висит над горизонтом, как грозная туча, …принимая, в зависимости от вовлеченных в ее орбиту стран, либо империалистическое, либо русское националистическое, либо международно-коммунистическое обличие» (Городецкий Г. Миф «ледокола»: Накануне войны). Но с решением Гитлер не торопился, ожидая реакции Сталина, который, однако, не собирался уступать. Об этом свидетельствуют изменения, внесённые по его указанию в советские планы развертывания. В соответствии с ними 17 ноября подписанты плана развертывания ВС СССР от 18 сентября 1940 г. представили записку (доклад) «Основные выводы из указаний Политбюро и СНК СССР 5 октября 1940 года при рассмотрении планов стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на 1941 год» за № 103313/сс/ов. В соответствии с пожеланиями Сталина состав сил Красной армии на всем Западном театре предлагалось довести до 182,5 расчетных дивизий (по данным записки – 190) и 159 авиаполков, в том числе в составе Юго-Западного фронта – 113 дивизий и 140 авиаполков. Таким образом, на юго-западном стратегическом направлении планировалось сосредоточить (с учетом резервов Главного Командования)74,5 проц. общевойсковых соединений и 88 проц. частей ВВС. Доработать план развертывания планировалось не позднее 15 декабря 1940 г. (Макар И.П. Из опыта планирования стратегического развертывания вооружённых сил СССР на случай войны с Германией и непосредственной подготовки к отражению агрессии. Военно-исторический журнал, № 6, 2006. С. 3-9; Городецкий Г. Миф «ледокола»: Накануне войны).
Очевидно, к тому же времени предполагалось «утвердить представленные соображения по разработке частных планов развертывания для боевых действий против Финляндии, против Румынии и против Турции», что предусматривалось п. 7 «Основных выводов» (ЦА МО РФ. Ф. 16. Оп.2951. Д.242. Лл.84-90). Директиву о подготовке нового плана действий частей округа «в условиях войны СССР только против Финляндии», нарком Тимошенко направил командованию ЛенВО 25 ноября 1940 г. Очевидно, тогда же стали разрабатываться планы операций против Румынии, о чём (вступлении советских войск в Румынию) писала не только американская, но и европейская пресса. В пользу этого говорят следующие шаги СССР: 1) попытка Москвы присоединить дипломатическим путем румынский порт Килия, контролировавший единственный вход-выход в Черное море со стороны устья Дуная, а также захват СССР во время визита Молотова в Берлин ряда островков в единственном судоходном (для морских судов) Килийском гирле Дуная, что устанавливало контроль Москвы над главным руслом Старо-Стамбул, по которому килийские воды впадают в Чёрное море; 2) отказ Советского Союза установить четкую границу с Румынией, о чем Антонеску сообщил во время своего визита к Гитлеру 23 ноября 1940 г.; 3)захват после начала боевых действий 24-26 июня 1941 г. советскими десантниками Дунайской флотилии г. Килия (Килия-Веке), несомненно, спланированный задолго до войны (для этого собственно и создавалась Дунайская флотилия в июне 1940 г.).
При этом ни одним планом развертывания на случай войны десантные операции предусмотрены не были, что доказывает наличие других планов (конкретных операций, под которые и создавались планы развертывания). Анализ оперативных планов советских флотов и флотилий на 1941 г., проведенный Б.В. Соколовым, позволяет утверждать, что только на Черном море планировалась высадка десанта, тогда как моряки других флотов готовились к выполнению оборонительных и вспомогательных задач (Соколов Б.В. Собирался ли Сталин напасть на Гитлера? Правда о Великой Отечественной войне. С-Пб., 1998. С. 1-2). Только на Черном море еще до начала войны планировались и отрабатывались в ходе учений десантные операции. Судя по тому, что Черноморский флот прекрасно справлялся с задачей эвакуации крупных воинских частей из Одессы и Севастополя, а также в Керченско-Феодосийской операции, десантирование крупных сил в проливах для него не было проблемой. Особенно показательна в этом отношении эвакуация Приморской армии из Одессы с 1 по 17 октября 1941 г., в которой использовались 24 транспорта. «На них было эвакуировано 86 тыс. бойцов и 15 тыс. мирных жителей, вывезено 3625 лошадей, 1158 автомашин, 462 орудия, 50 танков и бронемашин, 163 трактора и 25 тыс. т военных грузов (Архив ИО ВМФ, д. 9224, л. 81. Цитируется по Г.Ф. Годлевксий, Н.М. Гречанюк, В.М. Конаненко «Походы боевые», М. Воениздат, 1966 г., с. 63). В Керченско-Феодесийской десантной операции только за одну неделю с 26 по 31 декабря 1941 г. «было высажено 40519 человек, а также выгружено 236 орудий и минометов, 43 танка, 330 автомашин, большое количество боеприпасов, военного снаряжения и других грузов» (Г.Ф. Годлевксий, Н.М. Гречанюк, В.М. Конаненко «Походы боевые», М. Воениздат, 1966. С. 117). Причем, одним из отрядов кораблей (группа «Б») командовал упоминаемый выше Н.О. Абрамов, а другим – командующий Азовской флотилией, в которую вошли и корабли Дунайской флотилии, контр-адмирал С.Г. Горшков.
Отсутствие реакции на захват Москвой гирла Дуная в начале ноября 1940 г. со стороны Германии могло придать Сталину уверенности, что путь на юг для него открыт. И здесь Румыния была лишь начальным этапом осуществления советских планов. Для этого Москве необходима была Болгария, с которой Гитлер начал переговоры о вступлении её в Берлинский пакт 17 ноября 1940 г. в Берхтесгадене, где он принял болгарского царя Бориса. Борис, зять итальянского короля, гордившийся своей службой в германской армии в 1914-1918 г.г., пытался лавировать между Берлином и Москвой. Поэтому вступление Болгарии в союз с Германией он связал с согласием на это России. 23 ноября Гитлер в беседе с болгарским послом Драгановым заявил, что он предпочитает ставить перед свершившимся фактом, особенно в случае с Советским Союзом, и, по его твердому убеждению, Советский Союз тогда займется чем-нибудь другим. «Важно направить интересы России на восток – говорил Гитлер, – Сталин слишком умный коммерсант, чтобы не изменить курс, когда поймет, что ему здесь (в Европе – В.А.) ничего не перепадет. Он сделает это, чтобы не ссориться с сильнейшей в военном отношении державой мира».
Эта позиция Германии могла придать уверенности Софии, куда прибыл 25 ноября 1940 г. заместитель Молотова и генерального секретаря НКИД Аркадий Соболев с предложением договора о дружбе и взаимной помощи. Именно поэтому его визит успеха не имел. Не помогло Москве и привлечение Коминтерна в лице болгарина Димитрова. Получив инструкции развернуть самую энергичную кампанию в болгарском парламенте и политических кругах в духе традиционной российско-болгарской дружбы (обещание Молотова, данное им Гитлеру), Димитров дал 25 ноября 1940 г. команду развернуть кампанию по принятию советских предложений, раскрыв их почти дословно, по поводу чего Молотов сказал ему по телефону: «Наши люди в Софии распространяют слухи о советских предложениях Болгарии. Идиоты!». Болгарский посол в Берлине Драганов поспешил раскрыть содержание советских предложений Гитлеру, который в ответ заявил 3 декабря 1940 г., что он не интересуется Дарданеллами, так как не собирается плавать по Черному морю. Тем не менее, «если в один прекрасный день будет война с Россией, он атакует русских не на Чёрном море, а в любом удобном месте на протяжении 2000 километров их общей границы». При этом Гитлер высказал убеждение, что Сталин «хочет торговать с Балканами, и для этого предпочтительнее некая Румыния, некая Болгария и т.д., а не большевистская пустыня, какую ныне представляют собой Прибалтийские государства» и, если Болгария подпишет Тройственный пакт, то русские поймут: у них ничего не выйдет, – и «отступят, хоть и сердясь и протестуя» (Городецкий Г. Роковой самообман: Сталин и нападение Германии на Советский Союз. М., 2001. С. 101-103, 105).
На эту позицию Гитлера не повлияло согласие Сталина примкнуть к Берлинскому пакту. В день визита А. Соболева в Софию 25 ноября 1940 г. Шуленбургу был передан ответ Сталина Гитлеру по итогам ноябрьских переговоров Молотова в Берлине, который гласил: «СССР согласен принять в основном проект пакта четырёх держав об их политическом сотрудничестве и экономической взаимопомощи, изложенный г. Риббентропом в его беседе с В.М.Молотовым в Берлине 13 ноября 1940 года и состоящий из 4 пунктов, при следующих условиях:
1. Если германские войска будут теперь же выведены из Финляндии, представляющей сферу влияния СССР, согласно советско-германского соглашения 1939 года, причем СССР обязывается обеспечить мирные отношения с Финляндией, а также экономические интересы Германии в Финляндии (вывоз леса, никеля);
2. Если в ближайшие месяцы будет обеспечена безопасность СССР в Проливах путем заключения пакта взаимопомощи между СССР и Болгарией, находящейся по своему географическому положению в сфере безопасности черноморских границ СССР, и организации военной и военно-морской базы СССР в районе Босфора и Дарданелл на началах долгосрочной аренды;
3. Если центром тяжести аспирации (лат. дуновения, дыхания) СССР будет признан район к югу от Батума и Баку в общем направлении к Персидскому заливу;
4. Если Япония откажется от своих концессионных прав по углю и нефти на Северном Сахалине на условиях справедливой компенсации» (Документы внешней политики СССР. Том 23. Кн. 2 (часть 1). 1 ноября 1940 г. — 1 марта 1941 г. М.: Международные отношения, 1998. С. 137. Архив Президента РФ, ф. 3, on. 64, д. 675, л. 108-116).
Так как на ноябрьской встрече в Берлине стороны условились поддерживать контакты через послов, 26 ноября 1940 г. полпредом СССР в Германию с этими предложениями был направлен бывший высокопоставленным работником НКВД В.Г. Деканозов. Вероятно, СССР, ставя свои условия в ответ на германские предложения, принимал во внимание разгром итальянцев греками в Албании 24 ноября 1940 г. и крепнущий союз Англии и США. Гитлер же, проигнорировав это обстоятельство, еще больше укрепился в мысли, что СССР является проблемой. Претензии Москвы, хотя и не противоречили советско-германским договоренностям, но в новых условиях нуждались в согласовании позиций на переговорах. Сталин умел ждать. Гитлер же ждал только до середины декабря 1940 г., когда возобновилась Дунайская конференция. Она ни на шаг не продвинулась по пути удовлетворения советских претензий и 17 декабря 1940 г. зашла в тупик. Гитлер добился перерыва в ее работе, а 18 декабря 1940 г. подписал директиву № 21, известную как план нападения на СССР (операция «Барбаросса»).
Естественно, решая свои задачи, советское руководство не сбрасывало со счетов такое развитие событий, когда Германия нападёт на СССР. В конце 1940 г. в Москве были собраны руководители военных округов для разработки оперативных документов, в соответствии с Основными выводами из указаний Политбюро и СНК СССР от 5 октября 1940 года, которые здесь же утверждались наркомом обороны. Все руководители приняли участие в сборах высшего командного состава Красной армии, в ходе которых были проведены под руководством Тимошенко и в присутствии Сталина стратегические игры по обстановке, созданной в соответствии с последним планом развертывания войск. Игры решали не какие-то абстрактные, а конкретные задачи управления и взаимодействия частями на конкретных ТВД, как это было в случае военной игры по картам, которую провел Генеральный штаб сухопутных войск Вермахта 29 ноября – 7 декабря 1940 г. под руководством первого обер-квартирмейстера (начальника оперативного управления) генерал-майора Ф. Паулюса. Только пройдя апробирование в игре, план нападения на СССР был подписан Гитлером 18 декабря 1940 г.
Но в отличие от немцев, в Москве было проведено две штабные игры (2-6 и 8-11 января 1941 г.). «Игры охватывали территорию СССР, примыкающую к его границе на западе от Балтийского до Черного морей, а также территории сопредельных стран от Германии до Румынии» (Бобылёв П.Н. К какой войне готовился Генеральный штаб РККА в 1941 году?// Отечественная история, 1995, № 5). И в первой же игре рассматривался вариант нападения Германии на СССР. Проявивший себя в наступательной операции на Халхин-Голе Г.К. Жуков, командуя «синими» (западными), имея меньше сил, наносит удар с территории Германии и отбрасывает противостоящую ему группировку «красных» под командованием командующего Белорусским Особым ВО Д.Г. Павлова. Во второй игре Жуков командовал группировкой «красных» (восточных), наступавших с советской территории на Венгрию (юго-западных) и Румынию (южных). Его поддерживало соединение флота, которым командовал командующий Северным флотом молодой контр-адмирал Головко (Бунич И.Л. «Гроза». Кровавые игры диктаторов. СПб., 1997. С. 369). При этом обращает внимание на несогласованность действий во второй игре «западных» и их союзников, что и позволило бить их по частям. И такая поблажка «красным», была сделана отнюдь не из симпатий к Г.К. Жукову, который по итогам этих игр был назначен Сталиным на пост начальника Генштаба (вступил в должность 1 февраля 1941 г.), и ему, вместе с Тимошенко, было поручено разработать план размещения советских войск с учётом уроков проведённых военных игр. Такое возможно только в том случае, если «синие» подвергаются нападению или начинают военные действий в качестве превентивной меры принудительно. И в любом случае инициатива оставалась в руках СССР. Тогда и должных выводов из первой игры, когда западные разгромили восточных, можно было не делать.
И такие условия должна была обеспечить дипломатия. С этой целью советская сторона проявила инициативу в подписании конфиденциального протокола от 10 января 1941 г. по урегулированию претензий Германии на северную границу Литвы в районе Мемеля (Клайпеды) поставками советского сырья. При этом Советский Союз показал себя как гибкий переговорщик. Механизм поставок был расписан до августа 1942 г., что давало Германии возможность если и не победоносно, то с почетом закончить войну с Англией. С другой стороны, это давало некоторые гарантии безопасности самой Москве. Именно поэтому свою лояльность советская сторона демонстрировала очень ответственным выполнением этого пункта. Вот почему советский грузопоток через германскую границу резко увеличился в первой половине 1941 г. а не потому, что таким путем Сталин стремился парализовать немецкую транспортную систему перед нападением, как считает В. Суворов. Более того, четкие советские поставки, скорее всего, были призваны скрыть проводившуюся в стране с весны 1941 г. скрытую мобилизацию, когда железные дороги работали фактически в режиме военного времени.
Скорее всего, тогда же (в январе 1941г.) и было принято решение если не о начале проведения скрытой мобилизации, то о создании одиннадцати армий (номера с 18-й по 28-ю). И делалось это на основании разработанного к сентябрю 1940 г. мобилизационного плана МП-41. Доработанный мобилизационный план, утвержденный 12 февраля 1941 г. предусматривал доведение численности Красной Армии (с учетом последующих корректировок МП-41) до 8,9 млн. чел. (Макар И.П. Из опыта планирования стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на случай войны с Германией и непосредственной подготовки к отражению агрессии // Военно-исторических журнал, № 6, 2006. С. 3-9). Большинство формируемых армий (7 из 11) могли быть использованы для войны с Финляндией, отношения с которой обострились по инициативе СССР в конце 1940 – начале 1941 г. Советская сторона предъявила претензии на никель в Петсамо, что задевало германские интересы. Когда финны отказались, Москва денонсировала торговый договор и прекратила поставки зерна, а 18 февраля отозвала своего посла Зотова из Хельсинки. Новый план операции (войны) против Финляндии был подготовлен и представлен в январе 1941 г. штабом ЛенВО (Марк Солонин «25 июня. Глупость или агрессия?». М., 2008. С. 235). И этот план не остался просто на бумаге, а был практически реализован в части подготовки к операции. Балтийский флот, который должен был уничтожить военно-морские силы Финляндии и действовать на её коммуникациях с Западом, с этой целью к лету 1941 г. вышел из восточной части Финского залива. В июне 1941 г. именно в центре предполагаемой полосы главного удара по Финляндии, напротив г. Иматра, был сосредоточен 10 МК. А для наступления на Кемь планировалось развернуть 21-я армию (из Приволжского ВО) в районе Алакуртти, т.е. точно там, где 22 июня 1941 г. выгружали 1-ю танковую дивизию. Тогда же, в январе 1941 г. была увеличена численность советских войск на Карельском перешейке, впрочем, малозаметная на фоне планируемых советским руководством грандиозных военных приготовлений в масштабе всей западной границы.
Но после этого наступила пауза, вызванная событиями в Юго-Восточной Европе. Ещё в начале января 1941 г. резидент ГРУ в Бухаресте Лунин, переведенный вскоре в Варну, несколько раз предостерегал болгарского военно-морского и военно-воздушного атташе в Бухаресте Пéтрова, что Советский Союз не может игнорировать присутствие 13 германских дивизий на южной границе Румынии, «нацеленных за пределы границы, в направлении Болгарии и Балкан и, возможно, даже против Советского Союза», так как Черное море – это «русское море, имеющее лишь один естественный выход – Босфор и Дарданеллы, – который должен оставаться под контролем русских» (ЦДА МВР. Ф. 176. Оп. 15. А. е. 1. Л. 55-59; Оп. 8. А. е. 962. Л. 6. Цитируется по: Городецкий Г. Роковой самообман: Сталин и нападение Германии на Советский Союз. — М., 2001).
Молотов 17 января 1941 г. по поводу концентрации немецких войск на Балканах (в частности в Румынии) заявил Шуленбургу, что Болгария и Дарданеллы входят в зону безопасности СССР. Немецкий посол посоветовал дать инструкции Деканозову еще раз нажать на Риббентропа. Советский посол встретился с заместителем Риббентропа Вайцзеккером, и получил заверения, что планируемое немцами вторжение на Балканы направлено против англичан. После согласия Греции на ввод британских войск, Гитлер 20 января 1941 г. стал осуществлять практическую подготовку своего вторжение на Балканы (операция «Марита»), и 21 января устами Риббентропа дал обещание Москве добиться пересмотра конвенции по Проливам «в надлежащий момент» и возобновление политических дискуссий в «ближайшем будущем». Очевидно, попыткой приблизить это «будущее» было требование Советского Союза согласовывать с ним наведение немцами каждого моста через Дунай. В это время поползли упорные слухи о том, что СССР в случае, если Турция вынуждена будет вести войну, нападет на неё. Почвой для таких слухов могла стать неудачная попытка путча в Румынии, устроенная 23 января 1941 года путем внедрения в Железную гвардию и в ее руководство некоего румына Гроза, «за которым стояли большевистские агенты Москвы» как считало правительство рейха, у которого имелись на этот счет соответствующие неопровержимые доказательства, как говориться в германском меморандуме от 21.06.41 г. (Нота министерства иностранных дел Германии советскому правительству от 21 июня 1941 года. Меморандум).
Гитлер 23 января 1941 г. временно запретил все «бросающиеся в глаза приготовления через Дунай». Но в тот же день 23 января он добился официального согласия болгар на ввод своих войск в эту страну. Реакцию Сталина на этот шаг можно найти у Гальдера: «Русские явно озабочены этим. Молотов вручил немецкому послу письменное заявление… События развиваются не так, как предполагали русские. Заслуживает сожаления, что в ответ на предложение русских от 25 ноября 1940 года, которое германское правительство считало приемлемым, последнее избрало путь нарушения интересов безопасности России. Вступление немецких войск в Болгарию не соответствует точке зрения русских на их зону безопасности, в которую входит и эта страна…» (Ф. Гальдер «Военный дневник». М., 1969 г., т.2 11, С. 325, 328-329, 386). 28 февраля 1941 г. Германия уведомила Москву о присоединении 1 марта Болгарии к Тройственному пакту и введении своих войск на ее территорию, приняв предварительно все военные меры на случай вторжения в Болгарию советских войск. Советское правительство в свою очередь сразу же после ввода германских войск опубликовало в адрес Болгарии заявление, которое было расценено в Берлине как явно враждебное и носящее антигерманский характер. Смысл его сводился к тому, что присутствие германских войск в Болгарии служит не делу мира на Балканах, а интересам войны. Как и осенью 1915 г., так и весной 1941 г., вступление Болгарии в союз с Германией, привело к высадке англичан (теперь, правда, без французов) в Греции 7 марта, и созданию аналога Балканского фронта. Итальянцы в марте 1941 г. вынуждены были очистить не только Грецию, но и часть оккупированной ими в 1939 г. Албании. И точно также как в октябре-декабре 1915 г., следующий удар в апреле 1941 г. был нанесен Германией по Сербии (Югославии), где Болгарии отводились те же задачи флангового удара.
Еще в «ноябре 1940 г. начальник Генерального штаба Советской России, – как утверждает меморандум МИД Германии от 21.06.1941, – заявил югославскому военному атташе: «Мы дадим все необходимое, и немедленно». Право установления цен и порядка оплаты предоставлялось белградскому правительству, и ставилось только одно условие: держать в тайне от Германии… Уже давно, а именно с 14 ноября 1940 года, Россия тайно вооружала Югославию против государств оси. Бесспорным доказательством этому являются документы, попавшие в руки правительства рейха после занятия Белграда, которые раскрывают каждую фазу этих русских поставок оружия Югославии… Когда правительство Цветковича сблизилось с государствами оси, в Москве начали затягивать поставки оружия: об этом было коротко и ясно заявлено в военном министерстве Советской России югославскому военному атташе» (Нота министерства иностранных дел Германии советскому правительству от 21 июня 1941 года. Меморандум). В Берлине, который в ноябре 1940 г. предложил Югославии пакт о ненападении, а 22 декабря 1940 г направил ноту с предложением Югославии присоединиться к Тройственному пакту, советско-югославские контакты расценивали как явно враждебный шаг.
В феврале-марте 1941 г начались неравные германо-югославские переговоры, а Москва пошла на переговоры с англичанами, успешно развивавшими наступление в Греции, и фактически заключившими союз с США. Ведь в марте 1941 г. Конгресс США утвердил представленный в январе 1941 г. закон о ленд-лизе, разрешавший американской администрации за счет государственного бюджета оказывать помощь государствам, сопротивление которых агрессии имело жизненно важное значение для обороны США. И первой такой страной стала Англия, посол которой Криппс 25 февраля 1941 г. предлагает заместителю наркома иностранных дел А. Вышинскому организовать встречу Сталина с министром иностранных дел Великобритании Иденом, собирающемуся на этой неделе в Турцию. Не сложно догадаться, какие вопросы в связи с этим предлагалось рассмотреть. Москва, соблюдая осторожность, отвечает уклончиво, что считает такую встречу преждевременной.
Возможно, такая осторожность была вызвана тем, что в конце февраля – начале марта в Москву с секретной миссией прибыл Б. Симич, связанный с боевой организацией сербских высокопоставленных военных «Черная рука», а также с советской разведкой через своего младшего партнера по организации Мустафу Голубича, причастного к «сараевскому эпизоду» 1914 года. Потенциал этой организации и был использован 27 марта 1941 г. для совершения государственного переворота, в результате которого к власти в Белграде пришло правительство Д. Симовича, тут же признанное Англией. От западных союзников в начале марта 1940 г. Советскому правительству стал известен план «Барбаросс». Советский посол в Вашингтоне К. Уманский получил его от заместителя Госсекретаря США Уэллеса. К тому, в свою очередь, он попал от коммерческого атташе США в Берлине Сэма Вудса, немецкий друг которого имел связи в верховном командовании Вермахта.
Угрозу нападения Германии подтверждали и советские разведывательные источники, в основном от союзников. Конечно, подозрительный Сталин мог задаться вопросом, не дезинформация ли это с целью втягивания СССР в войну с Германией на стороне формирующегося союза Великобритании и США, что и озвучил устами главы разведки Голикова 20 марта 1941 г. на совещании высшего командного состава. Ведь в это время Москва вступила в кульминационную стадию «большой игры», эпицентр которой теперь переместился на Балканы. После встречи Вышинского с вернувшимся из Турции английским послом Криппсом, Кремль стал 9 марта 1941 г. инициатором заявления об отсутствии планов нападения СССР на Турцию. Он заверил турецкую сторону, что она может «рассчитывать на полное понимание и нейтралитет Советского Союза» в случае агрессии против неё (АВП РФ. Ф.07. Оп.2. П.9. Д.24. Лл.3-5). Германский МИД в своём меморандуме от 21.06.1941 обвиняет Советский Союз в том, что в марте 1941 года он обещал «Турции прикрытие с тыла в случае, если она вступит в войну на Балканах», как следствие «англо-русских переговоров во время визита британского министра иностранных дел в Анкару».
Под балканскую политику 11 марта 1941 г. Г.К. Жуковым был разработан уточненный план стратегического развертывания, предусматривающий развертывание основной советской военной группировки по первому, и ставшему единственным, варианту южнее Полесья (ЦА МО РФ. Ф. 16. Оп.2951. Д.241. Лл. 1-16). Главная задача его, обозначенная ещё в сентябрьском (1940 г.) плане развёртывания, заключалась в том, чтобы отрезать Германию от Балкан. Советско-английская контакты, касавшиеся Балкан, имели место 20 марта 1941 г., когда на вилле Криппса под Москвой состоялась тайная встреча А. Вышинского с главой Сербской аграрной партии Миланом Гавриловичем. А «21 марта (1941 г. – В.А.) состоялось постановление Политбюро, которое предписало реорганизацию работы правительства в интересах более оптимальной системы управления отраслями народного хозяйства. В Совете народных комиссаров образовали Бюро (БСНК), облеченное всеми правами СНК. Фактически это был военный кабинет» (А.Савина «Тайна 22 июня». Газета «Красная звезда №№ 205, 210, 215 и 220 за 2008 год). То обстоятельство, что в состав БСНК не вошел нарком обороны говорит о том, что в «большой игре» военным, как и разведке, отводилась второстепенная роль. Поэтому эти структуры до 22 июня 1941 г. так и оставались в неведении, что же все-таки происходит.
А это свидетельствует, что в планируемых Балканских событиях весны 1941 г. Кремль отдавал предпочтение политическим, а не военным действиям. 24 марта 1941 г. начались переговоры с японским послом Ё. Мацуокой. А в ответ на присоединение Югославии к Берлинскому пакту, получив заверения германского посла в Турции Ф. фон Папена, что этот шаг предпринят не для захвата проливов, а для того, чтобы не пустить англичан на Балканы и в Черное море, Москва ограничилась публикацией в тот же день 25 марта сообщения Наркоминдела по поводу имевшего место в марте 1941 г. обмена заявлениями между правительствами Турции и СССР. Понимая, что после свержения прогерманского правительства Цветковича 27 марта неизбежно вторжение немцев в Югославию, Сталин не пошел до конца на условия нового правительства Белграда при подписании 5 апреля договора о дружбе и ненападении. Он отказался даже от поставок оружия, согласившись лишь с подписанием договора о дружбе и ненападении, вместо предлагаемого Б. Иличем договора о союзе. Но даже об этом не сообщалось в советской прессе, как не сообщалось о начале переговоров, на чём 2 апреля настаивал Гаврилович (Козлов Л.Е. Договор о дружбе и ненападении между СССР и Югославией от 5 апреля 1941 г. в освещении советской печати // Ярославский педагогический вестник, 2002. №2. С.16-22). За это югославская делегация в устной форме соглашалась на изменение существующего в ее стране строя, приняв за основу советскую модель (Отношения России (СССР) с Югославией 1941-1945 гг.: Документы и материалы. М., 1998. С. 18).
Возможность смены строя в Югославии открывала Москве возможность уменьшения в будущем в этой стране влияния Англии, с которой сейчас приходилось сотрудничать здесь. Для этого, очевидно, и предназначалась компартия Югославии (КПЮ) во главе со ставленником Коминтерна генеральным секретарём И. Броз Тито, как считает Судоплатов. Не желанием ввязываться в войну объясняется и то безразличие, с которым советская сторона восприняла новость о вторжении немцев в Югославию уже через несколько часов после подписания этого договора в ночь на 6 апреля. В ответ высадился только 60-тысячный австралийский корпус англичан в Греции. Югославия советской помощи не дождалась. Более того, Кремль, занятый 13 апреля 1941 г. подписанием в Москве советско-японского пакта о ненападении с возвращающимся из Европы Мацуокой, официально никак не отреагировал на взятие немцами в этот день под контроль мятежного Белграда.
Пакт с Японией снимал напряжённость с дальневосточных советских границ, которую создавали успехи Японии в Китае. Сюда, к ранее имевшимся 1-й и 2-й армиям, после заключения советско-финского мира была переброшена 15-я армия. В июне 1940 г. здесь были созданы 16-я и 17-я армии, а в конце 1940 г. здесь же стало формироваться управление 25-й армии. Эта мощная группировка из шести армий была призвана подкрепить амбиции советской дипломатии, предъявленные японскому послу 1 ноября 1940 г. на пересмотр Портсмутского мира, заключенного после неудачной для России русско-японской войны 1904-1905 г.г. Но дальше заявлений дело не пошло. Сталин предпочёл хрупкий мир на Дальнем Востоке, чтобы развязать себе руки в Европе, куда и были направлены основные усилия его дипломатического ведомства. Поэтому он не только отказался от предложений Чан Кай Ши создать советские базы в Китае, но даже предпринял шаги по урегулированию отношений с Японией (Подробнее об этом см.: Городецкий Г. Роковой самообман: Сталин и нападение Германии на Советский Союз. М., 2001. С. 223).
Именно переговорами с Японией объясняется задержка с передачей послания (известное как предупреждение) У. Черчилля, датированное еще 3 апреля, И.В. Сталину. Советский лидер согласился получить его и то через секретаря только 19 апреля 1941 г. Содержание этого послания вряд ли представляло секрет для Сталина. Оно гласило: «Я получил от заслуживающего доверия агента достоверную информацию о том, что немцы после того, как они решили, что Югославия находится в их сетях, то есть после 20 марта, начали переброску в южную часть Польши трех из находящихся в Румынии пяти бронетанковых дивизий. В тот момент, когда они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше Превосходительство легко оценит значение этих фактов» (История дипломатии. М., 1975. Т. 4. С. 176-177). Суть этого послания – это не только предупреждение об угрозе нападении Германии на СССР, но и приглашение к установлению союзнических отношений. К этому Черчилль готовил и свой народ, заявив 22 апреля 1941 г., что «Советское правительство прекрасно знает о грозящей ему опасности» (История дипломатии. М., 1975. Т. 4. С. 166).
Но советское правительство прекрасно знало и то, что Великобритания очень нуждается в Советском Союзе. К этому ее толкало и все время усложнявшееся, положение на фронтах. Все говорило в пользу того, что борьба будет обостряться и это потребует от немцев введение в бой резервов, а взять их было негде, кроме как с советско-германской границы, где и концентрировалась основная масса немецких войск. Это, как и советское участие в подготавливаемых англичанами событиях на Балканах, снимало угрозу немецкого нападения на СССР. И последующий перенос сроков реализации плана «Барбаросса» с 15 мая на 22 июня 1941 г. тому подтверждение. Поэтому Сталин, совершенно обосновано не беспокоясь до первой декады мая 1941 г. о безопасности собственной страны и с пренебрежительностью относился к разведывательной информации о подготовке Германии к нападению на СССР. Логично было в сложившейся ситуации ждать от немцев, по примеру англичан, начала переговоров с Москвой. Тем более, что Сталин дал это понять, превратив проводы японского посла 14 апреля в демонстрацию также советско-германской дружбы, в которой признавался немецким дипломатам, присутствующим на вокзале. И это не была сиюминутная выходка подвыпившего по такому случаю вождя. Сталин рассматривал подписание советско-японского пакта, если не как начало переговоров с Антикоминтерновским союзом, то подтверждением дружбы с ним, проверенной временем (с августа 1939 г.). Ведь отсутствие противодействия со стороны Германии советско-японскому пакту, (можно сказать даже содействие ему) предполагало согласование этого шага Японии с ее союзниками по Оси, и, прежде всего, с Германией.
Пакт от 13.04.41г. давал возможность Токио сосредоточиться на южном направлении, а Москве на Балканах. Но осторожный Сталин, очевидно, решил заручиться если не союзом, то хотя бы нейтралитетом Германии, и её союзников. Поэтому, выдержанная им пауза с получением послания Черчилля объяснялась ожиданием предложений из Берлина, переговоры с которым в связи с успехами немцев на Балканах стало насущной необходимостью в его продолжавшейся «большой политической игре». Поэтому Сталин в 1942 г. на встрече с Черчиллем даже не сразу вспомнил об этом предупреждении, на котором тогда же в апреле 1941 г. начертал: «Очередная британская провокация» (Бережков В.М. Как я стал переводчиком Сталина. М., 1993. С. 317).
Согласие СССР оказать помощь Югославии, по мнению Форин оффис, означало, что русские «сжигают за собой мосты» и победу политики Великобритании, направленной на сталкивание СССР с Германией. Германская разведка была уверена, что к событиям в Югославии причастны как английская, так и советская разведки. У. Черчилль признал факт причастности своей страны к этим событиям. Да и как могло быть иначе, если после провала путча англичане эвакуировали правительство Симовича и поддерживали его до конца войны, пытаясь влиять через него на балканскую политику. Российская сторона по этому вопросу хранит полное молчание. Но об этом красноречиво говорит немецкая нота от 21.06.41 г.: «Сербский организатор этого путча (27 марта 1941 г. – В.А.) и руководитель «Черной руки» господин Зимич (Симич – В.А.) до сих пор находится в Москве и в тесном контакте с органами пропаганды Советской России и сейчас развертывает там активную деятельность против рейха» (Нота министерства иностранных дел Германии советскому правительству от 21 июня 1941 года. Меморандум). Но быстрая победа немцев на Балканах, где правительство Югославии после капитуляции 17 апреля 1941 г. призвало свои войска сложить оружие, спутала как английские, так и советские карты. Гитлер не собирался согласовывать свои шаги на Балканах с Советским Союзом, от которого поэтому обоснованно ждал «сюрприза» накануне оккупации Югославии. У Гальдера в дневнике за 6 апреля 1941 г. записано: «Группировка русских войск: Бросается в глаза скопление войск на Украине. Главком полагает, что не исключена возможность вторжения русских в Венгрию и Буковину (Южную – В.А.)…» (Гальдер Ф. Военный дневник. М., 1969, Т. 2. С. 449).
Проводимая внешняя политика, отвечающая целям советского руководства во второй мировой войне, полностью соответствовала составленным советским военным планам, включая планы развертывания ВС, в т.ч. и мартовский план 1941 г. Соответственно, эти планы имели существенный недостаток, отражающий реальное положение СССР в мире. Их реализация была слишком зависима от внешних условий, которые и должны была обеспечить советская дипломатия. Только при помощи англичан Сталину удалось создать такие условия на Балканах. Поэтому советские планы развертывания под операции в Юго-Восточной Европе стали реализовывать в марте-апреле 1941 г. скрытно и очень осторожно. Это объяснялось тем, что эти планы предусматривали обострение и затяжной характер англо-британской борьбы, что по всем расчетам и должно было произойти летом 1941 г. на Балканах, которые по всем признакам должны были стать основным ТВД 2-й мировой войны в это время. Отсюда и дата «12 июня» на уточнённом плане стратегического развертывания ВС СССР от 11 марта 1941 г., вписанная карандашом заместителем начальника Генштаба генерал-лейтенантом Н.Ф. Ватутиным (Вторая мировая. Факты и версии. М., 2006., С. 64).
Только в том случае, когда основные силы и резервы Германии будут заняты борьбой с равным по силе противником (Англией), СССР получал предусмотренный всеми планами прикрытия значительный мобилизационный период, что предполагало инициативу советской стороны в выборе места и времени осуществления своих операций. После Зимней войны Сталин свято соблюдал условие их осуществления только тогда, когда усиливалось противостояние англичан и немцев. Тем более, он вряд ли бы отступил от этого принципа, планируя столь масштабную операцию, как балканская. Только при условии втягивания Англии и Германии в смертельную схватку, советские контрудары по Германии, предусмотренные в случае ее вмешательства, имели шансы на успех. Именно к такой войне Советский Союз готовился и был готов уже к весне 1941 г. Ведь Сталин не собирался защищать ни германские, ни британские интересы. Вот почему он отверг концепцию союза с Западом против Гитлера, которой придерживались еще в свое время Н.И. Бухарин, И.П. Уборевич, А.И. Егоров и Тухачевский, и единственный оставшийся в живых М.М. Литвинов, который, возможно, этому был обязан Гитлеру, вовремя для него напавшему на СССР. И вот почему Сталин был так упрям в отстаивании своих интересов на Балканах и в Финляндии перед Гитлером, позиция которого не могла заставить Сталина отказаться от этих планов. Этого требовали интересы государства, которые в силу установленного им же режима во многом определял только он.
Складывающаяся международная обстановка, как казалось, позволяла ему это сделать, если не сейчас, то в ближайшем будущем, что признавал и сам Гитлер. Сталина можно обвинять в установлении тоталитарного режима в стране, а также в преступлениях против собственных народов и даже народов других стран, но только не против СССР как государства. Ради этого он готов был даже воевать с Гитлером, но только к полномасштабной войне один на один с Германией в 1941 году Сталин не был готов, не хотел и боялся ее. Поэтому руководство Советского Союза официально и провозглашало миролюбивую внешнюю политику. Это понимал и Гитлер, который еще в сентябре 1940 г. на переговорах с Муссолини, дословно заявил: «Однако невероятно, чтобы Россия сама начала с нами конфликт. В России управляют разумные люди» (Гальдер Ф. Военный дневник. М., 1969, Т. 2. С. 186).
Но войны с Гитлером Сталин боялся не больше, чем англо-германского мира, который, по его расчетам, как показывает Г. Городецкий, должен был наступить к концу 1941 г., что поставило бы крест на его планах. Ведь мир подразумевал компенсации Англии и Германии. А какие это могли быть компенсации, с точки зрения Кремля, если не за счет СССР, в частности в районе Кавказа и Средней Азии Великобритании и в Европе – Германии. Даже в том случае, если бы Сталин поверил, что желание Англии восстановить довоенное положение было искренним и бескорыстным, это все равно создавало бы Кремлю головную боль в связи с вновь присоединенными территориями. Но Югославия стала последней каплей, переполнившей чашу терпения Гитлера, который, тем не менее, вынужден был перенести в связи с балканскими событиями сроки вторжения на территорию СССР с середины мая на вторую половину июня 1941 г.
Молниеносная оккупация немцами Югославии поставила СССР в очень сложное положение, но не могла остановить запущенный маховик подготовки к войне по южному варианту. В отношении же Финляндии были предприняты политические шаги для нормализации отношений. Уже в середине апреля 1941 г. из Москвы в Хельсинки прибыл новый посол и тут же прекратило вещание пропагандистская радиостанция советской Карело-Финляндии. А 30 мая 1941 г. Сталин принял посла Финляндии и сообщил о возобновлении поставок зерна. Но и на Балканах советская дипломатия не смогла создать условия для проведения военных операций. Поэтому в СССР так и не было объявлено открытой мобилизации (день «М») ни 12 июня, ни позже. Не случайно и на подпольном совещание ЦК КПЮ под руководством И. Тито 4 мая 1941 г. был взят курс на подготовку вооруженного восстания, но только против своего правительства. Лишь после нападения Германии на СССР 22 июня 1941 югославские коммунисты призвали народы Югославии подняться на вооруженную борьбу против немцев. Но в ходе этой борьбы югославы могли опираться только на помощь англичан, что и предопределило самостоятельную политику И. Тито после войны, чем объясняется негативное отношение Сталина к нему.
После последовавших за Югославией успехов немцам и на других театрах военных действий стало ясно, что осуществление советских планов без согласования с Гитлером проблематично и даже опасно. Возможно, попыткой вызвать Германию на переговоры, была вербальная нота советской стороны с жалобой на незаконные перелеты советской границы немецкими самолетами, врученная Шуленбургу 21 апреля 1941 года. Переговоров требовали и советско-германские консультации по Ближнему Востоку полпреда С.А. Виноградова, статус которого в начале мая был повышен до полномочного и чрезвычайного посла, с германским послом в Турции Ф. фон Папеном. Переговоры проходили по инициативе советской стороны в апреле-начале мая 1941 г. в Анкаре. Эта инициатива опровергает версию об использовании немцами Ближнего Востока как тщательно продуманной Гитлером дезинформации против СССР. Очевидно, к такому самообману подтолкнули начавшиеся переговоры между немцами и турками, закончившиеся подписанием 18 июня 1941 г германо-турецкого договора о дружбе и ненападении, который был необходим Гитлеру для безопасности в условиях планируемой им войны с СССР.
Так как в Москве отказывались верить в возможность нападения Германии на СССР в условиях войны с Англией, то из немецко-турецких переговоров был сделан единственно логичный вывод: Германия готовит удар по английскому влиянию и колониям на Ближнем и Среднем Востоке. Очевидно тогда же было решено найти общий язык с Гитлером на этом направлении. Ведь район «к югу от Батума и Баку в общем направлении к Персидскому заливу» было заявлено Молотовым по результатам ноябрьских (1940 г.) переговоров в Берлине, и не встретило никаких возражений (Документы внешней политики СССР. Том 23. Кн. 2 (часть 1). 1 ноября 1940 г. – 1 марта 1941 г. — М., 1998. С. 137; Архив Президента РФ, ф. 3, on. 64, д. 675, л. 108-116). Не случайно в начале июня 1941 г. «большую группу офицеров оперативного управления Генерального штаба Красной армии отправили в важную служебную командировку», но «не на западную границу, где через несколько дней начнется кровавая война, а на южную. Генштабисты побывали сначала в Тбилиси, потом в Баку» (Млечин Л. С кем готовились воевать в июне сорок первого? // Профиль). А поэтому в ходе консультаций с фон Папеном советская сторона подчеркнула свою готовность учитывать германские интересы в ближневосточном регионе. О.В. Вишлёв полагает, что таким путем СССР сознательно стремился направить агрессию Германии на Ближний Восток, и, тем самым обезопасить себя. Но даже в этом случае, основной задачей были, всё же, переговоры на более высоком уровне.
И уже открытым призывом к переговорам с Германией стало назначение Сталина 4 мая 1941 г. Председателем Совета народных комиссаров без лишних процедурных проволочек, чему способствовала передача полномочий СНК узкому кругу лиц (БСНК) за месяц до этого. Молотов был брошен на дипломатическое ведомство. Напрашивается сравнение с августом 1939 г., когда за подобной ситуацией последовали предложения Гитлера о сотрудничестве. Так как на ноябрьских переговорах была достигнута договоренность о поддержании контактов через немецкое посольство в Москве, то как предложением к дальнейшему сотрудничеству вполне логично в Кремле могли расценить приглашение 5 мая 1941 г. Деканозова, находившегося в это время в Москве, на завтрак к Шуленбургу, который выразил обеспокоенность распространением слухов близкой войны между Германией и СССР.
И хотя Шуленбург заявил, что эта встреча его «частная инициатива», но представить себе, что германский посол в Москве сошел с ума и действует против воли Гитлера очень сложно, особенно в сталинской Москве. Тем более, что Шуленбург действительно получил указания опровергать слухи о готовящемся германском нападении. А германское посольство в Москве было прозрачно для советских спецслужб, которые под кураторством капитана НКВД В. Рясного еще с 28 декабря 1940 г. поставили его на прослушивание. И никаких оснований подозревать Шуленбурга в превышении своих полномочий это прослушивание не дало. Поэтому Сталин не увидел в этой инициативе немецкого посла предупреждения, как считают многие историки, а вполне обоснованно решил, что это и есть те шаги Гитлера по урегулированию разногласий, которые он так долго ждал. Поэтому на Сталина и не произвело должного впечатления специальное сообщение Разведупра (№ 660477сс) за подписью Ф.И. Голикова «О группировке немецких войск на востоке и юго-востоке на 5 мая 1941г.», переданное ему в тот же день. А в своей речи вечером 5 мая 1941 г. перед выпускниками академий Красной Армии Сталин был сама воинственность. Возможно, не случайно он вспомнил в своем выступлении А.В. Суворова, прославившегося своими наступательными действиями на юго-западе против Турции. Ведь именно её касалось направление «к югу от Батума». А в силу географического положения Турции наивно полагать, что только Закавказским ТВД ограничивались планы СССР в отношении её.
На очередной встрече послов, имевшей место 9 мая 1941 г. по инициативе советской стороны, Шуленбург предложил через Деканозова опубликовать совместное советско-германское коммюнике о существовании между этими странами дружественных отношений. Он еще раз напомнил, что это его инициатива, а не Гитлера, и он не может ставить такой вопрос в Берлине. Вместе с тем, он предложил Сталину использовать назначение его премьером советского правительства для обращения путем личных писем к главам Оси (прежде всего к Гитлеру) с заверением, что Советский Союз будет проводить дружественную политику, то есть фактически примкнет к Берлинскому пакту (и фактически списать отсутствие такой договоренности на Молотова). Такое предложение означало присоединение к союзу с Германией безо всяких предварительных условий, что связывало Сталину руки в реализации его планов. Это была цель Гитлера. И как тут можно было поверить в его не причастность к инициативе Шуленбурга. Но даже если Сталин и поверил послу, он решил использовать его инициативу для подключения к этому вопросу фюрера. В тот же день после трехчасового совещания с Молотовым, Вышинским и Деканозовым (не слишком ли представительное совещание для ответа простому послу, пусть даже такой державы как Германия), Сталин предложил обмен письмами с дружескими заверениями в миролюбии соответственно за подписями его и Гитлера. Можно вполне логично предположить, что Гитлер использовал свое московское посольство, даже помимо его воли, чтобы обеспечить внезапность нападения (непонятно был ли он использован сознательно, или так получилось, но в таком случае Шуленбург сам стал источником этой дезинформации). Ведь немецкий посол был не в курсе планов Гитлера. Но в этой связи примечателен один факт. Гитлер подтверждает свое решение напасть на СССР только 15 мая 1941 г., дав возможность Шуленбургу дойти до логического конца в его переговорах с Москвой. Так может быть, переговоры были не дезинформацией, а Гитлер действительно ждал от Сталина безусловного присоединения к Берлинскому пакту. И не дождавшись, окончательно решил расправиться с Советским Союзом военным путем.
А вот Сталин как раз ждал, какие условия предъявит Гитлер. Над этим теперь ломала голову советская разведка, работа которой поэтому напоминала гадание на кофейной гуще, а прогнозы были противоречивы. Но больше всего данные этого периода, очевидно, в соответствии с пожеланиями Сталина, акцентировали внимание на том, что присутствие значительных немецких сил на советской границе и демонстрация решительности напасть на СССР имеет целью вынудить Советский Союз быть более сговорчивым на предстоящих переговорах или заставить его принять условия возможного ультиматума. Об этом говорило и послание в Лондон английского посла в Москве С. Криппса, содержание которого не могли быть не известно Кремлю.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что все советские военные планы стратегического развёртывания, начиная с сентябрьских 1940 г., не имеют утверждающей подписи, в отличие от плана от 24 марта 1938 г., который хоть и в ноябре месяце того же года, но был всё-таки утверждён. Объясняется это постоянными изменениями военной и политической обстановки, за которой не поспевали эти планы. Ту же картину мы имеем и с мартовским (1941 г.) планом Г.К. Жукова после перелета 10 мая 1941 г. Гесса в Великобританию, когда появился призрак англо-германского мира. Английское радио сообщило о факте перелета 11 мая. И только вечером 12 мая немецкая печать с подачи Гитлера объявила Гесса сумасшедшим. Сама идея заключения мира Германии с Англией, накануне вторжения в СССР, была весьма разумной. Только ее реализация делала план «Барбаросса» реалистичным. В Москве заподозрили, что Гесс если и не послан по прямому приказу фюрера, то согласовывал с ним свои действия. Международная медицинская экспертиза 1946 г. признала Гесса вменяемым, в чем Сталин не сомневался с самого начала, а его смерть в тюрьме, еще до того как были рассекречены материалы по этому делу, лишила мировую общественность возможности узнать всю правду из первых уст. По всей видимости, британским спецслужбам не хотелось в условиях «холодной войны» признаваться, что они просто использовали Гесса для шантажа с целью привлечь СССР на свою сторону. Поэтому Черчилль не передал Москве информацию о целях перелета Гесса, так как она не содержала никакой дополнительной информации, которую Лондон мог бы использовать по поводу привлечения СССР на свою сторону. Гесс не был посвящен в планы нападения Гитлера на СССР. Об этом свидетельствует его реакция на начало войны с СССР, когда он сказал: «Так значит, они все-таки напали».
Черчиллю удалось в случае с Гессом держать Сталина в полном неведении. Возможно, позднее советский лидер стал сомневаться, что целью миссии Гесса было заключение мира с Англией. В 1944 г. он выразил Черчиллю восхищение его специальными службами, сумевшими заманить Гесса в Британию. Поводом для такого вывода послужили советские разведывательные данные, говорившие о том, что Гесс рассчитывал склонить Англию к заключению мира, опираясь на те силы, которые были некогда настроены прогермански, а в их число входили и некоторые члены королевской семьи (именно этим и вызвана секретность материалов со стороны Лондона по этому делу до сих пор). Это было не реально, а в памяти у Сталина еще были свежи подробности операции «Трест» по заманиванию в СССР Бориса Савинкова, а также другие подобные операции НКВД. Но тогда, в мае 1941 г. Москва не на шутку забеспокоилась по поводу возможности заключения англо-германского договора. А вероятность этого была. Ведь миром неизбежно заканчивается любая война.
Поэтому Сталин и стал после перелета Гесса демонстрировать свою лояльность Гитлеру, даже в ущерб англо-советским отношениям. 12 мая 1941 г. по его распоряжению в Москве были закрыты посольства Бельгии, Норвегии, Греции и Югославии. В тот же день Москва признала пришедший к власти в Багдаде антианглийский и прогерманский режим Рашида Али. И в этот же день состоялась третья встреча Деканозова с Шуленбургом в резиденции последнего. Советский полпред подтвердил согласие Сталина и Молотова послать Гитлеру личное письмо и предложил совместно договориться о содержании и тексте письма. Но на сей раз Шуленбург «довольно бесстрастно», по словам Деканозова, охладил энтузиазм советского посла, заявив, что не имеет на это никаких полномочий, которые, правда, обещал добиться. Москва могла подозревать, что Гитлер просто использовал своего посла в войне нервов, чтобы обеспечить себе более выгодные условия на предстоящих переговорах.
Но отсутствие самих переговоров не позволяло реализовать советские военные планы, которые стали корректироваться после перелета Гесса. 14-15 мая 1941 г. в приграничные военные округа полетели детальные директивы Генерального штаба, требовавшие от войск округов особое внимание уделить обороне и только «быть готовыми по указанию Главного командования нанести стремительные удары для разгрома противника, перенесения боевых действий на его территорию и захвата выгодных рубежей». На основании этих директив округам поручалась разработка оперативных планов обороны (Безыменский Л.А. Гитлер и Сталин перед схваткой. М., 2000. С. 459-461). Западному и Киевскому военным округам Генштабом было дано указание реанимировать старые УРы. Для этого планировалось «к 1.5.41 г. направить в округа технические указания по установке вооружения и простейшего внутреннего оборудования в сооружениях 1938-1939 г.г.» (Архив МО СССР, ф. 73. оп. 12109, д. 5789, лл. 108-114; Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М, 1971. С. 213).
Одновременно с этим Г.К. Жуков, пытаясь выйти из этого положения цейтнота, предложил свои «Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза» от 15 мая 1941 г., которые сводились к превентивному удару по Германии основной ударной группировкой советских войск, сосредоточенной под Львовом. Именно эта часть документа вызвала негативную реакцию Сталина, посоветовавшего Жукову больше таких записок для прокурора не писать. Что касается самого плана от 15 мая, разработанного в рекордные сроки за несколько дней, так как сам Жуков, как это следует из его воспоминаний, в своё оправдание заявил, что в основе плана лежит выступление Сталина перед курсантами РККА 5 мая. В остальном же он принципиально не отличался от мартовского плана развертывания, под который уже шли полным ходом мобилизация и развертывание войск. Это исключало появление принципиально нового плана за столь короткое время, не говоря уже о том, что не реальна была его реализация в 1941 г. По-другому и быть не могло. Коней на переправе не меняют. Остановить запущенный советский военный маховик наступательной войны на юге было уже не возможно даже его авторам. Поэтому «Соображения» Жукова были всего лишь изменением направления главного удара с юго-западного (против Юго-Восточной Европы) на северо-западный (против Германии).
Нет сомнения, что в этом случае Красная Армия потерпела бы сокрушительное поражение, в чём чистосердечно и признавался после войны Жуков (Анфилов В.А. Новая версия и реальность // Независимая газета, 7.04.1999). Поэтому вполне логично 16 мая 1941 г. западные пограничные округа получили указания ускорить строительство укрепленных районов на новой государственной границе. Для этого привлекалось до трети личного состава (по одному батальону из каждого полка), а с инспекцией в Белоруссию был направлен известный военный инженер Д.М. Карбышев. С общей инспекцией на западную границу выехал заместитель начальника Генштаба К. Мерецков. С этой же целью в тот же день 16 мая 1941 г. ЦК партии и Совет народных комиссаров СССР приняли специальное постановление «О мероприятиях по очистке Литовской, Латвийской и Эстонской ССР от антисоветского, уголовного и социально опасного элемента», распространенное в дальнейшем на Западную Украину, Западную Белоруссию, Бессарабию и Буковину.
Но чисто оборонные мероприятия стратегического значения, как отмечает Василевский, отвлекали и дезориентировали руководящих исполнителей от основной задачи приготовлений к войне наступательной, планы которой не были отменены до утра на 22 июня, когда появилась директива № 2 с приказом границ не переходить. Ведь одновременная подготовка к обороне и наступлению на одних и тех же направлениях, что невозможно было осуществить на практике, привела к парализации советского военного механизма. Такое поведение Сталина нельзя объяснить без признания влияния на него (а значит и подлинности) личного письма Гитлера от 14 мая 1941 г., доставленного в Москву 15 мая пилотом немецкого самолета Ю-52 (газ. «Красная звезда» от 22 ноября 2003 г.).
Это письмо Гитлера можно рассматривать как результат переговоров с Шуленбургом, который и был тем самым известным каналом, о котором говорил Гитлер в своем послании. Это был сильный ход Гитлера по дезинформации будущего противника. И не единственный. Тогда же 15 мая 1941 г. был обнародован официальный меморандумом МИД Германии о конструктивности советско-германских экономических отношений, что вселяло Сталину надежду на новые советско-германские политические переговоры, к которым он стремился (СССР – Германия. 1939-1941. Документы и материалы о советско-германских отношениях с апреля 1939 г. по июль 1941 г. Перевод Ю. Фельштинский. Док. 100,101). К тому же, в тот же день 15 мая из Берлина был получен ответ на ноту от 21 апреля, что расследование 71 случая нарушения немцами границы «потребует некоторого времени, поскольку военно-воздушные подразделения и имеющие к этому отношение экипажи самолетов должны допрашиваться персонально». А 22 мая Шуленбург посетил Молотова и в числе обсуждаемых был вопрос освобождения немецких летчиков, принужденных к посадке на советской территории. Вероятно, тогда же немецкий посол передал советской стороне просьбу своего правительства разрешить нескольким немецким поисковым группам поиски останков немецких солдат, погибших в Первую мировую войну на территории нынешнего СССР (Городецкий Г. Роковой самообман: Сталин и нападение Германии на Советский Союз. М., 2001).
Даже понимая реальность угрозы нападения на СССР, переговоры для Сталина в сложившихся условиях оставались единственной возможностью избежать конфронтации с Гитлером, к чему он искренне стремился с этого времени. Необходимостью диалога с Германией объясняется тот факт, что 24 мая 1941 г. на совещании всех высших военачальников было принято странное, на первый взгляд, решение, не столько форсировавшее претворение каких-либо военных планов в жизнь, сколько усиливавшее централизацию, что только затрудняло их реализацию. Совещание рассматривало, вероятно, вопросы разработки штабами округов и армий планов прикрытия и процедуру введения их в действие. Введение этой процедуры планировалось не в какой-либо заранее назначенный день и час, не после первых выстрелов врага, и даже не после перехода врага в наступление, а только и исключительно по приказу из Москвы. Таким образом, директивой от 24 мая советское руководство только затрудняло реализацию любых военных планов. С одной стороны, оно брало на себя инициативу в принятии решений в зависимости от обстановки, а с другой – снимало с себя и подставляло под ответственность нижестоящие инстанции в случае отсутствия таких решений в момент нападения противника, что и произошло.
Но к моменту проведения совещания и после него внешнеполитическая ситуация складывалась в пользу Москвы. 27 мая сухопутные войска англичан вышли на подступы мятежного Багдада, откуда немцы вынуждены были эвакуировать свой персонал и авиацию. А флот Великобритании уничтожил в этот день немецкий линкор «Бисмарк», который 24 мая в морском бою потопил английский линейный крейсер «Худ». 30 мая 1941 г. британцы заняли Багдад и свергли ненавистный им режим Рашида Али, но в тот же день немцы захватили о. Крит, штурм которого они начали 20 мая 1941 г. Взятие Крита было преподнесено Геббельсом как образец будущей высадки в Англии. Причем изъятие этой уже напечатанной статьи Геббельса было призвано создать иллюзию утечки информации об истинных намерениях фюрера напасть на Англию, для чего он, якобы, и предпринял отвлекающий маневр в Ираке. Информация о выходе в море нового немецкого линкора «Тирпиц» в море как бы подтверждала неизбежность высадки на побережье Англии, о которой Гитлер писал и в личном письме Сталину.
Попыткой спасти положение следует рассматривать подчёркнуто лояльное поведение Кремля по отношению к Германии, что произвело впечатление на Шуленбурга, который писал об этом в своих донесениях в Берлин. По этой же причине в конце мая – начале июня военным было запрещено ввести в действие план прикрытия (развертывания войск) и уничтожать воздушных нарушителей, отменен 5 июня 1941 г. плана эвакуации Москвы на случай войны (бомбардировок) и ликвидирована комиссия В. Пронина (Верховский Я., Тырмос В. Сталин. Тайный «Сценарий» начала войны. М., 2005). Отсюда и отказ Сталин от дипломатических контактов с уже покидающими Москву послами Англии и США, которые добивались аудиенции у него или Молотова, чтобы очередной раз предупредить об опасности со стороны Гитлера. По этой же причине игнорируются информация о грядущем в ближайшие дни нападении Германии, идущая с этого времени сплошным потоком по всем каналам, в том числе и от разведок, что вызывало не понимание военных тогда, и вызывает не понимание историков сегодня. Отсюда и раздражение Сталина разведкой, которую он подключил, по всей видимости, к поиску контактов для переговоров с Берлином. Для этого резидент НКГБ А. Кабулов уверял в июне 1941 г своего агента «Лицеиста», о котором было известно, что он двойной агент и работает также на Берлин, в стремлении Москвы сохранить мир с Германией. Скорее всего, уверения Кабулова были одной из многочисленных попыток Сталина убедить Гитлера в своем желании избежать конфликта и тем самым вызвать его на переговоры по этому каналу.
Гитлер своим решением напасть на СССР не оставил Сталину иного пути, кроме как уверенной рукой повести страну к трагедии, которая означала крах всей советской предвоенной политики и военных планов последних лет, не говоря уже об идеологии и пропаганде. И противостоять этому было невозможно. Если политику можно было изменить быстро (например, пойдя на союз с Англией), то переработать полностью все планы и подготовить Красную Армию к обороне ранее 1942 г. не представлялось возможным. И в таком случае дипломатические шаги, а не военные методы, оставались единственным способом спасти (независимо от того, верил или не верил Сталин разведке) ситуацию. А так как военные планы на этот период становились не определенными, то и полководцы, которым нужны четкость и ясность, а вместо этого устраненные от «большой двойной игры», не могли понять и объяснить поведение Сталина.
Нервозность и беспокойство чувствуется в пограничных военных округах. Когда КОВО, по своей инициативе, первым начал развертывание войск, выведя их из укрепленных районов, бдительное НКВД тут же сообщило куда следует. 11 июня 1941 г. в Киев за подписью того же Жукова полетела телеграмма: «б/н, 10 июня 1941 Совершенно секретно Начальник погранвойск НКВД Украины донес, что начальники укрепленных районов получили указание занять предполье. Донесите для доклада наркому, на каком основании части укрепленных районов КОВО получили приказ занять предполье. Такое действие может немедленно спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чревато всякими последствиями. Такое распоряжение немедленно отмените и доложите, кто конкретно дал такое самочинное распоряжение». Когда выяснилось, что приказ отдал сам командующий округом Кирпонос, Жуков послал еще одну телеграмму: «б/н, 11 июня 1941 Совершенно секретно Народный комиссар приказал: полосу предполья без особого на то приказания полевыми и УРовскими частями не занимать. Охрану сооружений организовать службой часовых и патрулированием. Отданные вами распоряжения о занятии предполья УРовскими частями немедленно отменить. Исполнение проверить и донести к 16 июня 1941 г.» (Верховский Я., Тырмос В. Сталин. Тайный «Сценарий» начала войны. М., 2005).
Не понятен Жукову и Тимошенко был отказ Сталина санкционировать их решение впредь уничтожать воздушных нарушителей. Сталин не счел нужным посвящать военных, включая и наркома обороны Тимошенко, а уж тем более Жукова, в причины своего решения. Поэтому, как признавался Жуков, он выполнял приказы, которых не понимал и с которыми не был согласен. 12 июня одновременно произошло два события, в свете которых и объясняют такие приказы. В Берлин полетела очередная нота советской стороны по поводу нарушения немецкими самолетами советского воздушного пространства, которая давала повод к началу переговоров. И в тот же день в партийной немецкой газете появилось заявление Й Геббельса, подлившее масла в огонь дезинформации, что «найдена хорошая база для новых переговоров с Москвой». После этого он инициировал изъятия тиража газеты полицией, чтобы создать впечатление разглашения государственной тайны. Геббельс не последний человек в иерархии Германии и такое его заявление могло быть расценено Сталиным как желание с немецкой стороны переговоров, а изъятие тиража как имеющиеся разногласия по этому вопросу среди немецкого руководства. Знаменитое Заявление ТАСС от 13 июня 1941 г., опубликованное 14 июня, можно считать осторожной и ответной реакцией на газетный инцидент в Германии и целью его «являлась проверка истинных намерений гитлеровцев» (Василевский А.М. Дело всей жизни. М., 1983. С. 108).
Еще одной целью Заявления, было опровержение информации о переброски советских войск и их активизации в приграничных округах, которая объяснялась «обучением запасных и проверкой работы железнодорожного аппарата». Но самая главная цель заявления, это приглашение Гитлера, пусть и не в явной форме, сесть за стол переговоров. Ведь на встрече с Шуленбургом 12 мая было решено обменяться дружескими заявлениями, и заявление ТАСС было инициативным шагом Сталина в этом направлении. Оставалось только ждать ответного хода с германской стороны на заявление ТАСС. Но Гитлер, подтвердив 17 июня 1941 г. проведение операции «Барбаросс», поручил Риббентропу дать лицемерный ответ на это заявление, но на переговоры не пошел.
Вечером 17 июня Сталин посылает к «ё-ной матери» берлинский источник, сообщавший о неизбежности войны, а 18 июня поручает Берии (а тот Судоплатову) принять меры к предотвращению возможных немецких провокаций, и в тот же день поручил Молотову договориться о встрече с Гитлером. Поводом для встречи мог стать договор Германии с Турцией, заключенный в этот день. Но германская сторона на переговоры не пошла. Й. Геббельс в своих записях от 21 июня 1941 г. с ехидством сообщает о попытке Молотова договориться напрямую если не с Гитлером, то с Риббентропом: «Молотов попросил визита в Берлин, но получил резкий отказ. Наивное предложение! Это следовало бы сделать на полгода раньше». Тогда 21 июня советскому послу в Берлине было поручено передать МИД Германии ноту, а при встрече с Риббентропом или его заместителем, обсудить ее содержание. Но немецкая сторона уклонилась от обсуждения ноты, поднимавшей вопрос о новых нарушениях немецкой авиацией воздушного пространства Советского Союза. Деканозов, после долгих проволочек, был принят вечером 21 июня статс-секретарем фон Вейцзекером, который сославшись на не знание вопроса, предложил ждать официального ответа. Поэтому вечером 21 июня Молотов вызвал Шуленбурга. Сообщив о поручении Деканозову встретиться с Риббентропом, он далее заявил немецкому послу следующее (в изложении Шуленбурга): «Есть ряд указаний на то, что германское правительство недовольно советским правительством. Даже циркулируют слухи, что близится война между Германией и Советским Союзом. Они основаны на том факте, что до сих пор со стороны Германии еще не было реакции на сообщение ТАСС от 13 июня; что оно даже не было опубликовано в Германии. Советское правительство не в состоянии понять причин недовольства Германии. Если причиной недовольства послужил югославский вопрос, то он — Молотов — уверен, что своими предыдущими заявлениями он уже прояснил его, к тому же он не слишком актуален. Он [Молотов] был бы признателен, если бы я смог объяснить ему, что привело к настоящему положению дел в германо-советских отношениях». Шуленбург ответил, что не может дать ответа, поскольку не располагает относящейся к делу информацией, но обещал передать сообщение Молотова в Берлин, что и сделал в ночь на 22 июня 1941 г., всего за несколько часов до нападения Гитлера на СССР.
К этому времени в Кремле завершилось ночное совещание высшего партийного и военного руководства, на котором была принята директива № 1, где ставилась задача на провокации не отвечать, что означало огня не открывать. Причем, первоначальный проект директивы, предложенный Жуковым, предусматривавший введение в действие плана войны, Сталин отверг со словами: «Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем». Когда же стало известно о вторжении немцев, и он вновь появился в Кремле, то первыми словами, какими он встретил Жукова и Тимошенко, уверены ли они, что это не провокация немецких генералов. На возражение Тимошенко, что наступление идет по всему советско-германскому фронту, Сталин заявил: «Если нужно организовать провокацию… то немецкие генералы бомбят и свои города… Гитлер наверняка не знает об этом» (узнается личное послание Гитлера – В.А.). После этого он обратился к Молотову: «Надо срочно позвонить в германское посольство» (Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М., 1971. С. 233, 237). Даже после объявления войны Гитлером через Шуленбурга, Сталин предлагал связаться с Берлином (Канун и начало войны. Л., 1991. С. 364, прим. 1).
В считанные недели после нападения Гитлера и разгрома Западного фронта (командующий им генерал Павлов был расстрелян в начале июля 1941 г.) Советский Союз оказался на рубежах, которые занимала Советская Россия в марте 1918 г., и с которых ей был продиктован Брестский мир. Так что вполне логично выглядят свидетельства о попытке Сталина 25-27 июня 1941 г. предложить немцам мир на аналогичных условиях. Прощупать Гитлера на этот предмет он поручил Л. Берии и В. Молотову, которые привлекли для этого П. Судоплатова. Он при посредничестве болгарского посла Стаменова предложил немцам в обмен на мир передачу «таких советских земель, как Прибалтика, Украина, Бессарабия, Буковина, Карельский перешеек». Об этом сообщает сам П. Судоплатов на допросе 7 августа 1953 г. (Политбюро и дело Берия. Сборник документов. М.:, 2012. С. 228-230. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 465. Л. 204-208. Подлинник. Машинопись). Это признал и его босс Л.П. Берия в своих показаниях 11 и 13 августа 1953 г. (Архив президента РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 465. Л. 204-208). О серьёзности намерений Сталина можно судить по тому факту, что все три свидетеля к концу жизни Сталина оказались в опале. Абакумов в первой половине 1950 г. признавался Берии в наличии указания Сталина арестовать Судоплатова, что Берия посоветовал не делать (Правленая стенограмма выступления Р.А. Руденко на собрании актива ленинградской партийной организации о постановлении ЦК КПСС по «Ленинградскому делу» 06.05.1954 Документ №5 Альманах «Россия. ХХ век.». ЦГАИПД Санкт-Петербурга. Ф. 24. On. 83. Д. 438. Л. 6-24). Абакумов был арестован в 1951 г. Над самим Берией дамокловым мечом висело «Мингрельское дело», а Молотов был вытеснен из «узкого руководства», публично раскритикован Сталиным на октябрьском (1952) пленуме ЦК КПСС как «капитулянт», пасующий перед Западом. Вероятно, смерть Сталина спасла эту троицу от более печальной участи, хотя и ненадолго.
В нашей исторической литературе распространилось мнение, основанное на высказывании Гитлера, что Сталин и Гитлер были единственными вершителями европейской политики. Это не справедливо по отношению к Великобритании. Ведь если Германия и СССР стремились распространить свое влияние на весь мир, то Англия желала сохранить достигнутое ею влияние в этом мире. И не без успеха. Ведь именно ее стойкость и принципиальность не позволила Гитлеру узаконить достигнутые к 1941 г. завоевания. Безуспешными оказались попытки немцев развалить Британскую империю переносом боевых действий на Северную Африку, Ближний и Средний Восток. И надо отдать должное Лондону, он добился как не допущения советско-германских договорённостей, так и открытия долгожданного и полноценного Восточного фронта, что предопределило весь дальнейший ход Второй мировой войны. Хотя это было следствием не столько заслуг Англии, сколько рокового просчета самого Гитлера, но совершить этот просчет, который привел его к гибели, Гитлера во многом заставила Англия. Поверить в то, что фюрер совершит глупость и осуществит заветную мечту Черчилля, сделав СССР союзником Англии, Сталин просто не мог.
Вадим Ануфриев,
независимый исследователь
