В ночь с 20 на 21 августа 1968 г. войска пяти государств Варшавского договора (ОВД) — Болгарии, Венгрии, ГДР, Польши и СССР — одновременно с разных направлений вошли на территорию Чехословакии. В результате ЧССР осталась членом восточноевропейского социалистического блока. Советская группировка войск (до 130 тыс. чел.) находилась в Чехословакии до 1991 г. Договор об условиях пребывания советских войск на чехословацкой территории стал одним из главных военно-политических итогов ввода войск государств ОВД.
Казалось бы, пятьдесят с лишним лет — вполне достаточный срок, позволяющий избежать искажений, вызванных непосредственной близостью случившихся тогда событий. Вот где простор для исследователей, для объективного научного анализа, для обоснованных выводов. Однако на практике отойти от прямой проекции идеологических установок в прошлое в целом пока не удается. Монополизировавшими власть после холодной войны сторонниками однополярного мира, называющими себя либералами, проводится жёсткая историческая политика с характерной избирательной цензурой. Старые мифы получают новое звучание, и в их объятиях дремлет сознание большинства граждан.
Складывается впечатление, что властям имущим и в России, и в Чехии историческая правда не нужна — им комфортно в пределах мифологии, об отношении к основным пунктам которой они, похоже, договорились и не видят причин что-либо менять...
Порой кажется, что и многие историки также готовы принять эту позицию. Повторяется ситуация, сложившаяся в советской историографии, когда, стремясь максимально подогнать научные оценки под интересы существующей власти, историки смогли оставить после себя лишь набор лозунгов. А после смены власти миф о «братской интернациональной помощи» чехословацким трудящимся был легко вытеснен его антиподом. В результате, как показывает анализ материалов острой международной дискуссии, развернувшейся в прессе в связи с 50-летием событий в Чехословакии, все заявления о стремлении наших народов окончательно подвести черту под недавним прошлым остаются лишь деклараций. Более того, речь теперь идёт об агрессии, об оккупации, об объявлении 21 августа памятным днем жертв вторжения... Не отстаёт и российская сторона, все чаще припоминающая чехам обиды прошлых лет, — и легионеров периода гражданской войны в России, и работу на фашистскую Германию, и вступление в Североатлантический альянс.
Общеизвестно, что нейтральное определение «события 1968 г. в Чехословакии» объединяет как знаменитую «Пражскую весну» с ее стремлением к «очеловечиванию» социализма, так и последующий ввод войск пяти государств Варшавского договора во главе с СССР (военно-стратегическая операция «Дунай»).
Современная либеральная мифология акцентирует внимание преимущественно на «Пражской весне», старательно вырывая её из исторического контекста холодной войны.
«Пражская весна» преподносится как закономерный внутренний процесс, направленный на либерализацию режима, свободу печати, рыночные реформы и защиту национальной независимости. При этом старательно культивируется комплекс исторической вины СССР. Якобы подавление этой «весны» явилось одной из самых бессмысленных внешнеполитических акций, имевшей роковые последствия для самого Советского Союза. «Мы не только задушили надежду Пражской весны — мы сами задохнулись!» — утверждал в свое время Михаил Горбачев. «Собственно говоря, приговор себе режим подписал именно в 1968-м», — вторят ему современные либеральные авторы. Вновь приходится доказывать, что события 1968 г. являлись хоть и важнейшим, но лишь эпизодом холодной войны, а операция «Дунай» была направлена вовсе не против Чехословакии как государства, а преследовала куда более масштабные, определяемые блоковым противостоянием цели.
В конечном итоге, она была призвана очертить границы, зафиксировать пределы, переходить которые оппонентам по послевоенному противостоянию было нельзя. В этой связи не случайно и усилившееся сегодня стремление к выявлению скрытых пружин ввода войск, далеко выходящее за пределы традиционных представлений, связанных с геополитических, военными и экономическими факторами, объединяющее исследователей, порой совершенно по разному оценивающих результаты данной операции. Если, например, Я.В. Шимов, сетуя по поводу поражения «Пражской весны», вынужден признать, что именно «военные и геополитические соображения, в конце концов, склонили чашу весов в пользу силового варианта», сыгравшего роковую роль в её судьбе, то В.П. Сунцев настаивает на том, что ввод войск Варшавского договора предотвратил готовящееся вторжение войск Североатлантического альянса и позволил избежать крупномасштабной, возможно ядерной, войны в Европе (эти выводы сегодня развивает известный военный историк генерал В.В. Шевченко, так же как и В.П. Сунцев — непосредственный участник событий в Чехословакии). Ключевую геополитическую роль Чехословакии неизменно подчёркивает и такой авторитетный военный эксперт, как генерал В.В. Булгаков.
Те чешские авторы, которые видят в «Дунае» лишь истеричную реакцию советской бюрократии на взрывоподобное развитие общества, явно предпочитают исторической правде тешащий национальную гордость «возвышающий обман».
Мол, да, утверждают они, «Пражская весна» потерпела поражение, но ведь против неё была брошена колоссальная военная машина Варшавского договора, силы были несопоставимы, как же тут было устоять?.. Впрочем, феномен чешской либеральной литературы, посвящённой 68-му году, куда сложнее, чем принято считать. Речь идёт не только о предпочтении «возвышающего обмана», но и о вполне осознанном стремлении посткоммунистического режима, утвердившегося в связи с «Бархатной революцией», объявить себя единственным легитимным приемником «Пражской весны». Насаждаемые «сверху» мифы рассматриваются в качестве идеологического оружия против политического инакомыслия. Существование любых других, отличных от либеральных, идей автоматически признается недопустимым. Под стать им и российские либералы, ухитрившиеся превратить политически ничтожную акцию борцов «за вашу и нашу свободу» 25 августа 1968 года (т.н. демонстрация семерых) в один из краеугольных камней антисоветской мифологии в целом.
По существу, ничего не сделано для снижения накала политических страстей и перехода от языка угроз и ультиматумов к научным аргументам, для масштабного рассекречивания документов, способных подтвердить или опровергнуть исследовательские гипотезы. К сегодняшнему дню страсти накалились. После публикации в «Pravy prostor» призыва правого публициста — русофоба Владислава Свободы требовать от России 60 млрд крон «за 20-летнюю оккупацию», множащиеся упрёки в адрес России (подпитываемые надеждами на щедрые репарации) стали приобретать «практическую» направленность. Дошло до смешного: сотрудником ÚSTR (Институт по исследованию тоталитарных режимов) Адамом Градилеком недавно была разоблачена авантюристка Вера Соснарова, выдававшая себя за жертву сталинского тоталитаризма. При этом она была убеждена в том, что все равно «платить должны русские».
В ответ в России начинают открыто напоминать, что за освобождение Чехословакии от фашизма в свое время было заплачено 140 тысячами жизней советских людей, и ввод войск в «страну-перебежчицу» следует оценивать с точки зрения исторической справедливости.
На этом фоне в центр общественного внимания выдвинулся обсуждаемый в России вопрос о статусе ветеранов ввода войск, о признании их участниками боевых действий и предоставлении социальных льгот. Соответствующий законопроект был внесен в Госдуму ещё в 2016 г. депутатами от фракции КПРФ, однако столкнулся с ожесточённым сопротивлением как чешских, так и российских либералов, для которых все заявления о недопустимости перекладывания на простых солдат политической ответственности за события, происходившие на территории Восточной Европы в эпоху холодной войны, являются пустыми словами. В мае этого года общественное обсуждение законопроекта вызвало настоящую истерику либеральных СМИ, не только поспешивших обвинить парламентариев в историческом ревизионизме, но и не удержавшихся от личных оскорблений и обвинений в стяжательстве. Казалось бы, решение социальных вопросов — сугубо внутреннее дело любого государства. Но не в этом случае. Появились заявления представителей политического истеблишмента Чехии о том, что принятие закона будет равнозначно признанию факта оккупации Чехословакии, а президент Земан расценил законопроект российских депутатов как «дерзкую провокацию против Чехии».
Сразу подчеркнем — инициатива депутатов, направленная на признание ветеранов (ряды которых стремительно редеют, а большинство нуждается как в моральной, так в материальной и социальной поддержке) участниками боевых действий, на наш взгляд, продиктована лишь стремлением правильно оценить роль военнослужащих, действующих в событиях 1968 г. в Чехословакии по долгу службы. Уместно также напомнить, что статус участников боевых действий уже предоставлен тем из них, кто после распада СССР оказался на территории Украины. Сложившаяся ситуация понятна и тем бывшим военнослужащим, чья служба в ЧСНА в нынешней Чехии воспринимается с откровенным пренебрежением как служба в армии, якобы созданной исключительно ради «поддержки коммунистического режима», а не ради защиты Родины.
Впрочем, вопрос о статусе ветеранов далеко не единственный пример из тех, что до сих пор прямо влияют на взаимоотношения между нашими странами. Не менее остро стоят и вопросы о том, имел ли Советский Союз право (прежде всего, моральное) вводить войска в суверенную страну, несёт ли ответственность за случившееся чехословацкое руководство и, наконец, следует ли считать ввод войск оккупацией. Позволим себе подробнее остановиться на нескольких связанных с этими вопросами моментах, которые определяют общность позиций авторов настоящей статьи.
Начнем с вопроса о «цене освобождения». Безусловно, великие жертвы, принесенные Советским Союзом во имя общей победы над немецким фашизмом, являются неоспоримым фактом, имеющим важнейшее моральное значение. Вместе с тем общеизвестно, что основной целью боев, развернувшихся на территории Чехословакии, всё же была необходимость, говоря словами Сталина, «преследовать раненого немецкого зверя по пятам и добить его в его собственной берлоге». Тем более что СССР взял на себя обязательство совместно с западными союзниками добиться безоговорочной капитуляции Германии, а ход военных действий на европейском театре в 1944 - начале 1945 гг. складывался так, что раненый зверь не только не капитулировал, но и, наоборот, стягивал войска в свою «берлогу», в том числе через территорию Чехословакии.
Историкам ещё предстоит дать научную оценку решению руководства СССР «перешагнуть» в 1944 г. государственную границу и идти на Запад до Берлина и Праги. Вряд ли можно признать вполне удовлетворительным, например, безапелляционное утверждение известного чешского историка Вилема Пречана, заявляющего, что «Сталин решил овладевать территориями, которые должны были стать частью новой империи».
Следует с осторожностью относиться и к широко распространённому мнению, согласно которому раз Чехословакия входила в «сферу влияния СССР», то войска Варшавского договора имели полное право на ведение любых, ничем не ограниченных, действий на её территории (тем более что их потенциальным противником это право фактически не оспаривалось).
Само понятие «сфера влияния» — неопределённое, допускающее возможность произвольного толкования, сочетающее в себе порой несочетаемое. На наш взгляд, принадлежность к советской сфере влияния отнюдь не означала «крепостной зависимости» (можно вспомнить Австрию, на территории которой до 1955 г. размещались советские войска), а основывалась на заключённых межгосударственных договорах и соглашениях, на положения которых и следует ориентироваться при оценке правомерности ввода войск.
Подписанный ещё 12 декабря 1943 г. (и продленный 27 ноября 1963 г.) советско—чехословацкий «Договор о дружбе, взаимопомощи и послевоенном сотрудничестве» устанавливал, что послевоенные отношения двух держав будут развиваться на основе взаимного уважения, независимости, суверенитета и невмешательства во внутренние дела другого государства, и обязывал стороны не заключать какого-либо союза, не принимать участия в какой-либо коалиции, направленных против другой стороны. «Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи», заключенный 14 мая 1955 г. в Варшаве (знаменитый Варшавский договор), определял четкий порядок действий в случае угрозы нападения на какую-либо из подписавших его стран и обсуждения вопросов, касающихся его выполнения или невыполнения. Приходится признать, что советское руководство в 1968 г. пренебрегло этими нормами (что, на наш взгляд, вряд ли могло произойти во времена Сталина, уважительно относившегося не только к духу, но и к букве документа). Именно эта неправомерность пятьдесят лет тому назад стала решающим фактором, определившим отношение одного из авторов настоящей статьи к событиям августа 1968-го и (несмотря на то, что неприятие ввода войск имело фатальный исход для него и его семьи) до сих пор убеждённого в ошибочности выбранного тогда способа решения возникших проблем.
Характерно, что попытки советских руководителей обойти неудобные международные соглашения по «запасному пути» мирового коммунистического движения также не увенчались успехом. Достаточно вспомнить отсутствие официального обращения за помощью Чехословацкого руководства (его подписали лишь пять членов руководства КПЧ во главе с Василем Биляком), «осуждающую» резолюцию срочно созванного президиума ЦК КПЧ, отказ президента Свободы сформировать новое рабоче-крестьянское правительство во главе с Алоисом Индрой, решения XIX чрезвычайного съезда КПЧ, собравшегося 22 августа 1968 г. в пражском рабочем районе Высочаны. При этом, однако, не следует забывать, что существенная доля вины лежит на Александре Дубчеке и его окружении, также не задумывавшихся о «договорном подходе» и не настаивавших на соблюдении предусмотренных договорами действий. Вероятно, первоначально ими овладело стремление войти в историю в качестве этаких национальных героев, вскоре сменившееся жаждой любой ценой обеспечить собственную безопасность. Ради личных гарантий они, не задумываясь, «слили» по существу спасший всю эту «компанию» высочанский съезд. Подлинное лицо Александра Дубчека окончательно открылось в 1989 г., когда, имея возможность сплотить вокруг себя «подставленных» его же безответственными действиями двадцатилетней давности людей и с их помощью добиться позитивных политических решений, он (а вместе с ним и Честмир Цисарж) направил все свои усилия лишь на то, чтобы выхлопотать себе теплое местечко в новом государственном аппарате.
Что же касается вопроса о том, считать или нет ввод войск оккупацией, то право окончательного ответа на него все же должно принадлежать юристам. Представляется возможным предложить предварительную историческую оценку.
Очевидно, что хотя войска и были несанкционированно введены в Чехословакию, они не стремились полностью занять страну, были сосредоточенны в отдельных местах и на отдельных объектах, установленных планами их действий. Определённое конституцией суверенное право государственных органов Чехословакии было сохранено, как были сохранены и многие другие атрибуты чехословацкого суверенитета. Обратимся к личному опыту человека, пережившего шестилетнюю гитлеровскую оккупацию и имеющего возможность сравнить с ней «оккупацию» 1968-го и (понимая некорректность самоцитирования) всё же рискнем привести отрывок из предшествующей появлению настоящей статьи переписки её авторов.
«После августа 1968-го, к примеру, исполнения моих служебных обязанностей т.н. «оккупация» не коснулась. Как директор Государственной Авиационной инспекции ЧССР я вёл переговоры с британским государственным учреждением, тогда называвшимся «Air Registration Board», по вопросам соответствия британским требованиям советского самолета Ил-62. Вопреки опасениям англичан, считавших, что «оккупационная» власть не позволит закончить эту работу, о каком-либо вмешательстве речи не было. Наоборот, после того как на прямой вопрос советского министра, возможна ли выдача (имевшего межгосударственную силу) свидетельства о пригодности Ил-62 без проведения требуемых летных испытаний, я однозначно ответил, что в таком случае свидетельство выдано не будет, соответствующие испытания были проведены! Возможен ли был такой ответ должностного лица оккупированной страны высокому руководителю страны-оккупанта без вредоносных для первого последствий? Выходит, "оккупант" подчинился воле "оккупированного"?.. России незачем извиняться за оккупацию, которой не было...»
Примеры, далеко выходящие за пределы либеральной мифологии, легко могут быть продолжены. Однако не следует сомневаться, что все они в очередной раз будут проигнорированы теми авторами, которые продолжают (порой небезосновательно) надеяться, что современный читатель скорее предпочтет реальному и конкретному анализу разного рода мифологические и неомифологические конструкции.
В сложившихся условиях мы берём на себя смелость призвать всех представителей исторического сообщества к началу широкого диалога, связанного с современной оценкой событий 1968 г.
Разумеется, этот диалог будет весьма длительным и может продолжиться не один десяток лет — слишком велики основанные на мифологии взаимные обиды, претензии и подозрения, тем более что неизбежно придётся входить в положение каждого из участников. Однако, в принципе, он возможен, о чем свидетельствует, в том числе, сам факт появления данной совместной статьи. Это единственный путь, и чем быстрее история будет восприниматься, говоря словами Тацита, «без гнева и пристрастия», тем скорее начнется возрождение былых добрых отношений.
Алексей Байлов — кандидат исторических наук, доцент Института управления в экономических и социальных системах Южного федерального университета, координатор Ростовской общественной организации воинов-интернационалистов «Дунай-68».
Ярослав Дворжак — публицист, в период службы в ЧСНА (1949 -1964 гг.) прошёл путь от командира авиационного звена до начальника штаба 10-й воздушной армии тактической авиации. В 1965 - 1970 гг. являлся директором Государственной авиационной инспекции ЧССР. В 1970 г. был исключён из Коммунистической партии Чехословакии за несогласие с вводом советских войск.
